Первенец

Я разволновался, ощутив прилив новых сил. Мой голос дрожал, когда я воскликнул:

- Ты меня накормишь и согреешь? Я чертовски голоден, даже устал здесь, хотя ничего не делал...

- Пойдем домой, Нестор.

Она решительно шагнула к двери, а поскольку не сомневалась, что я последую за ней, то и шла не оглядываясь. И действительно, я проворно вскочил на ноги и побежал за своей женой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я отправился к дяде Самсону в надежде, что он даст более или менее разумное толкование происходящего со мной. Сколько я себя помню, я всегда относился к этому своему родичу со смешанным чувством почтения, подозрительности и любопытства. Ему было под пятьдесят, но немалая разница в возрасте не мешала нам прекрасно понимать друг друга. Склонный вести беспорядочный образ жизни, что часто болезненно отзывалось на людях, вынужденных в той или иной мере соприкасаться с ним, дядя уже давно лишился расположения всей нашей родни, да и сам никого из них, кроме меня, не жаловал. Обо мне говорили, что я "пошел по стопам вертопраха Самсона".

Вертопрах Самсон любил выдавать себя за ученого, действительно интересовался разными науками, в особенности минералогией, и даже, говорят, собрал в свое время замечательную коллекцию редких камней, которую, однако, весьма быстро спустил на фу-фу, чуть ли даже не пропил. Но его главным увлечением были, я полагаю, всевозможные мистические направления, вроде парапсихологии и даже примитивной ворожбы. Так что когда среди нашей родни заходил разговор о таинственных опытах дяди, то отзывались о них с тем ироническим оттенком, с каким обычно говорят о проделках сумасшедшего.

Был теплый вечер. На пути к автобусной станции стояла маленькая и, если верить молве, весьма древняя церквушка, и, проходя мимо этого святого места, я увидел в церковном дворике странную нищенку. Я всегда любил смотреть на этот дворик с его аккуратными деревцами, клумбами и грядками и с миниатюрной, словно игрушечной церквушкой посреди. Сейчас он был пуст, и только убогая фигурка нищенки, опустившей голову и крепко задумавшейся о чем-то, виднелась на асфальте.

Нищих в нынешнее время развелось слишком много, и я больше никому не подаю. Но тут я, Бог весть почему, ступил за церковную ограду, приблизился к старухе и протянул несколько скомканных бумажек, которые приготовил еще на ходу. Она подняла лицо, как бы глубоко запрятанное под грубым платком, и это старое отталкивающее лицо поразило меня своим злобным выражением. Я отдернул руку, ничего ей не дал и поспешил прочь. Может быть, ее рассердило, что я полез к ней со своим подаянием в минуту, когда она вовсе не была "при деле", а просто стояла посреди церковного дворика, думая свою думку? Если так, то это довольно странно. Мне представляется, любой нищий готов в любую минуту со смирением принять какую угодно милостыню, такая у него работа. А эта сверкнула на меня глазами как взбешенная змея.

Как бы то ни было, я продолжил путь к дяде Самсону, который жил в деревне Лисий Бор, где непонятно зачем купил год назад ветхий домишко. Сойдя с автобуса, я долго месил пыль на ужасной дороге и к месту прибыл уже глубокой ночью.

Дядя был мертв. В общем, дело обстояло так. Я постучал в дверь самсоновой развалюхи, и она ответила мне ворчливым скрипом неожиданно прочных запоров. В окнах не горел свет, дом выглядел в темноте огромным причудливым пугалом. Я заглянул в одно из окон, и мне почудилась в глубине комнаты, на кровати, чья-то весьма широкая тень, дядина, как я тотчас решил, поскольку дядя был именно плотен и грузен. Я забарабанил по стеклу, но снова не добился никакого отклика. Не пропадать же было на улице... Я забрался в дом через окно, мне удалось его открыть. Включив свет, я убедился, что дядя мертв. Он лежал на кровати, умиротворенный, бледный и бездыханный.

Несколько мгновений постояв над ним в остолбенении, я кинулся в деревню за подмогой, совершенно необходимой в столь дурацкой ситуации, в какой я внезапно очутился. Однако деревня спала, и никто мне не открыл. Тут не открывали по ночам разным незнакомцам и странникам. И даже человеку, который кричал, что дядя Самсон, обитатель этой деревни, отдал Богу душу.

Я вернулся в дом, решив ждать до утра. Выключил свет и, не раздеваясь, лег на еще одну кровать, бывшую в дядиной комнате. Но темнота словно приблизила труп, обожгла мне душу ощущением его непосредственной и почти осязаемой близости. А это было невыносимо. Я вновь зажег лампочку, и тогда уже не мог не оторваться от созерцания таинственного дядиного покоя. Я понял, что не усну.

Странные мысли закрались мне в голову. Было странно, что я вдруг поехал к дяде за советом и помощью, преодолел немалое расстояние, и все лишь для того, чтобы остаться один на один с его мертвым телом, в каком-то сомнительном положении. Мне чудился подвох в происходящем. Я оглядел комнату. Если она и говорила что-либо о дяде, то разве о его неряшливости, беспорядочности, о его умении дробить все вокруг себя в мелочь и мусор. Похожа на склеп, подумал я.

Яркий электрический свет меня не устроил. В кухне я нашел огрызок свечи и использовал его. Теперь стало лучше, дядя уже казался чужим, мирно спящим человеком, колеблющиеся тени ласково укрывали его запрокинутое лицо, и я больше словно бы и не думал о нем. Мои мысли перебросились на другое. Чего я жду? Я поднялся на ноги, остановился перед окном и выглянул наружу. Я словно ждал чего-то из мрачной и неподвижной ночи.

Тихий звук заставил меня обернуться. Дядя Самсон пошевелился, вздрогнул. Он открыл глаза, сел на кровати и, снова смежив веки, откинул голову. Пробуждался он тяжело, как после безумной пьянки или как человек, которого всю ночь терзали кошмары. На его широком небритом лице лежала, я бы сказал, печать страданий. А ведь он еще не заметил меня. Я стоял у окна, тупо глядя, как он там воскресает за тоненьким пламенем свечи. Волосы шевелились на моей голове. Я высматривал на дядином лице признаки смерти, не находил ничего, и уже не мог верить, видя перед собой его вполне здоровую физиономию, что он только что пребывал в подземном царстве, во власти дьявола.

- Ты здесь? - воскликнул он, обнаружив мое присутствие.