Тайна забытого дела

Была и еще одна причина, почему молодой следователь чувствовал себя с Ковалем не совсем уверенно, но причина эта носила характер сугубо личный, и думать о ней Суббота себе не позволял.

Поезд плавно приближался к станции, и следователь впервые увидел в новом ракурсе — из окна электрички — знакомую полосу кустарника, автомобильное шоссе вдоль железной дороги, наконец — место преступления, которое раньше осматривал он, стоя на путях.

Вот и платформа. Коваль и Суббота пошли не вперед, к переходному мосту, а в противоположный конец платформы, туда, где жители восточной части Лесной, не обращая внимания на предостерегающий плакат, спрыгивали на рельсы и что есть духу перебегали через них. Они тоже спрыгнули: Суббота — легко, а Коваль задержался на краю, а потом так неловко приземлился, что ощутил боль в пятках.

Подполковник с горечью подумал, что отяжелел: озабоченный делами, перестал ходить в бассейн, на рыбалку тоже выбраться некогда, даже зарядку стал делать нерегулярно, вот и результат!

Идя вдоль колеи, он второй раз внимательно осматривал местность. Далеко вперед бегут сверкающие под солнцем рельсы. Вырвавшись из станционных сплетений, они выскальзывают на широкий простор. Слева от железной дороги — размякшее под летним солнцем асфальтовое шоссе, справа — мощенка. Шоссе зажато между колеей с поднятыми над землей проводами семафорной сигнализации и ажурными оградами многочисленных домов отдыха, санаториев, пионерских лагерей, утопающих в глубине леса, раскинувшегося на сотни гектаров — до видневшегося едва ли не у самого горизонта большого села.

Метрах в шестидесяти от платформы Суббота остановился и, сказав «здесь», раскрыл папку с бумагами, отыскал план, который набросал во время первого выезда на место преступления.

С того дня, как прокурор вызвал его и велел выехать вместе с лейтенантом Андрейко и медицинским экспертом на дело, казалось, прошла целая вечность. А в действительности — всего неделя, в течение которой Суббота, помня золотое правило — расследовать по горячим следам (время работает на скрывающегося убийцу), — почти не ел, не пил, не спал ночами. И он не может себя упрекнуть — ведь за это короткое время они с лейтенантом вышли на Василия Гущака, и сразу отпали другие предположения и версии, возникшие не из реальных фактов, а из домыслов.

Главное сделано. Создавать теперь новую оперативную группу во главе с подполковником Ковалем просто смешно. Немного утешает мысль, что он как-никак работник прокуратуры, а не подчиненный Коваля, и недоверие свое комиссар высказал, собственно, не ему, а инспектору Андрейко. И следствие доведет до конца он — Валентин Суббота.

На его плане — примитивном, но довольно точном рисунке, изображавшем на линованной бумаге пути, полосу гравия, кусты и тросы семафора, — было помечено место, где нашли труп Гущака, лежавший не на рельсах, а возле них, и отдельно — отрезанная левая рука, отброшенная то ли колесами, то ли потоком воздуха почти к самой платформе.

Рассматривая рисунок, подполковник попросил следователя еще раз рассказать, на что он обратил внимание, по свежим следам ознакомившись с ситуацией, и вообще, каковы были его первые впечатления.

Суббота повторил все, что уже сообщал раньше об осмотре места преступления, о попытках найти сохранившиеся следы на тропинке, идущей вдоль пути, о том, какие предметы были найдены на самом месте и вокруг него: окурки, обгрызенный карандаш, расписание движения электропоездов на летний период.

Лейтенант Андрейко собрал все эти мелочи, но он, Суббота, полагает, что как вещественные доказательства они теперь непригодны, поскольку не увязываются ни с одной из возможных версий, а тем более — с основной и по существу единственно реальной — убийца Василий Гущак.

— А не могли ли принять участие в убийстве несколько человек? — вслух подумал Коваль.

Молодого следователя немного задел бесстрастный тон, которым подполковник задал этот вопрос. Не мог не заметить Суббота и того, как держался Коваль вообще. У него был вид человека, который настолько разомлел от жары, что осматривает место убийства полусонными глазами и думает о чем-то, совершенно не относящемся к делу. Скорее всего — о том, как бы отдохнуть в тени деревьев.

Но Суббота даже и намеком не выдал своих ощущений. В конце-то концов, возглавляет следствие работник прокуратуры, а оперативная группа Коваля — орган всего-навсего вспомогательный.

— Не думаю, товарищ подполковник, — сдержанно возразил он. — Во-первых, старику хватило бы одного толчка такого крепкого парня, как его внук, во-вторых, у «канадца» не было ни знакомых, ни родственников, кроме Василия и его матери, в-третьих, машинист электропоезда номер семьсот три, под колеса которого попал Гущак, видел только двоих мужчин, шедших по тропинке вдоль колеи. Он дал предупреждающий гудок, и оба отошли от рельсов.

— А не мог ли он ошибиться? Что, если шел только один человек?

— Дмитрий Иванович! На первом вагоне электрички — такой мощный прожектор!

— А тени?

— Нет, нет, — покачал головою Суббота, удивляясь, как подполковник не понимает элементарных вещей. — В таком случае он мог ошибиться в противоположную сторону — скажем, вместо двоих увидеть четверых.

— Меня очень удивляет, что кому-то потребовалось убить престарелого человека.

— Смерть причину находит, — сказал Суббота. — Я думаю, Дмитрий Иванович, дело ясное.

— Вы машиниста сами допрашивали?

— Ваш лейтенант Андрейко.

— Не помнит ли он роста этих людей? Молодой Гущак немного выше деда.

— В протоколе так и записано с его слов: один повыше, крепкого телосложения. Но машинист видел их всего лишь несколько секунд.

— Вы не собирались провести следственный эксперимент?

— Какой, Дмитрий Иванович?

— Воссоздать обстановку того вечера, когда было совершено убийство, и показать машинисту несколько пар людей на той же тропинке. В одну из этих пар включить молодого Гущака…

— На такой эксперимент необходимо получить специальное разрешение от железнодорожного начальства. Через десять минут после семьсот третьего здесь проходит пассажирский. Именно тот, машинист которого заметил труп и остановил состав, не доехав до него метров двадцать.

— Что ж, надо такое разрешение получить. — И, проницательно взглянув на молодого следователя, Коваль добавил: — Колесом отхватило только руку, и после того, как наступила смерть. Так считает экспертиза. Она говорит о прижизненной травме Гущака, которая была еще до того, как он попал под колеса. А разве такого рода травма, тот же синяк на голове или кровоподтек на виске, не могут оказаться следствием удара о рельс или о камень? Смотрите, какой здесь крупный и заостренный гравий и щебень, да и большие камни попадаются. — Подполковник толкнул ногой изрядный кусок щебня. — Шел человек, споткнулся, ударился, а тут поезд… Эксперт так и не ответил на вопрос прямо: насильственная смерть или несчастный случай.

— Совершенно ясно, что это убийство, Дмитрий Иванович, — сказал Суббота, а сам подумал: «Словно экзаменует меня!» — Окончательное подтверждение может дать только следствие. У него для этого достаточно аргументов, и экспертиза — главнейший из них.

— А вы попробуйте еще раз запросить экспертизу и потребуйте прямого ответа. В частности, об орудии убийства. Экспертиза ведь обходит это важное обстоятельство.

— Об этом я и сам думал, — вынужден был согласиться Суббота.

Толкнув Коваля и Субботу воздушной волной, рядом с ними проскочила электричка. Подполковник внимательно смотрел вниз, под колеса. Когда пыль, поднятая прошедшим поездом, осела, он принялся ходить вдоль колеи взад и вперед, словно совсем забыв о следователе.

И вдруг резко обернулся.

— Где тут можно напиться, Валентин Николаевич? Жарища-то какая!

«Это, кажется, единственное, что его сейчас волнует», — сердито подумал Суббота, чувствуя, впрочем, что и сам изнемогает от жары, особенно ощутимой вблизи просмоленных, разогретых солнцем шпал, которые слезились черными каплями и источали тяжелый дегтярный дух.