Последняя воля Нобеля

Подписи под письмом не было.

Она сидела и смотрела на экран до тех пор, пока у нее не заболели глаза.

В том, что сумасшедший прислал ей угрожающее письмо, не было ничего необычного. Она работала в газете, и все ее статьи были подписаны ее настоящим именем. На работе, в редакции, в коробке из-под обуви она хранила сотни писем, факсов и распечаток электронных писем с угрозами.

Но здесь было что-то другое.

Психически неуравновешенный, подвергнутый остракизму профессор действительно что-то от нее хотел.

Он не подписал письмо, но отправил его со своего компьютера в Каролинском институте. Значит, он не собирался скрывать свое авторство. В этом отношении он напомнил Аннике одного из членов правления социал-демократической партии, который из штаб-квартиры партии на Свеавеген вел клеветническую кампанию против партии умеренных. Его электронный адрес в хотмейле было легко идентифицировать, но он упрямо подписывался «Мать-одиночка Алиса».

Подпись «Нобель жив» была немного странной, но Анника помнила человека, работавшего в редакции «Сюдсвенскан» в Мальмё, который в письмах подписывался Шерлок, хотя в действительности его звали Андерс.

Анника потерла лоб. Письмо было на редкость откровенным.

Либо Ларс-Генри Свенссон одержим паранойей, либо он говорит чистую правду.

Она посмотрела на часы: четверть девятого. Пододвинула к себе телефон и набрала номер коммутатора Каролинского института.

Профессор Биргитта Ларсен взяла трубку после первого же звонка. Анника представилась, и Биргитта тотчас перебила ее:

— Так что сказала тебе Каролина на этот раз?

— Сегодня у меня появился другой источник, — ответила Анника. — Я получила по почте анонимное письмо из Каролинского института, и мне кажется, я знаю, кто его написал.

Биргитта Ларсен шумно вздохнула.

— Понятно, — сказала она, — значит, Ларс-Генри написал и тебе? Чем же он угрожает тебе?

— Я предала истину, и это не останется безнаказанным, — ответила Анника. — Он полагает, что я должна спросить тебя о преступлениях, которыми людям затыкают рот.

Послышался скрип передвигаемого по полу стула. Видимо, Биргитта Ларсен решила сесть.

— С Ларсом-Генри явно происходит что-то очень серьезное, — сказала она. — Одна девушка в нашей сети читает лекции по клинической психиатрии. Наверное, она найдет какое-то мудреное название для его болезни, но я считаю, что он просто сумасшедший. Выбрось его из головы.

— Он всегда вел себя так?

— У него и раньше бывали странности, но сейчас он совершенно утратил чувство меры и перешел все границы. Ты чувствуешь себя в опасности?

Анника на мгновение задумалась.

— Пожалуй нет, но его письмо заставило меня задуматься. Почему он отправил его именно сейчас и именно мне? Что-нибудь случилось?

На этот раз помолчала Биргитта Ларсен.

— Ты говорила с Эббой после семинара?

Семинара?

— Эбба в Даларне, — ответила Анника. — Я не разговаривала с ней уже два дня.

Семинар? В субботу? После того, как Нобелевская ассамблея провела свое первое заседание с фуршетом и закусками?

— Что случилось после семинара? — спросила Анника. — И почему я оказалась причастной к этим событиям?

— Был небольшой скандал, — ответила Биргитта. — Что еще он пишет в своем письме?

Анника поколебалась, прежде чем ответить.

— Он обвиняет некоторых людей.

Биргитта Ларсен громко застонала.

— И теперь тебя интересует, нет ли под этим дымом какого-нибудь огня? Ладно, я думаю, тебе надо сделать распечатку письма и привезти его сюда, чтобы мы могли на него взглянуть. В десять у меня встреча, так что тебе придется поспешить.

— Я сейчас выезжаю, — сказала Анника.

— Пришло время раз и навсегда успокоить этого сумасшедшего, — сказала профессор Ларсен и положила трубку.

Анника несколько секунд сидела неподвижно, продолжая сжимать телефонную трубку.

Несомненно, она наступила Биргитте Ларсен на любимую мозоль.

Ей хочется знать, что сказал Ларс-Генри Свенссон, знать, что ему известно.

Анника включила принтер и распечатала письмо.

Кабинет Биргитты Ларсен был светлее и просторнее кабинета Эббы. В стене был ряд двойных окон, двери были стеклянные, а потолок заметно выше. Стены были выкрашены в желтый, белый и синий цвета, а пол — в теплый красный цвет.

— Раньше это здание принадлежало фирме «Астра», до ее слияния с «Зенекой», — объяснила Биргитта, встретив Аннику в дверях. — Можно что угодно говорить о частном секторе, но они знают, как прилично обустраивать рабочие места. Каждое утро я возношу благодарственную молитву Хокану Могрену за то, что он решил перевести все предприятие в Сёдерталье. Так что теперь здесь мой кабинет.

Она отперла дверь, и Анника заглянула в помещение сквозь стеклянную стену.

Письменный стол, компьютер, небольшой микроскоп, пробирки и фотографии детей разного возраста.

— У вас есть дети? — спросила Анника, не сумев скрыть удивление.

И внуки тоже, — ответила Биргитта, остановилась перед фотографиями и довольно вздохнула. Не могу поверить, что они мои!

Биргитта быстрым движением выдвинула из-под стола два стула и указала Аннике на один из них.

— Не обращай внимания на значок радиации. — Биргитта Ларсен показала Аннике приклеенную к полу желтую ленту с красными значками, отмечавшую границу кабинета. — Меня уверили в том, что никакой радиации здесь давно нет. Если они наврали, то скоро я смогу входить в темные помещения, не включая свет. Ты принесла письмо?

Анника протянула ей распечатку. Биргитта Ларсен поднесла ее к глазам и прочитала. По мере чтения брови ее взлетали все выше и выше.

— Хм, — произнесла она, пробежав глазами строчки. — Понятно, я вижу…

Она тяжело вздохнула, и Анника была готова поклясться, что услышала во вздохе облегчение.

— Это его обычный вздор, — заключила Биргитта. — Тебе не о чем волноваться.

Она протянула распечатку Аннике.

— Мне думается, что Макиавелли — это Эрнст Эрикссон, — сказала Анника. — А «моя подруга» — это, несомненно, Эбба: он видел нас вместе. Эбба рассказывала мне, что случилось с ее бизнесом, и, очевидно, на это можно посмотреть с разных точек зрения, но что он имеет в виду, говоря о погибших животных? Мог ли Эрнст скрыть какие-то результаты?

Биргитта, не скрывая раздражения, встала.

— В этих делах каждый хранит свои секреты, — сказала она. — Это не журналистика, где ты встаешь и рассказываешь все, что знаешь, не желая при этом никого намеренно обидеть. Здесь же ты несколько лет работаешь, ничего не сообщая другим до публикации окончательных результатов, поэтому можно с уверенностью сказать, что Ларе-Генри не имел ни малейшего представления о ходе исследований Эрнста. Это всего лишь зависть. Подопытные животные Эрнста живы и здоровы. Кстати, он их очень любит. Но теперь мне пора идти. У меня встреча с Бернардом Тореллом. Надо обсудить планы ремонта здания.

— Можно, я пойду с вами?

Биргитта удивленно посмотрела на Аннику.

— Обычно мы никого туда не приглашаем, — сказала профессор. — После нападений защитников прав животных мы перестали вешать таблички на подъезды, чтобы никто не знал, что происходит внутри. Зачем ты хочешь на них посмотреть?

Анника в упор посмотрела в глаза Биргитте:

— Мне интересно.

— Что — интересно?

«То, что ты от меня скрываешь, мысленно — произнесла Анника. — То, что ты мне не говоришь. Мне интересно все, что ты скрываешь о Каролине и о том, что произошло в субботу».

— Мне интересно, как делают науку, — ответила она вслух. — Меня интересуют развитие и прогресс. Вы делаете науку, а я хочу стать вашим рупором.

Кажется, ее ответ произвел должное впечатление на профессора Ларсен. Она вытащила из ящика связку ключей и направилась к двери.

— Нам придется немного прогуляться, — сказала она. — По дороге я хочу выпить добрую чашку кофе.

Они вышли из здания и окунулись в море солнечного света. По лужайке они прошли в заведение Йонса Якоба. Стеклянные двери в стальной окантовке раздвинулись автоматически при их приближении. В помещении пахло школьным обедом — вареными овощами и подливкой. Шаги гулко отдавались от темно-красных каменных плиток. Под потолком перекрещивались деревянные балки толщиной в метр. Длинные ряды березовых четырехугольных столов еще больше подчеркивали сходство со школьной столовой.