Преступление не будет раскрыто

— Вы что смотрите, — сказал он. — Помочь людям надо.

— А пропади они пропадом!

— Кому-то нужно связываться с ними.

— Участковому сказать, да в каталажку их.

— Правильно.

— Этот молодой-то до такой степени опустился. Откуда он? Я что-то его не знаю.

— Из тайги. С лесоповала. Откуда же ещё. Там их никто не знает. Сброд собрался со всех деревень.

— Сегодня получка, вот и понаехали. Дорвались, забулдыги несчастные.

С этими словами взрослые стали расходиться. Прохожий подошёл к пьяным и сперва взял Карася за шиворот.

— Поднимайся, Санька, слышишь! Поднимайся, ну!

Он подхватил его за туловище, Олег помог ему поднять и приставить Карася к поленнице, как колоду. Вдвоём стали поднимать Тихонова, подхватив его под мышку.

— Постой, я сам, — сказал Ромка, опираясь на руки. Он поднялся сам, зашатался и ухватился рукой за поленницу. Мужик поднял шапку и одел на него.

— Руки-то у тебя! Ого-го! — сказал мужик. — Рукавицы есть?

— Есть, — ответил Ромка и, шатаясь, достал из обоих карманов по рукавице и надел их.

— Идите, ребята, по домам. А то, ненароком, где-нибудь завалитесь. Может проводить?

— Дойдём, — сказал Тихонов.

— Ромка, пошли ко мне, — сказал Карась, подхватив его под руку.

— Пошли.

Дружки, шатаясь вышли на дорогу и подались. Карась затянул скрипучим бараньим голосом:

— Оте-ец мой был природный пахарь! Ромка подхватил:

— А я ра-або-атал вместе с ним!

И оба умолкли, свалившись в канаву. Прохожий скрылся за углом, и Олег один поднял их из сугроба, подхватил обоих под мышки и потащил волоком. Убогая избушка Сашки Карася была подстать хозяину-неряхе и весельчаку: подпалённая пожаром и с двух сторон обугленная, покосившаяся от времени, заваленная снегом, эта избушка лихо глядела в улицу двумя маленькими ярко освещёнными окнами, которые были без ставень и без занавесок. Олег затащил пьяных в избушку. В эту минуту как раз между старухой, тёщей Карася, и её внучатами разыгралась баталия. Старуха отлупила по мягкому месту маленького шалуна и поставила его в угол. Две девочки двойняшки лет по семи с видимым удовольствием наблюдали за истязанием младшего братишки. Старуха же, разделавшись с внуком, хотела схватить одну из девочек, но обе бросились от неё и залезли под кровать. Старуха взяла веник и, встав на карачки возле кровати, стала выгонять их оттуда. Олег уложил Карася на диван, а Ромку хотел оставить сидящим у порога и идти домой, но, подумав, остался и ещё с минуту вынужден был наблюдать, как старуха, увлёкшись, залезла сама под кровать, выставив наружу костлявый зад, и выкуривала оттуда девчонок. Шум был невообразимый. Старуха кричала, девчонки визжали и хохотали так, словно их черти щекотали. Наконец, умаявшись, старуха вылезла из-под кровати, и разинув беззубый рот, уставилась на Олега. Олег поздоровался.

— Замучили меня эти окаянные детки, — сказала старуха, отпыхиваясь. — Диканились и разбили крынку с молоком, — она повернулась к шалуну, стоявшему в углу, и пригрозила ему веником. — У змей! Вот погоди, мать-то с дежурства придёт, она те задаст!

— Это не я, это Галька, — надувшись, плаксиво ответил малыш.

— Хму-хму-хму! — передразнила его старуха, страшенным образом сморщив нос — Злыдень навязался на мою душу грешную.

В этот момент из-под кровати выглянули две белокурые головки. Старуха замахнулась на них веником, и они скрылись.

— Я привёл вашего зятя, — сказал Олег. — Вон он, на кровати. Разуйте, разденьте его.

— А на черта он сдался, раздевать его, — сказала старуха, бросая веник на пол, — Всю жизнь спит в телогрейке и в валенках.

— Надо бы Ромку Тихонова куда-нибудь пристроить.

— Ни-ни! — замахала руками старуха. — Даже и не думай оставлять здесь. Хозяйка придёт, все равно выгонит.

— Замёрзнет ведь. Окочурится.

— Она только рада будет — хоть один окочурится. В этот момент вошла Люба, хозяйка дома. Ни словане говоря, ни поздоровавшись, прошла сразу в комнату, отбросила занавеску и стала трясти Карася, как грушу.

— Ну-ка! проснись, козёл вонючий. Черт сивый. Черт сивый только мычал.

— Мама, дай холодной воды.

Старуха рассмеялась. Взяла ковш и зачерпнула из бака воды. Люба полила воды ему на лицо и попробовала его трясти. Хоть бы что. В ярости она опрокинула весь ковш воды ему на шею и грудь. Старуха захохотала.

— Ты хоть весь бак на него опрокинь, толку-то, — сказала она, смеясь.

Люба попросила принести льда.

Старуха принесла ковш воды со льдом. Люба с размаху под дружный хохот старухи и девчонок опрокинула воду на шею Карася. Пьяница крепко спал, ибо даже эта процедура не дала желаемого результата. Он на мгновение приоткрыл один глаз, облизнулся и повернулся со спины на бок, спиной к жене. Люба, не помня себя от злости и отчаяния, схватила кусок льда и, засунув руку ему под рубаху, стала тереть льдом по голому телу. Старуха умирала со смеху, хлопая себя по тощим бёдрам. Глядя на бабку, умирали со смеху и внучата. Наконец, когда Люба стала щекотать ему льдом за пазухой, он очухался, поёжился и совсем проснулся.

— Чо! Чо! Чо такое! — закричал Карась, поворачивая к жене опухшую физиономию.

Он соскочил, весь. мокрый, и сел, хватаясь за рубаху на животе и на боку.

— А, мать твою в душу! Чего тут мне напихали!

Старуха завизжала, схватившись за живот, и затопала ногами. Карась выхватил подол рубахи из штанов и лёд вывалился.

— Где трёшка? — спросила жена.

— Чего надо? — хрипло произнёс Карась, ухватившись рукой за боковину дивана, — какая трёшка?

— Под клеёнку я положила пятнадцать рублей трёшками. Сегодня хватилась, а там всего четыре трёшки. Где ещё одна?

— Ой… Ух… Ик!.. Ой… Ох… — простонал Карась и, боднув кудлатой головой, начал протяжно реветь:

Умолкнув, Карась упал на своё ложе, но почуяв мокро под головой, сбросил подушку на пол и лёг, подложив под голову ладонь.

— Этот парень, — сказал Олег, кивнув на Ромку, — вместе с Сашкой пьянствовал. Они валялись в канаве. Я обоих притащил, чтоб не замёрзли.

Люба фыркнула, глядя со злостью на уснувшего парня. Ромка сидел у порога, прислонившись спиной к стене. Люба словно взорвалась:

— Чтоб духу его тут не было!

— А ему некуда идти, — спокойно ответил Олег. — Он из дальней деревни. Пусть сидит до утра здесь в тепле.

— Я сказала: чтоб духу его тут не было! — Люба сорвалась на фальцет.

— Понятно, — вздохнул Олег и покачал головой, глядя на несчастного.

Сомнений не оставалось в том, что парень будет выброшен на улицу, и Олег подхватил Ромку и волоком вытащил во двор. Ромка проснулся.

— Оставь меня, — пробормотал он. — Сдохнуть хочу.

— Сдохнуть я тебе не дам, — сказал Олег, взваливая Ромку себе на горбушку. — С тобой связаны самые счастливые дни в моей жизни. Как же я позволю тебе сдохнуть. Ни за что не позволю.

Олег понёс его к себе домой. Чтобы не смешить людей, которые могли встретиться по дороге, свернул в узенький безлюдный проулок и пошёл окружным путём, задами и огородами, перебрасывая Ромку как мешок, через изгороди. В одном огороде уже близко возле дома всё-таки наткнулся на женщину. Она выплеснула помои в огород и увидела Олега с необычной ношей на горбу. Олег шёл напрямую к своему дому, проваливаясь по колено в сугроб.

— Куда его тащишь? — спросила Антонина Леонтьевна. Она стояла с ведром возле калитки и не знала что делать — удивляться или хохотать, глядя на эту сцену. Не удержалась, всё-таки, прыснула, когда Олег остановился.

— Домой, — ответил он. — Куда же ещё. — И стал объяснять: — Валяется в канаве, а дом у него далеко. У черта в турках. Километров двадцать отсюда.

— Друг что ли?

— Ну друг ни друг, а хорошо знакомый. Давно знакомы с ним.

— Зря домой тащишь. Гутя терпеть не может пьяных. Из-за этого с мужем разошлась.