Преступление не будет раскрыто

— Заслуги такие, что родина отметила их самыми высшими наградами. Такие награды у нас дают редко. Очень редко. В исключительных случаях. — Ректор подвинул к себе бумагу, лежавшую на столе. — У меня вот официальное письмо от прокурора области. И был ещё звонок из обкома партии. И очень неприятный для меня разговор.

— Я ничего не понимаю. — Татьяна Васильевна была в полной растерянности.

— Теперь поздно разбираться, чего мы понимаем, чего недопонимаем, — ответил ректор. — Надо срочно искать этого парня. Вы напортачили, вы и ищите. Как хотите. Хоть из-под земли достаньте. Но чтоб он приступил нынче к занятиям.

… В село Зорино на имя Осинцева пришёл вызов из политехнического института. Олег в это время загорал на сочинских пляжах. В октябре, пока совершал турне по Прибалтике и бродил по петербургским музеям, было ещё два вызова. А когда в Иркутске его трясла безумная лихоманка при виде Марины с другими мужчинами, из Троицкого военкомата пришла уже пятая повестка. Дед, попросив Антонину Леонтьевну попутно навестить Олега, ничего не сказал ей ни о вызовах в институт, ни о повестках в военкомат. Он просил лишь передать, что ждёт внука. Соскучился. После разговора с Антониной Леонтьевной у Олега началась ностальгия по родным местам. Вскоре он получил расчёт и поехал домой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Гимнастика ума

I

Олег прибыл в Зорино на попутной машине. Вот и родная Ангара перед глазами — покрыта угловатыми торосами, запорошена снегом. А вот и улица родная. Олег прибавил шагу. Как встретит дед? «Старик наверно все тот же, — радостно думал Олег, — ходит с тростью, оброс пышной бородой и седыми волосами. Вид у него могучий. Что твой патриарх или апостол. Вряд ли изменились и привычки: пьёт водку и матерится, как дьявол. Жаль бабушки нет. Вот досада! Уходил в армию, она была совсем здорова. А теперь нет её. Завтра пойду на могилку», — решил он.

Сердце забилось, когда увидел родной дом с голубыми ставнями.

— Ба! Алька! — вскрикнул дед Илларион, увидев ворвавшегося в дом человека в мохнатой кроличьей шапке. Старик сидел за столом лицом к двери и в этот миг собрался закручивать цыгарку. От неожиданности он рассыпал табак. — Ты что? Откуда? Отпустили на побывку, али уволился? — кричал дед, опираясь на трость и с кряхтеньем поднимаясь ему навстречу.

— Здорово, дед! — воскликнул Олег, сжимая стариковскую руку, — Уволился. Домой насовсем.

— Да ну! Насовсем? Ты не раздевайся, а дуй-ка за бутылкой.

— А есть, — сказал Олег, вытаскивая из чемодана портвейн.

— Это что? Бормотуха? На кой хрен она. Белая есть?

— Белой нет.

— Иди, пока магазин открытый.

— Не хочу я, дедка, людям на глаза сейчас лезть, — сказал внук, снимая куртку и шапку и вешая у двери. — Начнут расспрашивать: откуда? да что? да как? Не люблю я этого, особенно когда хвалиться нечем. Давай лучше кого-нибудь пошлём.

— А вот, — сказал дед, показывая тростью на белокурую девочку лет шести, вышедшую из соседней комнаты. — Где мать?

— К тётке Матрёне за молоком пошла, — сказала девочка писклявым и робким дискантом, выставив вперёд животик и насупив лицо.

— Ну, раз к тётке Матрёне — ушла за смертью, будет сидеть до утра, — сказал дед. — Беги живо за ней! — приказал он, обращаясь к девочке.

— Погоди, девочка. Как тебя зовут? — спросил Олег, доставая из чемодана гостинец.

— Аня.

— А меня зови дядя Олег. Поняла? Девочка кивнула головой.

— Ну вот и молодец, — сказал Олег, нагибаясь к ней. — На конфетку. Беги к тётке Матрёне и скажи своей маме, чтоб скорее шла домой. Только оденься, смотри, потеплее.

Девочка убежала. Не успели дед с внуком разговориться о службе в армии, как пришла квартирантка с дочерью. Познакомились. Звали её Августа Петровна. Невысокая, белокурая, лет тридцати пяти. Было видно по её открытому простодушному лицу и особенно когда она приветливо улыбнулась, здороваясь с Олегом, что это добрая женщина.

— Я сразу догадалась, кто приехал, — сказала она, поставив бидон с молоком на кухонный стол в соседней комнате.

— Гутя, — вмешался старик. Он сидел на табуретке, прищурив глаз и попыхивая цыгаркой. — Ты не сбегаешь в магазин?

— Боже мой! Конечно, — сказала Августа Петровна, выходя из кухни.

— Беленькой надо взять. А то Алька по дороге взял бормотухи. А в магазин идти не хочет. Боится — не сглазили бы.

Олег дал ей деньги и попросил взять бутылку столичной и что-нибудь закусить.

Пока она ходила в магазин, дед расспрашивал, внук отвечал. Вернувшись, Августа Петровна истопила плиту, пожарила картофель со свининой, накрыла стол «чем Бог послал» и пригласила ужинать.

Олег не пил водки более трёх лет, с тех пор, как напился на проводинах в армию, и сразу захмелел. Дед выпил полный гранёный стакан, и ни в одном глазу. Августа Петровна пила портвейн. Девочка сидела рядом с матерью и ела конфеты. Дед налил себе ещё полстакана и собрался наливать внуку.

— Нет, дедка, извини, — сказал Олег, прикрывая ладонью стакан, — я уже готов.

— За помин души Агафьи Софроновны, — сказал дед, держа бутылку набекрень. — Помянем старуху.

— Ну, бабушку, давай помянем.

Выпили. Олег заплетаясь языком, стал спрашивать о бабушке. Старик рассказал, как она ходила подмести ограду, пришла в избу, прилегла отдохнуть и померла тихонько, как её хоронили всем миром стариков и старух, кто помог стряпать поминальный обед. Когда оба умолкли, погрузившись в молчаливые воспоминания и раздумья, Августа Петровна попыталась переменить тему разговора.

— Алик — сказала она и вдруг, спохватившись, стала извиняться: — Извините, вы не против, если я буду вас называть просто Алик?

— Нисколько, — ответил Олег. — Наоборот, мне приятно, когда по-свойски.

— Так вот, я хотела спросить: мы с дочерью не помешаем, если будем жить вместе с вами?

— Да что вы такое говорите! Живите сколько угодно.

— Спасибо. А какие у вас планы на ближайшее время?

— Пока буду работать здесь, — ответил Олег. — Пойду на лесопилку или в столярный цех. И попутно буду готовиться в институт. Нынче поступал в Иркутский политехнический, но не прошёл по конкурсу.

— Ох! — спохватилась Августа Петровна. — Осенью вам слали какие-то письма как раз из этого института.

И повестки из военкомата без конца идут одна за другой. И ещё какое-то письмо из воинской части. Дядя Ларион, где все это?

— А вон там, в тумбочке, — сказал дед, ткнув тростью в угол.

Олег достал из тумбочки всю накопившуюся почту и стал просматривать. Сначала вскрыл конверт из политехнического института — это его интересовало больше всего. Декан писал, что необходимо немедленно явиться в институт и приступить к занятиям. И ещё было два вызова.

— Вот это да! — воскликнул Олег и, не веря своим глазам (не спьяну ли всё это показалось), перечитал письма. — Меня, оказывается, приняли. А я не знал. Как же так? Понимаете, Августа Петровна, сначала мне сказали, что я не прошёл по конкурсу. И вдруг — на тебе! Пишут, что я принят. Но теперь уже поздно. Полгода прошло. Поезд, как говорится, ушёл. Что делать, не знаю, — Олег помолчал, разглядывая письма, — И откуда у них мой адрес? Я ведь забрал документы из института. Непонятно все это. Хотя, — вдруг скумекал Олег и выставил вперёд указательный палец. — Я, кажется, догадался. Где это письмо из воинской части? А, вот оно.

Полковник Горбатовский писал:

«Андрей Гаврилович Ржевский скончался в прошлом году в мае. Он жил вместе с женой Надеждой Александровной и тремя детьми (старшая дочь Виктория, средняя — Эмилия и младший сын Владлен) по адресу: г. Москва, Кутузовский проспект, дом № хх, квартира № хх. Очевидно, вдова Ржевская проживает с детьми по тому же адресу по настоящее время. Что касается армейской характеристики, то она вряд ли понадобится, т. к. я написал куда следует.

Горбатовский».

Олег вмиг протрезвел. Известие о матери, о том, что у него есть две сводных сестры и брат, больно отхлестало его по сердцу. Но не подал виду бывалый солдат. Лишь слегка побледнел.