Фамильное привидение

Из-за двери, откуда-то из глубины квартиры, ясно приближались шаги. Шаркающие, волочащие по полу спадающие тапочки, стариковские шаги…

Ее явно изучали — томительно долго! — в «глазок».

— РЭУ. Открывайте! — строго приказала Светлова.

И — о, чудо! — дверь все-таки отворилась.

На пороге квартиры стоял старик. Совершенно древний. Из тех, что «песок сыплется»…

— Имя, отчество, фамилия? — не давая одуванчику опомниться, строго спросила Светлова.

— Камкаев Иван Петрович.

— Вы что же, тут не прописаны? — еще строже поинтересовалась Аня.

— Да нет. Я это… К внучке приехал из деревни, погостить, — прошамкал виновато Иван Петрович.

— Давно?

— Да уж с полгодика.

— Плохо, — строго заметила Светлова, — это очень плохо. Закон нарушаете. А вы хоть знаете, что за это штраф полагается огромный?

— Да что вы! — испугался Петрович. — А сколько?

— Много, — задумчиво и обтекаемо ответила Светлова. — Да не хочется ведь с вами так поступать… И так ведь, наверное, не густо в кармане?

— Ой, не густо! — согласился Петрович.

— Подрабатываете, наверное?

— Подрабатываю… по мере сил.

— Поручения какие-нибудь, верно, выполняете?

— Поручения? — Иван Петрович безо всякого удивления поглядел на Аню. — Есть такое дело.

— Да?

— Да. Иногда попросят меня кое-какие поручения исполнить. Бывает.

— А вы?

— Ну, так я и исполняю. Не отказываюсь. За подарочек или за денежку. Что ж худого? Я ведь не ворую.

— А что же вы делаете?

— Ну, передать что-нибудь попросят…

— Письмо, например?

— Точно… Письмо.

— А еще?

— Ну, разыграть кого-нибудь попросят. Вот тут позвонить одному человеку попросили — узнать, как идет расследование. Повозмущаться надо было… Этак, знаете, по-пенсионерски… Мол, опять громкое дело раскрыть не можете?! Ну что ж… мне нетрудно. Я ведь в юности вообще артистом мечтал стать… Способности, знаете…

— А фамилия этого «одного человека», которому звонили, случайно не Феоктистов?

— Точно! Феоктистов, — согласился, подумав, Петрович.

— Ну, а еще какие поручения были?

— А еще говорит: Петрович, выйди на лестницу где-нибудь в час дня, погляди из окна во двор. Не приехала ли машина бутылки принимать?.. Ну, я сделаю, конечно. Выгляну — и быстренько обратно. Сериал ведь в это время идет. Так я в рекламную паузу укладываюсь, чтобы ничего не пропустить. Потом позвоню, проинформирую: мол, не приехала еще машина…

— Укладываетесь, значит, в рекламную паузу?

— А то… Шмыг-шмыг, туда и обратно, даже дверь не закрываю. Гляну в окно — и домой обратно. К телевизору.

— Шмыг-шмыг, значит? Только что были — и уже нету?

«Лестничный призрак» смущенно поправил сбившиеся набок тапочки.

— А что — нельзя?

— Нет, почему же… пожалуйста. — Светлова вздохнула. — Не возбраняется… И кто же, разрешите полюбопытствовать, вам такие поручения дает?

— Э-э, нет… — понятливо блеснул глазками старик. — Никак не могу! Вот это мне строго-настрого говорить запретили.

И Петрович хрустнул от волнения пальцами.

— Остеохондроз! Отложение солей… — пояснил он, заметив, что Светлова чуть вздрогнула.

— Понятно.

«Петрович… Худой, костлявый, согнувшийся крюком, седые волосы растрепаны… Как высохшая от времени мумия. Не старик, а сущее привидение», — думала Светлова, глядя на пенсионера Камкаева. Именно такое и примерещилось ей тогда на лестнице. На этой самой лестнице и примерещилось… Ведь квартира Глинищевых этажом ниже. А в общем-то, если отрешиться от мистики: древние старики похожи на призраков уже при жизни… И похожи друг на друга. Как этот вот Петрович… И Борис Эдуардович Ропп.

Никогда еще прежде Светловой не приходилось общаться так много со старичками и старушками… Рина Васильевна, Ропп, Витенгоф, теперь вот — «шмыг-шмыг — Петрович»…

А был еще тот… Ну, тот, что появляется, согласно преданию, в углу спальни в канун рокового часа и колышется там в белесом мареве… Строго говоря, его, конечно, не было. Только казалось, что он есть.

— А какой сериал вы смотрите, Иван Петрович? — поинтересовалась напоследок Светлова.

— Да «Тропиканку»… чтоб ей! Ну не оторвешься… такой зажигательный.

В тот раз, когда примерещился старик, подумала Светлова, она уезжала от Глинищевых во втором часу дня…

Стало быть, «Тропиканка»…

Дома Светлова заглянула в программу. Эта самая зажигательная «Тропиканка» начиналась в час.

«Мне пора укладывать ребенка спать», — помнится, сказала ей тогда Алена и выпроводила за дверь.

«Во-первых, им надо с кем-то оставлять ребенка… — рассуждала сама с собой Светлова. — Кто-то остается с дочкой… А кто-то…»

Что, если это он?

По Аниной просьбе, Дубовиков, используя «свои возможности», навел справки в учреждении, где работал Глинищев.

Там, в этом учреждении, к счастью, все оказалось чин чином — вахта, проходная…

— Алексей Глинищев? Да уж у нас все отмечено! Это кругом бардак, а у нас порядок — как был, так и остался, — объяснили капитану на вахте. — Хоть к зубному тебе, хоть к гинекологу, а покидаешь рабочее место — сделай запись, отметься.

— И?..

— А вот, пожалуйста! Пятого, восемнадцатого, опять пятого… Отпрашивался по семейным обстоятельствам.

Пятого, восемнадцатого, опять пятого…

Светлова рассыпалась в комплиментах, благодаря капитана Дубовикова за «проделанную работу».

Оставалось сопоставить эти числа.

Что ж…

Выходило, что в один из этих дней «старик» и совершил нападение на Генриетту.

Теперь многое становилось ясным… Однако отчего-то эта ясность не прибавляла Светловой и Генриетте оптимизма.

Ибо чем ясней становилась картина преступления, тем очевиднее было, в каком тупике оказался подозреваемый Ладушкин. Даже если они, Аня и рыжая, точно узнают, кто, когда и как, — это будет, увы, знание, не имеющее практического применения… Для личного пользования, так сказать, а вовсе не для свершения правосудия. Ибо все было проделано преступником настолько чисто, что доказательств, которые заставили бы милицию переключиться с Ладушкина на настоящего преступника или уж тем более — заставили виновного прийти с повинной, найти им, увы, оказалось, не по силам.

— Что это? — Аня удивленно открыла книгу, которую протянула ей Генриетта. Новенькую, явно только что из типографии.

— Что?! — довольно усмехнулась рыжая. — Это, Аня, книга Софьи Кирилловны Витенгоф, царствие ей небесное… Мемуары. Воспоминания. «Записки старой эмигрантки». А ты посмотри, какой тираж… Ты видишь, сколько тысяч экземпляров?

— Вижу! — Светлова ошеломленно заглянула в книгу.

— То-то… знай наших! Скоро вся страна будет в курсе… Во всяком случае, ее лучшая часть. Ведь слово «аристократия», как я выяснила во время просмотра телеигры «О, счастливчик!», означает «власть лучших». Вот пусть эти «лучшие» и узнают, что к чему… У кого и какая родословная…

— Генриетта, но ка-ак?! Как это удалось издать?

— Представь, удалось…

— И так быстро?!

— А я позвонила ему и сказала, что снова возьму в заложники.

— Кому, Генриетта?

— А менеджеру среднего звена Мартемьянову.

— Сумасшедшая! А он?

— А он сказал, что, конечно, любит аттракционы, но у него совершенно нет времени.

— Бедный человек…

— Хотела бы я быть такой же бедной…

— И что же дальше?

— Ну, он, естественно, спросил, чего я хочу.

— И вправду — естественный вопрос… — согласилась Светлова. — Ну а ты?

— А я сказала, что нам очень нужно издать книгу одной старушки.

— А он?

— А он сказал: «Чтоб вас всех — вместе с вашими старушками!»

— И?

— А я сказала: «Хорошо, пусть, но потом! А сейчас мне надо выручать мужа. И для этого — смотри вышесказанное: нужно издать книгу одной старушки…»

Генриетта, вдруг задумавшись, замолчала.

— А что дальше-то? — Светлова умирала от любопытства.