Инкубатор для шпионов

— Негусто, — хмыкнул Турецкий.

Вячеслав Иванович развел руками и спросил в свою очередь:

— Саня, а с Мелешко-то что? Определили, в чем был его интерес к Стасову?

— Я в отставке, — напомнил Турецкий. — Понятия больше ни о чем не имею. Единственно, что могу сказать: мне начальство с самого начало понять давало, что Мелешко Стасова нежно опекает. Якобы он его родственник. Но что значит — опекает? Скорей всего, Мелешко просто сам хотел его поймать…

— Вот и доловился.

— Ты считаешь, Стасов действительно его угробил? — спросил Турецкий.

— А кто же еще? По-моему, вполне логично. Зачем ему напраслину на себя возводить? Правда, я не понимаю, зачем он тебе это сказал по телефону…

— Что логичного-то? — возразил Турецкий. — Никакой связи между ними нет. Наоборот, как будто Мелешко его защищал.

Вячеслав Иванович картинно постучал себя по лбу:

— От кого, Саня?! И потом, с чего ты это взял? Тебе генеральный так сказал? А он откуда это знает?

— Мелешко звонил ему несколько раз.

— Генеральный лично тебе об этом говорил?

— Ну да.

— И что? Цитировал его?

— Цитировал.

— Помнишь как?

Турецкий задумался, припомнил формулировку шефа:

— Мелешко недвусмысленно попросил обращаться с его родственником максимально либерально. Слово в слово.

Грязнов отреагировал немедленно:

— Саня, я тебя прямо не узнаю, что за наивность?! Генпрокурору позволительно, но тебе?! Это же может означать совершенно обратное! То есть: не бейте его сильно, когда поймаете, а лучше сразу отдайте мне! Тем более что Мелешко наврал, тебе же его сестра говорила — никакие они со Стасовым не родственники. Единственный вопрос: зачем Стасов ему был так нужен?

Турецкий озадаченно потер лоб. Потом сказал:

— Слава, Мелешко мог так сказать, чтобы генеральный считал, будто оказывает ему личную услугу, и расследование вел — строго конфиденциально. Но… в любом случае поезд ушел, и мы имеем труп.

— Кто-то, может, и имеет труп, — ехидно заметил Вячеслав Иванович, — а кто-то — много свободного времени. Как тебе, Александр Борисович, нравится баклуши бить?

Турецкий только вздохнул.

Поздно вечером он заехал к Коростелевой. Нина была рада, ничего не сказала, просто молча поцеловала и потащила в спальню. Там ему все было хорошо знакомо, и все было так невыносимо замечательно, что оторваться от нее удалось лишь полтора часа спустя.

— Хочешь поужинать? — спросила Нина.

Он покачал головой и потянулся за сигаретой. Она оказалась последней в пачке. Турецкий скомкал «Мальборо» и бросил в корзину для бумаг, которая стояла под компьютерным столом. И не попал.

— Баскетболист, — насмешливо оценила Нина.

Тогда он встал, поднял упаковку, сунул в корзину, и так, кстати, доверху забитую всякими скомканными и порванными распечатками. В глаза бросились несколько строчек: «…игра как средство выживания». Наверно, это было что-то связанное с ее работой.

Он вернулся в постель. Мысли скакали. От Мелешко — к Стасову, потом к Жене Земляникиной (где же эта девочка? цела ли она?), потом к дочери и жене, которой он сказал, что сегодня у него будет много работы, и ночевать он, скорей всего, не приедет… Дома еще не знали, что Турецкий — в отставке. «Игра как средство выживания».

— Что ты думаешь об игре? — спросил Турецкий.

— О какой именно? В нарды? В футбол? Или, может, на бумаге — в зале Чайковского?

— Только не на бумаге! — улыбнулся он. — Нет, я говорю об игре между… ну хотя бы мужчиной и женщиной. О том, что люди скрывают друг от друга. Обо всех этих персональных скелетах в шкафу.

— Вся жизнь — игра, — пожала плечами Нина.

— Штампы меня не интересуют.

— Ошибаешься, это не штамп. Эти слова были сказаны много веков назад, но люди с удовольствием продолжают играть — кто-то по правилам, кто-то без. Фактически любая игра подразумевает сокрытие некоторых действий, намерений или фактов. Так и супружеская жизнь для многих — это почти путь разведчика: утаить количество предыдущих партнеров, скрыть факт измены, не признаться в реальном уровне доходов, занизить расходы, уйти к подруге под видом визита к маме, не признаться в ошибках юности.

— Значит, путь разведчика… Почему же так происходит?

— Большинство вступает на этот путь по нескольким причинам. Например, для партнера создается «идеальный образ», все, что ему не соответствует, безжалостно отсекается, и в дальнейшем, для его поддержания, приходится постоянно контролировать себя, дабы не сделать или не сказать что-то лишнее.

— По-моему, жестокая игра и на самом деле никому не нужна.

— Точно, — кивнула Нина. — Но поди измени это! Человеческая природа…

Турецкий подумал, что, слава богу, это все-таки к нему и его отношениям с женщинами не относится.

— А какие еще варианты?

— Да масса. Скажем, человек стесняется некоторых своих поступков или боится неадекватной реакции партнера. Или он просто ему не доверяет.

— Тут ничего страшного, — заметил Турецкий, сосредоточивая свои мысли на Стасове и мысленно прокручивая все их встречи и телефонные разговоры. Где, когда он «упустил» его, просчитался, не заметив в чудаковатом изобретателе хладнокровного убийцу? Впрочем, убийцу ли? Монстра ли? Грязнова-то он мог убить неоднократно, но почему-то не тронул. Почему? Почему?

— Здесь нет ничего страшного, — повторил он. — Для того чтобы не попасть впросак подобным образом, рассказав что-то о себе, и не столкнуться с непониманием и осуждением жены или любовницы, надо прежде всего изучить ее. Так?

Нина лежала на спине и смотрела в потолок. Похоже, каждый из них говорил сейчас о разных вещах. Но она все-таки кивнула:

— Пожалуй, этот повод для утаивания какой-либо информации о себе самый оправданный, поскольку касается либо прошлого, либо каких-то неявных для партнера действий или мыслей… Или, например, просто привычка. Человек с детства идет самым простым путем, не догадываясь, что этот путь — самый сложный и самый тяжелый. Но привычка засасывает, а будучи пойманными на подобном вранье, можно обзавестись новыми проблемами: ведь партнер будет думать, что, вполне возможно, ты снова лжешь.

— Это самый распространенный вариант? — уточнил Турецкий, подумав: а что, если это впрямую относится к сотрудникам спецслужб, пусть уже и находящимся в отставке? Для государственных служащих, самих себя наделивших огромными полномочиями?

Что, если они не говорят правду просто так, на всякий случай?! Потому что иначе уже не могут?!

— Точно. Адюльтер в наше время стал совершенно обыденной вещью, верно? Отсутствие любовницы или любовника может восприниматься как несостоятельность или просто вызывает удивление. Измена партнеру не осуждается, а, наоборот, часто пропагандируется — и массмедиа, и глянцевыми журналами. Статьи с советами, как изменить и как скрыть следы измены, давно никого не шокируют и не скандализуют общество. Их читают даже дети. Что тут можно сказать? Причина для обмана, конечно, оправданна, но, может быть, Саша, стоит просто найти того, кому не нужно будет изменять?

— Нина, — сказал Турецкий, — ты замечательная женщина, но…

— Но? Что значит твое «но»? Мы больше не будем видеться?

— Да, — кивнул он.

— А сам ты не мог это сказать? Обязательно надо было из меня выдавливать?

Женщина есть женщина, подумал Турецкий. Будь она хоть трижды психолог.

— Мы больше не будем видеться, — сказал он.

— Это совсем другое дело, — удовлетворенно заметила Коростелева. — Ну… тогда пока.

— Подожди, — сказал Турецкий, — как это пока?!

— А что такое? Разве ты не хотел попрощаться?

— Да, конечно, но…

— Опять это «но». Ну что еще?

— Возможно… я еще тебе позвоню. Ты не будешь против?

— Никому не запрещается набирать знакомые семь цифр.

…В половине одиннадцатого утра следующего дня Александр Борисович обдумывал серьезную дилемму: не позавтракать ли ему во второй раз?