Слёзы Рублёвки (СИ)

Пожалела, видно, ранимую душу врача, не стала договаривать…

Чёрт, но ведь мы об этом уже говорили! Значит, мало…

— Что заставляет мужчин изменять? — перенял я, однако, мысль. — И почему с точки зрения психологии измена — не сигнал и не признак того, что любовь кончилась? Что её нет?

Да-да, — отреагировал я на движение Анастасии. — Именно так: любя свою женщину, мужчина вполне в состоянии — и даже нередко испытывает желание — переспать с другой.

Почему? Да просто такова природа мужчины. Природа самца рода хомо.

Впрочем, поправил я сам себя мысленно, о всем роде хомо мы судить можем лишь приблизительно. Как раз неандертальцы запросто могли вымереть лишь из-за того, что были, в отличие от сапиенса, моногамны. Вряд ли, конечно: моногамность не дала бы такую скорость воспроизводства, которая позволила бы неандертальцам выживать две сотни тысяч лет. Да ещё в ледниковом периоде. Но всё равно, не очень корректно проводить прямую между полигамностью высших приматов и современного человека.

— Да я это знаю, — поморщилась Анастасия. — Читала. Только ведь от этого не легче…

— Согласен! — быстро сказал я. — Не легче. Но давайте разберем — отчего. Отчего не легче.

Знаете поговорку: 'Взрослые — это дети, запретившие себя воспитывать'? Но в ещё большей мере это относится не просто к взрослым, а к взрослым мужчинам. К настоящим, сочным мужчинам. Мечте женщины.

Ибо чем больше в мужчине мужского, тем больше заложено в нём могучего стремления рассеять свой генетический материал по как можно более широкому кругу внутри популяции. Проще говоря, завести как можно большее количество детей от как можно большего количества самок. И ни кроткому увещеванию, ни суровому воспитанию это стремление не поддается.

Это — природа, понимаете? Дальше уже вступают категории естественного отбора, когда умный, смелый и воинственный получает гораздо больше возможностей широко распространить своё потомство, нежели слабый и глупый.

Настя скептически хмыкнула. Но мне это и нужно — нарочито отстранённой наукообразностью ввести её личный случай в некий широкий общечеловеческий контекст. Самка — это, конечно, слово, вызывающее протест. Но… в данном контексте нужное.

— Потому отношение самца человека к семье заканчивается актом зачатия. Результат как таковой его не очень интересует. Не получилось сейчас с ребёнком — так тому и быть. Получится в следующий раз.

А у самки стремление прямо противоположное. Женщина была не в состоянии одна поднять и вырастить потомство. Потому всегда стремилась каким-либо образом закрепить за собой отца своего ребёнка.

Не очень люблю длинные занудные лекции. Диалог всегда эффективнее. Но в данный момент лучше сразу обозначить предмет для дискуссии.

Включить, что ли, музыку? Всё равно человек не воспринимает адекватно информацию длиннее семи предложений. Небольшая пауза должна устраиваться хоть насильственно.

О! Включу-ка я лучше шум морского прибоя. Он концентрирует внимание.

— Собственно, отсюда и родился институт брака как таковой. В дальнейшем он, естественно, развивался. Но в основе так и оставался институтом закрепления женщиной возле себя кормильца и защитника.

В этом ей помогал, как ни парадоксально, тот же мужчина. Другой гранью своего биологического 'я'. А именно — нежеланием тратить скудный питательный рацион на кормление чужого отпрыска. То есть — не хочет он, эгоист и себялюбец, тратить свои ресурсы на поощрение роста конкурентного биологического материала.

Анастасия слушала внимательно. Хотя при подобных формулировках по её лицу пробегала тень. Нет, всё-таки удобно говорить с технарями или экономистами! Они привыкли пользоваться совсем иным информационным материалом, нежели гуманитарии или естественники. Их легче 'пробить' нарочито 'обиологизированной' лексикой. Для естественника этот приём не подходит. Для него терминология — всего лишь терминология. А потому он не на ментальную новизну реагирует, а начинает анализировать смысл формулировки.

Зато гуманитарии — те просто привыкли вертеть слова и так и сяк. Так что для них всё это — лишь новые образы, которые ещё и преобразуются в их мозгах самым причудливым образом. Подчас совершенно непредставимым для психолога.

Недолюбливаю я… нет, не самих гуманитариев, а — работать с ними. Подчас чуть ли не диссертационной ценности материал приходится перелопатить, чтобы найти для них точные и действенные подходы.

— Поэтому, кстати, — продолжил я, — что бы там ни писали исследователи девятнадцатого века про ранние формы сексуальных отношений, когда будто бы каждый с каждой вступал в связь, а потом оба об этом забывали, — все данные свидетельствуют о том, что уже среди высших приматов существуют определённые формы брака. Скажем, альфа-самец выбирает себе самок, которые затем живут возле него и растят его детей. И ни один другой самец до них дотрагиваться не имеет права. Сложны институты брака и у таких оставшихся в каменном веке племен, как папуасы или амазонские индейцы.

Словом, брак, — улыбнулся я, — могучий союзник женщины в самых глубинах биологической сущности мужчины. Вот только до них надо уметь донырнуть!

— Как?

— Посмотрите, Настя, — продолжил я. — Вы с Виктором — люди современные. Существа социальные и в высшей степени обеспеченные по меркам нашего среднего обывателя. Но самец внутри вашего мужа зорко наблюдает за тем, чтобы его наследник, его семя не было уничтожено другим самцом…

Чёрт, сказать, не сказать ли, что в львиных прайдах победивший самец нередко съедает детёнышей предшественника? Не стоит, пожалуй. А то будет у неё стоять эта страшилка перед глазами.

— Так что ревность к другому возможному отцу будет сидеть в нём, даже если наружно он не покажет виду. И подумайте, Настя, над тем, как заставить эту ревность выбраться из глубин подсознания наружу. Тут вам, жене, близкому человеку, виднее, что лучше предпринять…

Но это не всё, — остановил я её готовые сорваться с уст слова. Не время пока для спора. Пусть эта мысль укрепится в её голове. А обсуждать мы будем уже конкретные следствия и действия. — Вернёмся к отношениям между мужьями и женами.

Как на протяжении человеческой истории решалось это базовое противоречие между биологической природой самца и социальной ответственностью мужа? Как бы вас это ни удивило, но… социально закреплённым правом на мужскую измену! Да-да! Это право оформлялось в самые разные институты. В основе которых лежало разделение на законную жену и жён — прочих. Скажем, это не запрещаемое и большею частью не осуждаемое морально право 'пользоваться' рабынями в рабовладельческих обществах. При наличии единственной, законной жены, для отношений с которой существовали весьма жёсткие моральные императивы. В Древнем Риме нередки случаи очень серьёзных последствий — как для женщин, так и для мужчин, если отношения к законным супругам выходили за рамки общественной морали. А с рабынями было разрешено всё!

Или, скажем, эти многотысячные гаремы в Древнем Египте, где во дворце фараона жили жёны, дочери, сёстры, племянницы, наложницы и рабыни. Причем в сексуальную связь он мог вступить с любой из них… да, не дёргайтесь, даже с собственной матерью! — но тем не менее законность детей весьма внимательно и жёстко отслеживалась.

— А я иногда думала, — возразила Анастасия, — что наличие гаремов просто объясняется тем, что женщин вообще больше, чем мужчин. И это тоже придумала природа. Где-то это я читала: чтобы восстановить человечество, если оно вдруг неожиданно вымрет, для начала достаточно одного мужчины и десяти женщин.

Я кивнул.

— Но, откровенно говоря, — упрямо качнула головой моя пациентка, — для женщины, выросшей в традициях моногамии, и которой изменил муж, мало утешительного в том, что шимпанзе и фараоны делали то же самое. Этот экскурс в историю способен только убедить меня, бедную тётку, только в том, что все мужики — сволочи с древних времен.

Шутит уже. Прекрасно!

— А вот тут вы, Настя, и ошибаетесь, — улыбнулся я. — По сути, равенство между мужчиной и женщиной родилось из принципа социального и прочего равенства, провозглашённого Христом. И право её на одного и только собственного мужа по-настоящему закрепилось именно в христианстве.