Змея за пазухой

— Будешь?.. — спросил Алекс, указав на пирожные, когда Никита уселся напротив.

— Не увлекаюсь.

— Зря. На зоне сладости в большом дефиците.

— Не понял… Ты на что намекаешь?

— Это я к тому, что все мы под Богом ходим.

— Мне ли это не знать…

— А вот Шервинский, похоже, забыл эту прописную истину.

— Погоди, погоди… — Никита в изумлении вытаращил глаза от неожиданной догадки. — Ты хочешь сказать, что Шервинского… завалили?!

— Угу… Мням-мням… — Алекс запихнул в рот пирожное целиком; с трудом прожевав, он вытер губы салфеткой и добавил: — Как мамонта.

— Кто, когда?!

— На второй вопрос ответить проще простого: сегодня утром, в начале девятого. Когда он делал пробежку по своему загородному поместью. А вот кто это сделал — загадка, которую я надеюсь разгадать с твоей помощью.

— Пардон, гражданин начальник, вы шутите?

— Какие тут шутки… Шервинский был застрелен из СВД. А кто у нас большой спец в военном деле, которому снайперская винтовка что мать родная? Некий господин Измайлов, отставной военный, которого угораздило влезть в расследование обстоятельств смерти еще одного местного олигарха, Олега Колоскова.

— Да, это так, но какое отношение Шервинский имеет к моим проблемам?

— Самое непосредственное. Нико, ты большое брехло. Не ожидал я от тебя такой подлянки, не ожидал…

— Слушай, не наводи тень на плетень! Не нужно ходить вокруг да около, говори прямо, что там у тебя в загашнике.

— Догадался… Есть кое-что, дружище, есть. И это «кое-что» тянет минимум на «червонец» колонии строгого режима.

С этими словами Кривицкий полез в папку, достал оттуда пачку фотографий и положил их на стол перед Никитой. Никита похолодел — это были злосчастные снимки, которые сделал неизвестный фотограф в день убийства Хайтахуна. Только теперь их количество было гораздо больше, чем Никите предъявлял Шервинский.

— Это мы нашли при обыске особняка Шервинского, — сказал Алекс. — Ну и как, фотки впечатляют?

— Конечно. Я на них выгляжу очень фотогенично.

— Ты мне брось свои шуточки! На снимках дата и время. Как раз в этот временной промежуток и был убит Хайтахун, частный детектив. Спрашивается в задачке: кто это сделал? А вот он, ответ! Для суда эти снимки — железный вещдок. Скажи мне, зачем ты замочил Хайтахуна?

— Это просто вопрос или ты уже начал меня допрашивать?

— Обычно я допрашиваю в своем кабинете.

— Понял. В неформальной обстановке клиент колется гораздо быстрее. Кстати, а где твои орлы? Чай, за стойкой бара спрятались? Только не говори, что ты на встречу со мной пришел один! Ведь повязать меня непросто, и ты это знаешь.

— Ты угадал — нас двое. Я и водитель. Он ждет меня в машине.

— Потрясающе! Алекс, даже твой ствол, который у тебя наготове, не заставит меня поднять лапки вверх.

— Брось дурить, Нико! Вздумай я тебя повязать, ты уже трепыхался бы в руках парней покрепче и поопытнее в таких делах, нежели твой покорный слуга. Мне не очень верится, что ты убил китайца. А потом и Шервинского. С какой стати? Но теперь не я буду доказывать твою вину, а тебе придется отмазываться от предъявленных обвинений в твой адрес. Поэтому, прежде чем поставить дело на официальные рельсы, я хочу услышать твои неофициальные объяснения — чисто по-дружески. Прости, Нико, дело чересчур серьезное, чтобы я мог спустить его на тормозах.

«Все, мне кранты… — уныло подумал Никита. — Верно говорит Алекс: снимки — мой приговор. Теперь на меня повесят всех собак. Придется ему все рассказать. Нет, не все! Только часть того, что можно рассказывать…»

— Тогда поехали ко мне на квартиру.

— Зачем? — с подозрением спросил Кривицкий.

— А затем, что там лежат вещдоки, которые похлеще снимков этого папарацци. Ты увидишь и услышишь много интересного. Даже снимешь свидетельские показания.

— Ты все-таки что-то раскопал?

— А то как же. Мне за это хорошо платят, — ответил Никита.

И подумал: «Знал бы ты, друг ситцевый, кто именно платит…»

— Только не вздумай дурить! — предупредил его Кривицкий. — Ударишься в бега — только хуже будет.

— Мне ли, пенсионеру, о таком думать?

— Кончай ерничать! Я думал, что ты уже перестал устраивать клоунады, как в детстве.

— Это старческий маразм, мой добрый друг, — скромно опустив глаза, ответил Никита.

— Пошел ты… знаешь куда?! — Кривицкий подозвал официантку, расплатился, и они покинули кафе.

Взвинченность Алекса передалась и Никите, и он всю дорогу до дому то и дело нарушал правила дорожного движения. Кривицкий, сидевший рядом, лишь зубами поскрипывал, глядя на «художества» Никиты, но помалкивал.

Оказавшись в квартире, Никита первым делом предложил:

— А не принять ли нам по стопарику? У меня есть хороший коньяк. Или вы, гражданин начальник, на службе не употребляете?

— Употребляю… — буркнул Алекс. — Наливай…

Они выпили по две рюмки, — в мрачном молчании, не глядя друг на друга, — а затем Никита повел Кривицкого в гостиную, к компьютеру.

— Усаживайся поудобнее, — сказал он, указывая Алексу на креслице. — Сейчас я буду крутить тебе кино. Оно будет долго длиться, так что можешь закурить. Вон пепельница.

— Благодарю, — хмуро ответил Алекс; но по его лицу было видно, что он здорово заинтригован. — А то я сам не вижу.

— Ну что же, начнем…

Первыми пошли видеосюжеты слежки за Полиной и Шервинским, снятые Хайтахуном. Едва на экране замелькали знакомые лица, Кривицкого словно кто-то шилом под зад ткнул. Он резко дернулся, подался вперед и впился глазами в экран монитора. Никита криво ухмыльнулся. «О, сколько нам открытий чудных…» — вспомнились ему пушкинские строки. Впрочем, что там дальше, Никита уже забыл.

Когда на экране появилась заставка — конец съемки, Кривицкий грубо сказал:

— Какого черта! Почему ты не показал мне эти записи раньше?!

— И что от этого изменилось бы? Шантажировать Полину уже поздно, а до Шервинского тебе добраться было как до другой галактики. С ним твои генералы большие кореша, он им устраивает пьянки-гулянки на дармовщину, а тут ты со своей правдой жизни. Мог бы испортить им всю малину. А этого в вашей конторе никому не прощают. Оно тебе надо?

— Это так, — вынужден был согласиться Кривицкий. — Но все-таки! Ведь благодаря этой записи можно было открыть дело по убийству Колоскова. Да, можно! Ведь мотив налицо, что у Полины, что у Шервинского.

— Ты еще не знаешь, кто снимал это видео и по чьему заказу.

— Так скажи!

— В кустах с видеокамерой сидел Хайтахун, а наняла его Терехина. Не забыл ее?

— Хайтахун… Терехина… Мать твою!.. — Кривицкий схватился за голову. — Это что же получается — Шервинский мочканул их как свидетелей?! А его тогда кто?

— Значит, ты не веришь, что убийство Шервинского на моей совести? Это уже хорошо.

— Но-но! Ничего такого я тебе не говорил!

— Неправильно мыслите, уважаемый. У вас ощущается явное отсутствие логики. Однако продолжим сеанс. Нас ждет очередной, весьма занимательный, сюжетец. Он тебе знаком. Но только ты смотрел в книгу, а видел, образно выражаясь, фигу.

Никита поставил диск с видеозаписью, которую они недавно просматривали с Иваном Николаевичем.

— Приглядись к деду с бородой. Вот он вышел из дому… а вот возвращается. Тебя ничто не смущает в его облике?

— Дед как дед. Обычный.

— Не совсем. Вернемся назад…

Только когда Никита повторил запись в третий раз, Кривицкий ахнул.

— Стоп! — скомандовал он; Никита послушно остановил воспроизведение. — Да ведь это… это другой человек!

— Вот и я об этом. Перед тобой киллер, который убил Олега Колоскова, замаскированный под дедушку. Между прочим, этот старик — сосед Олега. Он уже видел этот сюжет и может дать письменные показания.

— Ну ты мудила… из Нижнего Тагила. Да за одно то, что ты утаил от следствия такие важные улики, тебя уже можно посадить!

— От какого следствия? — Никита ухмыльнулся. — Остынь, дружище. Дела-то никакого нет. Ты самолично закрыл дело о смерти Колоскова, написав поверх папки «Самоубийство». Все это — моя самодеятельность. А я кто? Никто. Рядовой пенсионер. Может, я от безделья развлекаюсь таким способом. В котором, кстати, нет ничего криминального и предосудительного. Сижу, никого не трогаю, примусы починяю. Ну и что ты тогда от меня хочешь?