Отложенное убийство

Зоя зашагала к вилле, послушно исполняя его приказание.

— Да, погоди-ка, стой!

Зоя остановилась и повернулась, как вымуштрованный солдатик. Макс собрал с земли и торжественно вручил ей букет свеженабранных прутьев.

— Это… отнеси и поставь в воду. Поняла?

— Поняла, — полушепотом ответила Зоя.

Позволяя ей удалиться, он долго смотрел ей в спину, созерцая мелькание ахилловых сухожилий, легкое покачивание обозначаемых под этим просвечивающим черт-те чем овальных ягодиц. В этом созерцании было нечто японское, словно он любовался не женщиной, а икебаной. Со спины Зоя ему нравилась значительно больше. Может быть, если во время сексуальных процедур она не станет оборачиваться, все сойдет гладко.

«Да что я тут рассюсюкиваю! — рявкнул внутри толстого компьютерщика какой-то новый, незнакомый и непредсказуемый Макс. — Чем больше я с ней церемонюсь, тем хуже для нас обоих. Хватит рубить хвост по частям! Надо пойти и сделать. Прямо сейчас.

Идешь и делаешь. Ну, готов? Пять… четыре… три… два… один… пуск!»

Со всей возможной для своей туши стремительностью Макс ринулся в дверь виллы. Зоя, которая все еще находилась в холле, слегка шарахнулась от этой волосатой, распространяющей потный запах кометы.

— Почему не готов чай? — свирепо спросил Макс.

— Но я только что вошла… я не успела, — торопливо принялась оправдываться Зоя, почти впечатываясь спиной в деревянные крючья вешалки. На подзеркальном столике Макс заметил Зоину сумку с вывороченным содержимым и по-настоящему осатанел. Ему, который своими руками изъял из сумочки и припрятал мобильник, не требовалось объяснять, что она там искала.

— Не «не успела», — значительно, с расстановкой произнес Макс, гипнотически глядя Зое прямо в глаза, — а «не захотела». Занялась всякой ерундой в то время, как я хочу чаю. Ну что, так все было?

В популярной литературе Макс встречал утверждение, что животные не выносят взгляда человека. Если это соответствовало истине, в Зое Барсуковой была сильна животная частица, потому что она стала отводить и прятать глаза. А возможно, это был уцелевший с детства условный рефлекс?

— Послушай, Максим, — со взвинченной повелительной капризностью, противоречащей бегающим, прикрытым ресницами глазам, завела Зоя, — я хотела позвонить на работу, и вот почему-то…

— Я приказывал тебе звонить на работу?

— Нет, но… при чем тут «приказывал»… Ты не понимаешь моей жизни!

— А ты, моя милая, не понимаешь, что теперь у тебя началась совсем другая жизнь!

Те, кто знал Макса раньше, сказали бы, что испытание пошло ему на пользу. Его глаза приобрели жесткость и стальной блеск, свойственный только истинным победителям, первопроходцам, покорителям народов, женщин и морей. Важный для мужчины орган восстал в его просторных штанах. Он был готов на подвиг во имя спасения заложников… ну и во имя всего прочего, о чем в приличном обществе говорить неуместно.

— Я тебя предупреждал, что здесь, на вилле, ты будешь подчиняться всем моим приказаниям. Мы с тобой договорились… Договорились или нет? Не слышу ответа!

— Договорились, — прошелестела Зоя.

— Мы договорились, что за неподчинение тебя будут строго наказывать? Можешь не отвечать, вижу, забыла. Так придется вспомнить! Пошли, я тебе память освежу!

Зоя пошла покорно, склонив голову, семеня мелкими шажками, так что Максу приходилось лишь время от времени символически то подталкивать ее, то направлять. Таким аллюром они вдвоем добрались до двери, распахнув которую Зоя изменилась в лице и побледнела… От страха, от предчувствия удовольствия? От того и другого вместе?

Да, мастера постарались на славу! Зал, употреблявшийся хозяином для спортивных занятий, теперь напоминал отделение какого-то подпольного и чрезвычайно закрытого клуба. С потолка, под которым были протянуты стальные рейки, свисали цепи, заканчивавшиеся кожаными наручниками. Меблировка была скромная: длинная деревянная, плохо оструганная скамья и устрашающе-средневековая колода — на таких в истекший исторический период рубили головы, и у Макса мелькнула мысль, что, если операция провалится, в таком качестве колода вполне может найти применение. Вся эта роскошь также была снабжена какими-то завязочками для удерживания рук и ног. На отдельном стенде, обтянутом серой дерюгой, красовались кляпы, черные маски, повязки для лица, кожаные ленты неясного назначения… Оставив в покое и скамью, и колоду, с которой, как подсказывал инстинкт, будет трудней всего разобраться, Макс поставил Зою на середину комнаты, прямо под стальными рейками, и принялся раздевать. Зоино тело отзывалось дрожью, но она не сопротивлялась. Хочет, но боится? Боится — и при этом- хочет? Как же все понамешано, понапутано в этой интимной жизни… Остановясь возле стенда, Макс незаметно нажал кнопку, запускающую работу скрытой камеры.

— Выше, — приказала Зоя, когда Макс приковывал ее к свисающим с потолка цепям, и его снова покоробил ее повелительный тон, ломающий весь образ покорной жертвы. «Так кто же кого имеет — она меня или я ее?» — задался не таким уж риторическим вопросом Макс. Пару секунд спустя, припомнив, что он как-никак сыщик на задании, лихой компьютерщик дал себе правильный ответ: «На самом деле, конечно, это я ее имею. Только она об этом еще не догадывается».

Перед сном, готовясь отдохнуть от изнуряющих событий дня, Макс внезапно вспомнил Галю Романову — по контрасту с Зоей Барсуковой. Вспомнил их откровенные разговоры, их совместный договор худеющих, смешки и дружеские подначивания… Оказывается, как же ему всего этого не хватает! Именно этого, а не секса… Что секс! В отличие от Зои, Галю не каждый назовет красавицей, но в ней есть что-то главное, основное… Может быть, вот эта самая возможность быть с ней на равных? Зое никогда этого не понять. Зоя ведь не только секс — это бы еще полбеды! — она все отношения с людьми выстраивает по принципу подчинения. Либо она тебя подчиняет, и тогда ты пляшешь перед ней на цирлах, либо ты подчиняешь ее, и тогда на цирлы становится она. Со стороны завлекательно, а когда получаешь это, до тебя доходит, что на самом-то деле мужчине хочется чего-то совсем другого. Хочется ласки, уюта… как ни банально, доброты… В Зое ничего этого нет. Может, и завязывалось когда-то, зарождалось, но — вырвано, искалечено. Когда, кем, с какими намерениями — не дело Макса разбираться: он не доктор Фрейд. Таких людей, как Зоя, можно пожалеть, но только издали: элементарная осторожность требует держаться от них подальше.

А служебный долг требует находиться от Зои в непосредственной близости… Так что спи скорей, Макс, набирайся силы, садюга! Завтра будет новый день.

«Зачем только Галя изнуряет себя диетами? — в облаке подступающей дремоты снизошла к нему мысль. — Ей полнота идет. Когда она полненькая, милицейская форма на ней сидит очень ладно…»

23 февраля, 23.18. Александр Турецкий

— Пить будем? — по-свойски осведомился у Славы Грязнова Турецкий.

— Надо бы, — тяжеловесно подумав, ответил Вячеслав Иванович, — но что-то не хочется. Завтра рано вставать, а нам с тобой, Сань, не семнадцать годков…

— Ну тогда просто посидим.

Двадцать третье февраля — праздник, зародившийся как день Красной армии, впоследствии плавно перетекший в праздник армии Советской, а теперь уже классифицируется как просто мужской день. Вроде как у женщин России есть свой праздник — 8 Марта, должны, для равновесия, и мужчины свой заиметь, чтоб не обижались. В название — «День защитника Отечества» — никто не вдумывается, тем более в стране, где косить от армии стало уже делом доблести и чести. Попадаются даже такие парадоксальные ячейки общества, где жена военнообязанная, муж комиссован вчистую, и тем не менее она его поздравляет с 23 февраля, тогда как по-хорошему должно быть наоборот… Сплошная маета с этими праздниками, унаследованными от советской власти! Уже толком и не разберешься, что они первоначально символизировали и как их в соответствии с нашей сложной действительностью отмечать.