Чужая осень (сборник)

— Посмотри, что я тебе привез.

Пользуясь тем, что Сабина рванулась к зеркалу, не притрагиваясь к напитку, изготовленному ее заботливыми ручками, выхожу на улицу. Дань семье отдана полностью. Из окна слышу голос Вышегородского:

— Ну поцелуй дедушку, дедушка что-то тебе даст…

— Уйди, — вопит Гарик, — старый, дряни кусок.

Радуясь за собственного сына, впрыгиваю в автомобиль, достаю радиотелефон.

— Сережа, что Дюк?

— Он здесь, в машине.

— Где ты находишься?

— Возле музея. Ты сказал, чтобы мы позвонили через час. Прошло только сорок минут.

— Ждите меня на месте.

Через полчаса Дюк пересаживается в мою машину и без предисловий объясняет:

— Три дня назад к нам пришла одна интересная бабушка, у нее много вещей с Востока. Я, конечно, объяснил, сколько имею права за это заплатить и попутно заметил, что мой друг, коллекционер, мог бы дать значительно больше. Но учти, бабуся — интеллигентка до неприличия, так что веди себя как пай-мальчик.

— Давно хотел спросить тебя, Дюк, — намеренно перевожу разговор на другую тему, чтобы он не запросил лишнего, — твой музей — это народное достояние. Почему же ты берешь деньги с народа за его посещение? Ведь даже в странах, где многие музеи являются частной собственностью, раз в неделю их можно посещать бесплатно.

— Это моя боль, — чуть напыщенно ответил директор и нервно заерзал на сидении.

— Понятно. Адрес. Получишь десять процентов.

— Не наглей, настоящая стоимость ее вещей раз в пятнадцать больше, чем ты ей дашь. Адрес сам знаешь. Это Будинецкая.

— Хорошая наколка, и тебе не стыдно? Я же давно пасу это собрание. Неужели она решилась?

— Потому ты платишь просто за приятную новость. И, насколько я знаю, коллекцией Будинецкой интересуется еще один человек. Кроме того, без моих комплиментов в твой адрес, старушка не решилась бы, потому что слишком пуглива и щепетильна. Следовательно, мне причитается пятнадцать процентов.

— Дюк, мы давно знаем друг друга, практически всю жизнь. Но я не имею права платить тебе больше, чем другим за аналогичную работу. Помолчи, слушай. Зато я могу сделать тебе подарок, скажем, одну работу из будущей покупки…

— Есть там один свиток «Встреча с отшельником», живопись на шелке, приблизительно конец XVII века, меня бы он устроил.

— Будем считать, что он уже твой.

5

Александр Степанович Глебов завершил заниматься адвокатурой по моей просьбе еще в прошлом году. Став юрисконсультом в одной небольшой шаровой конторе, он появлялся раз в неделю по месту своей основной работы, крутился там часок-другой и убирался восвояси. Конечно, Глебов далеко не единственный юрист, получающий от меня пособие, не уступающее министерской зарплате, но его обязанности не ограничиваются теоретическими советами и крайне нерегулярной практической помощью в отличие от прочих. Одной из задач Глебова остается поддержка былых связей на должном уровне и их всемерное расширение. Наверное, вскоре в нашем городе не найдется нужного человека, к которому он не имел бы концов.

Александр Степанович мог бы даже претендовать на долю в прибылях, но в разговоре со мной всегда находил верный скромный тон, что волей-неволей сказывалось на размерах его гонораров. Сашина жена, которую он искренне и нежно любил уже на протяжении двух десятков лет, даже не подозревала, чем занимается ее муж. Она довольствовалась объяснениями о высоких заработках отличного адвоката и была счастлива в своем неведении. Чтобы не мешать такому редкому в наши дни благополучному семейному союзу, я почти никогда не встречался с Глебовым у него дома. На этот раз Рябов состыковал нас в ресторанчике «Скала». Пара морд за соседним столиком показалась мне очень знакомой; переделать Сережу невозможно, да и нужно ли?

— Рад тебя видеть, Саша, но ты опоздал на целых пять минут.

— Точность — это вежливость королей, а не скромных служащих, — даже не пытается оправдать свое опоздание Глебов, — наверное случилось что-то серьезное, если ты действуешь лично, а не посредством твоего главного барбоса.

— Саша, я не обращаю внимания на твое совершенно верное наблюдение и сомнительный комплимент в адрес Рябова, перехожу сразу к делу. Тебе предстоит поработать в комсомоле.

— Я еще не достиг нежного возраста бывшего руководителя этой организации. Что тебе нужно конкретно?

— Конкретно мне нужно комсомольское предприятие или предприятие при комсомоле, нечто вроде видеотеки, но занимающееся, скажем, продажей поделок, например, картин, в общем, продукцией халтурщиков и художников. Допустим… самодеятельных художников.

— Эти работы будут покупать те, кто отъезжает…

— Поэтому желательно, чтобы предприятие функционировало чуть ли не рядом с таможней. И чтобы таможня давала право на совершенно беспошлинный вывоз этих дрянных работ.

— Очень большой объем работы и сроки, как всегда, сжатые?

— Месяца хватит?

— Хотя бы два.

— Если предприятие начнет функционировать через два месяца, ты получишь двадцать штук, если через тридцать дней — тридцать.

— Я буду стараться в любом случае. Текущие расходы?

— Неограничены, естественно в разумных пределах. Во всяком случае, больше пятидесяти тысяч мне эта игрушка не должна стоить. Фонд экономии можешь смело относить на свой счет.

Вот теперь Саша задействует все свои связи, и не приходится сомневаться, что через тридцать дней в городе откроется нечто такое, название которого мне неизвестно, зато до конца понятна его истинная функция.

— Кто будет директором предприятия?

— Художник Роман Дубов. Он должен пройти через все кабинеты по твоему компасу. Я познакомлю вас, как только будут разработаны все детали.

Не успел я сесть в машину, как Сережа тут же напомнил:

— Ты должен решить с Никольским.

— А откуда он взялся, я же предупредил, что больше не хочу его видеть.

— Что он натворил — ты знаешь. Приехал, потому что некуда сбыть товар. Просит личной встречи.

— Перебьется.

— Он совсем взбесился. Вот послушай.

Сережа включил крохотный диктофон «Филипс» и из его динамика полилась нежная речь Никольского, обильно пересыпанная непереводимыми на другие языки выражениями.

— … и каркни своему козлу, — очень точно передавал диктофон интонации Никольского, — чтоб не строил из себя большого хозяина, будет очень плохо, кровью захаркает. Не возьмет товар за доллары, я на прощание так хлопну дверью, что вам всем потолок на голову посыпется. Я…

— Нужно срочно выяснить, на кого работает этот скот, — сказал я, прерывая программную речь Никольского движением пальца. — Если бы его папа знал, какой это будет придурок, он бы на стенку кончил. Но кажется Никольский лезет в рискованный игры явно с чьего-то благословения.

— Уже выясняем.

Сережа, как всегда, вовремя чувствовал степень опасности, и старался действовать наверняка. Не прикажи я выяснить, действует Никольский по своей природной дури или на кого-то работает, он все равно бы сделал это, потому что проверка лежит в основе его профессии.

Встречи с Никольским я избегал уже почти полгода. В свое время он регулярно поставлял нам товар из соседнего города. Приезжая в Южноморск, Никольский поражал даже наш город, который, казалось бы, не удивишь уже ни замашками биндюжника, ни скотскими выходками. Перед тем, как убраться домой, он устраивал прощальные вечера в ресторане «Южная Пальмира», где при появлении веселой компании Никольского у администрации начинался нервный тик.

Его любимыми играми были тюремное очко и гусарский покер. Играть он предпочитал только со своими головорезами и бессовестно при этом жульничал. После очередной игры в отдельном кабинете «Южной Пальмиры» у одного из моих знакомых побывал директор этого кабака, предлагая любое вознаграждение за то, чтобы Никольский больше там не появлялся. Из-за его идиотских выходок постоянные посетители и этот ресторан больше не совмещались. Во время последней игры в гусарский покер, которую только отъявленный придурок, стопроцентно уверенный в собственной безнаказанности, рискнет вести в общественном месте, капитальный ремонт одного из кабинетов «Южной Пальмиры» стал просто неизбежностью.