Живой товар

А она газетку эту несчастную из рук вырвала, на стол бросила... Берет меня за шиворот, как котенка, честное слово. Ну, здоровая лошадь!

И выводит она меня в коридорчик этот хрущевский, крошечный, залепляет пощечину - аж звон пошел - и выдает ещё одну фразу. Уже на чистейшем русском!

Я понял, что делать мне здесь больше нечего. А как отсюда выбраться? Особенно, если тебя за ворот держат и в глаза выдают такие матюги, что ты, взрослый мужик хорошо за тридцать, краснеешь, как девочка невинная!

А что я ей сказать могу? Что пойду в милицию, заявлю, что она меня избила? Или мамочке её пожалуюсь?

Не выпуская воротника, распахнула дверь и вышвырнула меня на лестницу. Вдогонку прозвучало простое и доступное:

- Пошел на ..., говнюк!

Я посыпался вниз по лестнице, успев при этом подумать, что, в сущности, легко отделался... Ну зараза!..

Поправил одежду и направился к троллейбусу, уныло размышляя, что теперь на серии статей можно ставить жирный крест. Эта сучка сама ни слова не скажет, кроме отборного мата, и мамульку свою ненаглядную в бараний рог скрутит - та тоже молчать будет. Да и что она может сказать нового?

И пошел я, в смысле, поехал, именно так, как она мне сказала... Такое тоже в нашей журналистской практике бывает!

* * *

С каким удовольствием я ему по морде дала! Тоже мне, журналист он! И писанина его скотская! Ты что думаешь, плесень поганая, даже если бы все это правдой было, я бы тебе хоть слово сказала? Кретин! Стану я позориться! Маманька уже постаралась - так опозорила, дальше некуда!

"Читательский интерес"! Скотина! Какой интерес, кроме твоего - в чужом белье грязном поковыряться и за дерьмо это денежек побольше огрести!

Ну почему? Почему настоящий мужик нынче вывелся? Нормальный мужик теперь стал редкостью ископаемой! Вот только такие и остались - мелкие, гнусные, до грязных сплетен жадные. Хуже баб, честное слово.

И я вспомнила Асю - ни слова лишнего, ни оха, ни аха. Все по делу, решительно, быстро...

А этот... Червяк плюгавый... Точно - сматываться надо. Даже если бандюги не сыщут, так от этой мрази покоя не будет.

Чего там Ася говорила - сумку собрать... Надо бы съестного с собой захватить. Ну-ка, что тут у маманьки в холодильнике? Ничего себе, ленинградскую блокаду пересидеть можно!

Теперь шмотки... Плохо, денег ни черта не осталось, неловко чужим людям на шею садиться. У мамульки утянуть? Рука не поднимается. Жратву можно, а деньги - извини... Интересно - она их по-прежнему под наволочками прячет?

Ни фига себе! Да-а, мамулька-то, оказывается, леди упакованная! А я ей ещё курточки да сумочки высылала, думала, толкнет мамулька, перебьется недельку лишнюю до пенсии... Ладушки. Не обеднеет от сотни-другой.

Глава 24

Груз получить опоздали!

В четверг 27.06, около 22 часов на дорожном посту ГАИ остановилась колонна из трех КамАЗов с полуприцепами под тентом. К дежурившему снаружи младшему сержанту Макогону подошел водитель головного тягача, хмурый небритый человек лет пятидесяти, заговорил с акцентом западных областей:

- Слышь, сержант, там у дороги машина горит. Легковая. В низине, двадцать шесть километров отсюда по спидометру.

- А вы посмотрели, может, людям помощь нужна?

- Видел бы ты, как горит, не задавал дурных вопросов. Им теперь только поп с гробовщиком помогут...

Спустился старший поста, сержант Завирюха с акаэмэсом через плечо, начал выспрашивать. Западники все рвались скорей уехать, еле дождались, пока составят протокол, да запишут Ф.И.О., да номера машин, да маршрут следования, да откуда машины - с адресом и телефоном, да что за груз помидоры груз, пока вы тут нас мурыжите, потекут, а нам до самой Рязани ещё пилить и пилить, плюс две таможни!

Минут через сорок отпустили шоферов, Завирюха вызвал по рации дежурного по районному ГАИ, тот обматерил, велел пост запереть и гнать на мотоцикле туда, где горит. Пока доехали, уже прогорело - только дымом воняло да в яру дотлевала трава. Макогон остался у мотоцикла - вывернул руль, светил фарой вниз, но толку от того - аккумулятор подсаженный. Завирюха спустился в ярок с фонарем, потоптался там, выбрался наверх бледный и приказал быстро гнать обратно на пост - рация на мотоцикле дохлая, надо было одному ехать, второй с поста бы услышал, в район передал, но по ночам последний месяц в одиночку не ездили - было уже два случая вооруженного ограбления на трассе.

В пятницу уже утром, хорошо по свету, часов в одиннадцать, приехала на уазике-фургончике бригада из района - начальник следственного отдела Цимбалюк с помощником, лейтенант Коваль из ГАИ, Блатнов - судмедэксперт, и проводник со служебной собакой по кличке Никулин (проводника кличка, собаку звали Матрос). Снова поехали на место, осматривать. Коваль с гаишниками занялись обочиной и дорогой, остальные спустились вниз.

Часа два работали, в саже вывозились, составили протоколы. Эксперт все качал головой - слишком уж обгорели тела, очень ему не хотелось такие вскрывать. Тем более в пятницу - в уазике их не повезешь, пока вызовут труповозку, пока приедет, до райцентра довезут, уже и вечер будет...

А пока что Цимбалюк велел Ковалю включить происшествие в сегодняшнюю сводку. По ГАИ, не по угрозыску.

* * *

Бесконечный четверг плавно перешел в рано начавшуюся пятницу, которая тоже грозила затянуться до бесконечности. И только без четверти восемь утра Артур Митрофанович Кононенко добрался до вокзала родного города. По времени добрался удачно, через несколько минут после прихода фирменного поезда из столицы, перехватил какого-то высадившегося пассажира и за две сотни купил у него билет. Пока он ещё ничего не продумал и не спланировал, но две сотни - не деньги. Пусть лежит, кушать не просит.

Но это была единственная удача за последние сутки. Настроение понятно, но и физически чувствовал он себя препохабно, и не только оттого, что в голове до сих пор крепко гудело. Жутко противно было ощущать себя грязным, помятым и немытым. Вроде бы после Афгана должен был ко всему привыкнуть, но у него это вывернулось наоборот: чистотой и аккуратностью он словно отделял себя - сперва от ободранных душманов, после - от воспоминаний, пропитанных вонью крови, гноя и пота.