Темные тайны

— От чего он умер?

— Он решил пройти напрямик. Через локомотив. Оказался слишком близко к высокому напряжению.

— Даже не могу себе представить, что вы с мужем пережили. Как вам удалось с этим справиться.

— А мы и не справились. Говорят, восемьдесят процентов людей, потерявших ребенка, разводятся. Мне бы очень хотелось сказать, что мы принадлежим к оставшимся двадцати, но, к сожалению, не могу.

Хансер отпила еще глоток вина. Она почувствовала, что ей легко рассказывать Торкелю. Легче, чем она думала.

— Я так злилась на него. На Никласа. Ему было четырнадцать. Не знаю, сколько раз мы читали о ребятах, погибавших на крышах поездов. И каждый раз говорили, что им следовало иметь голову на плечах. Это были подростки. Некоторые из них почти взрослые. Никлас всегда соглашался. Он знал, что это опасно. Смертельно опасно. И тем не менее… Я так разозлилась на него.

— Это можно понять.

— Я чувствовала себя худшей матерью на свете. Во всех отношениях.

— Тоже можно понять.

К их столику подошел официант, держа в каждой руке по тарелке. Это могло стать поводом к тому, чтобы закончить разговор. Молча заняться едой. Однако они начали есть, не прерывая разговора, и через несколько минут Торкель понял, что к концу ужина оба будут знать друг о друге гораздо больше, чем раньше. Он улыбнулся про себя — приятно, когда такое случается.

~ ~ ~

Харальдссон сидел в собственной зеленой «тойоте» перед домом, где жил Аксель Юханссон, и мерз, несмотря на то что догадался поддеть под брюки кальсоны, а под пуховик — флисовую куртку. В руках он сжимал кружку с кофе. Днем уже чувствовалось настоящее весеннее тепло, но вечера и ночи оставались по-прежнему холодными.

Харальдссон ощущал себя в высшей степени причастным к тому, что Юханссона объявили в розыск. Более чем причастным. Его вклад имел просто решающее значение. Ведь благодаря его усилиям по поиску отправителя мейла Госкомиссия вышла на Пальмлёвскую гимназию, а затем на уволенного завхоза. Правда, Торкель Хёглунд, проходя вечером мимо Харальдссона, кивнул ему и слегка улыбнулся, но больше ничего не последовало. Никто не похвалил его за то, что он добыл информацию, приведшую к прорыву в расследовании. Он не был удивлен. Разочарован — да, но не удивлен. Харальдссон понимал, что не дождется похвалы за свою работу. Во всяком случае, от Торкеля и его коллег. Как бы это выглядело, если бы кто-то из местных сотрудников раскрыл дело перед носом у Госкомиссии? Перед уходом домой Харальдссон справился у Хансер, включало ли объявление в розыск круглосуточное наблюдение за домом подозреваемого. Оказалось, что нет. На первой стадии о розыске просто оповестили весь персонал, с тем чтобы все проявляли особую бдительность во время обычных патрулирований и выездов по вызовам. Кроме того, сообщили соседям, друзьям и родственникам Акселя, что полиция разыскивает его для беседы. При этом тщательно подчеркивалось, что в настоящий момент его ни в чем не подозревают. Решение о том, следует ли устанавливать наблюдение за его домом, Госкомиссия примет позже.

Харальдссон же принял свое решение сразу. Человек явно скрывается. Невиновные не скрываются, а что Харальдссон делает в свободное время и где проводит ночи, никого не должно касаться.

Поэтому сейчас он сидел здесь.

В своей «тойоте».

И мерз.

Он подумывал было завести машину и немного проехаться, чтобы согреть салон, но тогда существовал риск пропустить появление Акселя Юханссона дома. О том, чтобы на несколько минут запустить мотор вхолостую, не могло быть и речи. С одной стороны, подозреваемый может среагировать на стоящую и тарахтящую перед его домом машину, а с другой — в центре города холостой ход разрешен только в течение минуты. Проступок, конечно, небольшой, но все-таки. Законы и правила созданы для того, чтобы их соблюдали. Кроме того, это совершенно неприемлемо с экологической точки зрения. Чтобы согреться, Харальдссон долил в кружку еще кофе. Обхватил ее руками. Надо было взять варежки. Он подышал теплым воздухом на руки и посмотрел на компресс на тыльной стороне ладони. Когда он переливал кофе в термос, к нему сзади подкралась Йенни, и он вздрогнул от неожиданности, когда она положила руки ему на живот, а затем быстро продвинула их ниже. Харальдссон отправился в туалет, смазал маленький ожог ксилокаиновой мазью и наложил компресс. Йенни последовала за ним и, когда он выбросил пустую обертку от компресса в стоявшее у них в ванной нержавеющее мусорное ведро с крышкой, снова подошла сзади и спросила, очень ли он торопится.

Они занялись этим в душе. Потом ему пришлось менять промокший компресс и снова наносить мазь. Несмотря на секс под душем, Йенни выглядела разочарованной, когда Харальдссон уходил, и спросила, когда он вернется. Может, он окажется дома где-нибудь за полчасика до того, как ей надо будет утром уходить на работу? В лучшем случае. Харальдссон не был уверен. Потом он планировал поехать прямо в отделение. Тогда они просто-напросто увидятся завтра вечером. Целую, пока.

Отпивая глоток все быстрее остывающего кофе, Харальдссон задумался над этим. Йенни он оставил в расстроенных чувствах. И теперь он расстраивается из-за того, что она расстроилась. Ему действительно хочется… Нет. Ему надо раскрыть убийство Рогера Эрикссона, но она, похоже, совершенно не понимает, насколько это для него важно. Ее желание забеременеть заслонило в их жизни все. В каком-то смысле Харальдссон ее понимал. Ему тоже хотелось ребенка. Он мечтал стать отцом и огорчался из-за того, что у них пока ничего не получается. Но у Йенни это носило характер одержимости. В их жизни теперь над всем доминировал секс. Харальдссон пытался сводить ее в кино или в ресторан, но она считала, что можно посмотреть DVD и поесть дома, тогда они смогут позаниматься еще и «этим». В те немногие разы, когда они выбирались в гости, они всегда уходили рано и ничего не пили. О приглашении гостей к себе нечего было и думать. Вдруг гости уйдут так поздно, что у них не останется времени. Харальдссон пытался разговаривать о своей работе, о проблемах, возникших у него сперва с Хансер, потом с Госкомиссией, но ему все чаще казалось, что жена его не слушает. Она кивала, поддакивала, отвечала, чаще всего его же собственными словами, а потом снова стремилась заняться сексом. У немногих коллег-мужчин, которые иногда заговаривали о своих отношениях с женщинами или о семье, проблема заключалась в обратном. Им не хватало секса.

Слишком редко.

Слишком скучно.

Харальдссон даже не решался рассказывать о своей домашней ситуации. Но задумывался над ней все чаще. А что, если у них получится? Если Пенни забеременеет. Неужели он станет одним из тех, кто читает все до единой тревожные новости обо всех продуктах подряд и разыскивает круглосуточно работающие бензоколонки в десятках километров от дома, чтобы раздобыть соленый огурец или мороженое с лакрицей? Харальдссон выбросил эти мысли из головы. У него есть важная работа. Поэтому он здесь и находится. Ведь не пытается же он просто скрываться от жены?

Харальдссон решил немного размяться, чтобы согреться. Можно ведь походить, не теряя дверь Акселя Юханссона из виду.

Ванья сидела, склонившись над письменным столом, и смотрела в окно. Большую часть вида заслонял дом напротив — современное чудо из стекла и бетона, но ей все-таки были видны вечернее небо и полоска деревьев в сторону озера Меларен. Перед ней лежало несколько блокнотов, кое-какие отдельные листы бумаги и черные ежедневники. Все они были изъяты из письменного стола Рогера и являлись частью того, что унесла из его комнаты Урсула. Часом раньше Ванья с Билли съели по греческому салату в греческом ресторанчике, который им рекомендовала девушка с рецепции. Еда оказалась прекрасной, и они оба поняли, что обязательно придут сюда снова. В провинциальных шведских городах глупо действовать наугад. Если они находили хорошее место, то обычно сразу становились завсегдатаями. На обратном пути Ванья заскочила в гостиницу, чтобы позвонить отцу. Его голос звучал радостно, но устало — в эмоциональном плане день прошел для Вольдемара как катание с американских горок, а от процедур его клонило в сон. Но Ванье этот разговор показался чудесным. Впервые за долгое время она положила трубку, не думая о том, что может лишиться отца. Она испытывала бурную радость и решила, что способна употребить свою энергию на что-нибудь полезное. Она вернулась в отделение. На самом деле, когда они работали на выезде, Ванья всегда занималась расследованием сколько могла, но на этот раз мысль о дополнительных вечерних часах радовала ее больше, чем последнее время. Урсула ушла около шести. Ванья с Билли оба посчитали это несколько странным. Обычно Урсула работала так же долго, как и остальные, и, обсуждая это за едой, оба пришли к выводу, что истинной причиной является Торкель. Хоть эта парочка и соблюдала величайшую осторожность, Ванья с Билли давно подозревали, что они больше, чем коллеги.