Джайв с манекеном

В девять утра я уже завтракала в привокзальном кафе города Пушкино. Вкус мерзкого растворимого кофе казался амброзией. Мне потребовалось всего час, чтобы найти квартиру. Завалившись на продавленную кровать, я уснула совершенно счастливой.

Проснулась я под вечер, голодная, как зверь. Обшарив холодильник и девственно чистые кухонные шкафчики допотопных времен, я вздохнула и направилась за покупками. Магазин был в этом же доме. Набрав продуктов, я вернулась в свою берлогу и, подходя к двери, увидела, что она приоткрыта. Попятившись, я натолкнулась на что-то живое. Меня грубо втолкнули внутрь. Не успев войти, я поняла, что окончательно проиграла.

В единственной комнатушке, выполнявшей функции гостиной и спальни сидел Змей и гадко ухмылялся.

Змей оглядел меня с ног до головы с явным удовольствием. Я молчала, не выпуская из рук пакета с покупками. Позади сопел молодой мужчина с пудовыми плечами.

– Прокатилась? – ядовито поинтересовался Змей. – Молодец.

– Как ты меня нашел? – равнодушно осведомилась я. – Думала, что тебя не увижу в ближайшие годы. Или это секретная информация?

Змей расхохотался.

– Ловкость рук, и никакого мошенничества, – сказал он. – Ты, голуба, прежде чем сбегать, телефончик выкидывай. Или уж не пользуйся.

Я промолчала, недобрым словом помянув собственную глупость. Действительно, я отправила Лильке смс, чтобы та не ждала меня на работе. Но я по своей наивности думала, что выключив мобильный отрезаю возможность найти себя, а оказалось… Кто бы мог подумать, что Змей так хорошо оснащен технически?

– Спасибо, учту на будущее, – хмуро сказала я. Змей снова рассмеялся.

– На будущее она учтет… Кто ж тебя теперь из-под колпака выпустит? Впрочем, я тобой восхищаюсь даже. Ты прыткая девица оказалась. Этих гоблинов сделала, как пацанов, и даром. Ничего, я научил их строевым шагом ходить.

Мужчина позади жарко задышал. Я обернулась без особого любопытства, увидев типа из «тойоты» с перекошенным от злости лицом. Хорошо все-таки, что я смылась в его дежурство.

– Ладно, рыбка моя, собирайся, нам еще обратно пилить, – скомандовал Змей.

– Можно, я хотя бы поем?

– Ничего, голодание, по слухам, полезно. Давай, вперед и с песней, цигель-цигель, ай-лю-лю.

Собирать мне было нечего. Я молча вышла следом за типом из «тойоты». Даже его спина, закованная в черную куртку, выражала стойкую ненависть. Пожалуй, я нажила себе еще одного врага, но по сравнению с уже имеющимися, это была такая мелочь.

На улице меня запихнули в «мерседес», за рулем которого сидел Леха, упорно не желавший встречаться со мной взглядом. В машине появились новые чехлы на сидениях, мягкие, из искусственного меха дикого красного цвета. На зеркале болтался брелок – два крохотных ботиночка. Я купила их в ЦУМе и подарила Лехе. Он смущался, и брать подарок не хотел, точно в этом было что-то постыдное.

Змей уселся рядом, отнял пакет с продуктами и бесцеремонно в нем пошарил.

– Фигни какой-то набрала, – недовольно сказал он, выбросив на улицу макароны, кексы и йогурты. Распечатав пачку чипсов, он вытащил пригоршню и, забросив их в рот, захрустел. Леха стартовал с места и помчался в сторону Москвы. На меня он старался не смотреть, бросал на начальство тревожные взгляды и выглядел каким-то пришибленным. Наверное, тоже досталось на орехи.

– Что там происходит? – спросила я, когда мы пролетели мимо Лосиноостровской. Окружавшие поселок дубы, подсвеченные фонарями, казались мрачными великанами со скрюченными пальцами. В машине было довольно тепло, но я вдруг зябко передернула плечами. Змей посмотрел недоуменно.

– Где?

– У Левиных. С Настей, трупом и… вообще.

Змей ответил не сразу. Обшаривал взглядом, словно искал какой-то подтекст в вопросе. Я случайно обратила внимание на его руки. Костяшки были ободраны, словно он долго кого-то лупил по подставленным мордам.

– Тело вывезли, – наконец сказал он скупо. – Я и Тамара убедили Андрея отдать Настю в интернат.

– Значит, следствия не будет?

– Конечно, нет. Не того пошиба он человек, чтобы менты копались в грязном белье. А тебя что, это огорчает?

– Ничего меня не огорчает. Просто и ты, и я знаем, что Настя тут ни при чем.

Змей сладко потянулся и распечатал новую пачку чипсов.

– Мне нет дела до этой девчонки. Честно говоря, и до покойного Льва дела нет. Гораздо больше интересует, кто и зачем палил в Андрея.

– Ты считаешь, что это не связанные друг с другом события? – сладко поинтересовалась я. Леха, навострив уши, старался не пропустить ни одного слова из нашего диалога. Змей равнодушно пожал плечами.

– Убийство Льва по сути – дело понятное. Падок покойничек был на сладенькое. За что и поплатился. Только к пальбе это никакого отношения не имеет. Я немного побегал, поспрашивал и раскопал парочку занимательных фактов. Если бы вы, Алиса Геннадьевна, сидели на попе ровно, а не пытались свинтить в Гонолулу, я бы все еще раньше узнал.

– О чем?

– О тайных страстишках Льва Борисовича. Надо отдать должное, ты меня прямо носом ткнула в очевидное.

Я пыталась задавать вопросы, но Змей не ответил ни на один. Леха мчался, как на автогонках. Я думала, памятуя об угрозе Змея, что меня привезут в какое-нибудь хорошо охраняемое место, но меня вернули в мою же квартиру. Леха проводил нас тоскливым взглядом. Перед тем, как дверь подъезда захлопнулась, я поймала его взгляд: испуганный и жалкий. Как у дворового пса.

В квартире Змей по-хозяйски заглянул в холодильник, вытащил бутылку с вином, хлебнул прямо из горлышка, потянул ремень на джинсах, а мне приказал:

– Раздевайся.

– Нет, – резко ответила я.

– Я сказал – раздевайся, – повторил он почти ласково. В его глазах плескалась мутная водица злости, смешанной с желанием.

– Нет, – упрямо повторила я, пятясь к стене.

– Я не собираюсь тебя уговаривать.

Он толкнул меня на диван и стал грубо срывать одежду, рыча, как зверь. Свитер затрещал по шву. Змей оторвал воротник, дергал джинсы. Пуговица отлетела с треском, вжикнула сломанная молния. Пальцы нащупали забытую накануне чашку с чаем. Я схватила ее и ударила по блестящему черепу. Раздался сухой звон, чашка разбилась, а я оказалась залита смешанным с кровью чаем.

Он выругался и ударил по лицу. Ослепляющая вспышка боли разорвалась на щеке. Оглушенная, я не сразу сообразила, что джинсы улетели в сторону, а грубые пальцы вновь рвут белье. Я вырывалась, а потом вонзила ноготь большого пальца ему в глаз. И тогда он меня ударил. А потом еще, впечатав кулак в живот.

Думаю, ему хотелось сделать больно. Возможно, причинять боль еще и нравилось. Его лицо надо мной, вымазанное сочившейся с затылка кровью, гримасничало в такт яростным толчкам, а ногти острыми ножами впивались в кожу.

Он ушел через час или два. Не могу сказать точнее, время перестало существовать, свернувшись в кокон. Смутными отзвуками эха я помнила звук его шагов, хлопок двери и звон цепочки, пустившейся в бешеный пляс.

Я очнулась от настойчивых звонков. Шатаясь от боли, я побрела к двери, думая, что он вернулся, чтобы добить меня. Но на пороге стоял Леха, перепуганный, с вытаращенными глазами. Я свалилась прямо ему на руки.

– Он тебя бил, Алиса? Бил? – глупо спрашивал Леха. Я не ответила и зарыдала, привалившись к его плечу.

Стены комнаты оклеены белыми обоями. На них изображены цветы, желтые и розовые. Красота. Спинка дивана в тигровую полоску, пошловато, но в целом смотрится неплохо. Черная полосочка, рыжая полосочка, снова черная…

Я открыла глаза, не понимая, что меня разбудило. Леха, положив на меня руку, храпел прямо в ухо, прижавшись большим горячим телом к моей спине. Я провела пальцем по спинке дивана, скользя по рыжему ручейку. Какая сейчас полоса жизни: светлая или черная? Кто скажет?

Я проревела весь вечер и половину ночи, от боли, унижения, а когда Леха стал неуклюже утешать, еще от собственного бессилья и от ярости. А он, сбитый с толку, напуганный и очень несчастный, обнимал меня совсем не по-братски, не отважившись на что-то большее. В конце концов, я успокоилась, уснув вместе с ним на диване. Находя странное удовлетворение в том, что можно запросто прижаться к мужчине. Когда я в последний раз спокойно спала вот так? Не помню.