Тайна осенней звезды

– Сначала самолюбие, а потом профессиональный интерес. Они готовы были костьми лечь, чтобы поймать механика того «Летучего голландца»...

Шеф остановился и суеверно сплюнул через плечо.

– Черт, помянул-таки, – пробормотал он себе под нос.

И объяснил уже громче:

– Так американцы прозвали их кораблик. За неуловимость.

Я молча кивнула. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее.

– Разъяренные американцы через день слали жалобы в наши судебные инстанции. Между прочим, подкрепленные снимками со спутника.

– И что им отвечали?

– Им отвечали, как полагается: дескать, произведена служебная проверка, ваши сведения подтвердились, экипажу объявлен строгий выговор...

Шеф прыснул.

– ...который почему-то всегда сопровождался денежной премией. Вот так.

Я нервно хрюкнула.

Шеф перебрал бумажки и сказал:

– Вот, пожалуй, и все. Потом перестройка, развал страны... В общем, сплошной кошмар. Тут след Дердекена потерялся. Чем он занимался в это время, выяснить не удалось.

Шеф снял очки и перебросил мне листы с факсом. Я быстро схватила их и запихала в сумку. Меня распирало нетерпеливое желание прочесть все собственными глазами.

– Можно идти?

– Иди, – разрешил шеф.

Я двинулась к двери.

– Майка!

Я оглянулась.

– Когда статья будет готова?

Я почесала переносицу.

– Дня через три.

Шеф кивнул. Не успела я повернуться к нему спиной, как он позвал снова:

– Майка!

– Да, Игорь Константинович! – ответила я, нетерпеливо обернувшись.

– Будь с ним осторожна, – предупредил шеф вполголоса. – Не нравится он мне.

– Вот как? – удивилась я. – А мне показалось, что вы им восхищаетесь!

Шеф побарабанил пальцами по столу.

– Авантюрист твой Дердекен, – сказал он наконец. – Авантюрист самого крепкого разлива. Про таких парней хорошо читать в книжках, а в жизни...

Он вздохнул.

– В жизни от них нужно держаться подальше. Могут осчастливить, а могут в землю закопать. Никогда не знаешь точно, что будет дальше.

– В этом-то вся прелесть, – ответила я и сделала торопливый шаг к двери.

– Майка!

Я демонстративно выдохнула воздух. Развернулась и молча уставилась на шефа.

– А ну повтори мне основное правило журналистики! – велел шеф.

– Никаких личных отношений с объектом, – отбарабанила я монотонно и вдруг споткнулась.

– Игорь Константинович! В чем вы меня подозреваете?

Шеф прищурился.

– А что это у тебя глаза так сверкают? – спросил он подозрительно.

– От гнева! – ответила я с благородным негодованием.

– Точно?

– Точно! Кипит мой разум возмущенный! Такие обвинения в мой адрес!

– Да какие там обвинения, – оборвал меня шеф. – Просто мысли вслух. В общем, ты меня поняла.

– Можно идти? – спросила я измученным голосом.

Шеф насупился.

– Конечно, где мне вас учить! – начал он язвительно. – Вы умные! Взрослые! Самостоятельные! Вам замуж невтерпеж!

– Игорь Константинович! – позвала я.

Шеф споткнулся на полуслове.

– Ну?

– Вы дали мне три дня! – напомнила я. – Могу не успеть!

Шеф нацепил на нос очки и демонстративно уткнулся в бумажный лист.

Я торопливо выскользнула за дверь, попрощалась с секретаршей и выскочила на улицу.

Весь день я провела, читая и перечитывая факс, пришедший из Питера. Шеф был прав: основную интригу он мне рассказал, ничего нового я в бумагах не почерпнула. Но почему-то все равно просидела весь день, приклеившись к ним носом.

Вечером я отложила факс, потянулась и пошла на кухню. Включила чайник, открыла холодильник, достала готовые салаты, которые пристрастилась покупать в соседнем универсаме. Не потому, что они мне очень нравились, а потому, что их порекомендовал Иван.

Стыдно, но приходится признать: новый знакомый парализовал часть моей воли. И я не очень сопротивлялась.

Итак, что у меня получается?

Последний день своей жизни Терехин провел точно так же, как все предыдущие. Утром объехал свои компании, задержался на телевидении, составлял план работы информационной редакции. Просмотрел список командировок, утвердил его, проверил смету, утвердил ее...

В общем, обычная рутина. Ничего интересного. Вовка говорит, что Терехин выглядел как обычно. Даже лучше, чем обычно. Его уже несколько дней не покидало хорошее настроение. Вовка считал, что шеф радовался предстоящему расширению канала и вытеснению конкурента.

Конечно, это вполне вероятно.

С другой стороны, Терехин мог получить хорошие вести из детективного агентства. Ему могли сообщить, что нашелся его ребенок тридцатилетнего возраста. Я думаю, что эта новость обрадовала бы его не меньше, чем вытеснение Дердекена.

О чем же они договорились тогда в гостинице Азика?

Я помотала головой. Сейчас не о том речь.

Так, о чем я думала? Ах, да! О последнем дне господина Терехина!

Значит, после решения текущих вопросов Терехин отправился обедать. Обедал магнат в демократичной обстановке телевизионной столовки. Причем, обедал там почти всегда, когда бывал на студии.

Выходит, снова ничего необычного.

После обеда Терехин поехал в спортивный клуб, где пробыл до самого вечера. И только в начале десятого отпустил телохранителей и отправился куда-то один.

Куда?

Тайна, покрытая мраком, перестала быть таковой, когда я встретилась со своим милицейским осведомителем. Оказывается, в последний вечер своей жизни Терехин отирался в аэропорту. Там его узнал дежурный милиционер. Когда объявили посадку московского рейса, Терехин встал у выходного терминала, где обычно встречают прилетевших, и дождался выхода последнего пассажира. После чего пожал плечами и вышел из здания. У дежурного милиционера сложилось такое впечатление, словно он должен был кого-то встретить, но этот человек не прилетел.

Кого встречал Терехин?

Неизвестно.

Мне нужно было позарез побеседовать с Азиком, но городской мафиози как в воду канул. Ася перестала появляться в редакции, и все выходы на господина Турсун-Заде оказались перекрытыми.

Мой милицейский осведомитель шепнул, что они тоже пытались разыскать маленького Турсуна, но и у них ничего не вышло. Дома Азик не жил, его жена, толстая и крикливая баба, вытеснила визитеров безо всяких комментариев.

От кого же прячется Азик?..

Да! Еще одна подробность, касающаяся Терехина! Гаишник, дежуривший ночью на аэропортовской трассе, показал, что автомобиль Терехина проехал мимо него в город примерно в половине двенадцатого ночи. А московский самолет приземлился в десять. Положим полчаса на ожидание... Значит, Терехин покинул аэропорт примерно в половине одиннадцатого.

От аэропорта до города примерно двадцать минут езды. Выходит, что сорок минут Терехин находился в неизвестном месте.

Сорок минут...

Я вздохнула.

В официальных отчетах сказано, что Терехин умер примерно в это же время. В половине двенадцатого. Плюс-минус сорок минут. Опять сорок минут! Что же это получается? Вышел из аэропорта, поболтался в неизвестном месте, приехал в город, загнал машину во двор дома и тут же умер, не выходя из салона. Причем, умер с выражением ужаса на лице.

Чертовщина какая-то!

Я доела салат, выбросила упаковку в мусорный контейнер под мойкой. Достала красивую фарфоровую чашку, разрисованную полупрозрачными пастельными тонами, налила в нее кипяток, бросила пакетик заварки.

Уселась за стол и продолжила свои размышления.

Сорок минут... Мне не давали покоя эти сорок минут. Где был Терехин после того, как вышел из аэропорта? Почему он не встретил человека, которого ожидал? Кого он ожидал? Черт, как же мне нужен Азик! Только он может пролить свет на некоторые интересующие меня вопросы! Если захочет, конечно.

Судя по всему, Азик не хотел обсуждать эту тему ни с кем. Ни со мной, ни с милицией, ни с родственниками. Поэтому взял и скрылся.

Скрылся вместе с Терехинским наследством.