Запах соли, крики птиц

— Вероятно, в частности из-за этих… мрачных минут полиция и не стала расследовать дело как убийство?

— Да. Расмус однажды пытался лишить себя жизни. Через два года после аварии. Когда понял, насколько он изменился. И что возврата к нормальной жизни не будет. Но я вовремя нашла его. И он пообещал мне, что это никогда не повторится. Я знаю, что он сдержал обещание. — Она переводила взгляд с Патрика на Мартина, останавливая его на каждом по несколько секунд.

— Хорошо, что произошло потом, в день, когда его нашли мертвым? — спросил Патрик и потянулся за ореховым печеньем. У него урчало в животе, сигнализируя о том, что время обеда давно миновало, но немного сахару могло помочь противостоять голоду.

— Они позвонили в дверь. Около восьми. Я сразу все поняла, как только их увидела. — Она взяла салфетку и осторожно промокнула катившуюся по щеке слезинку. — Они сказали, что нашли Расмуса. Что он спрыгнул с моста. Это… показалось… чистым абсурдом. Он никогда бы так не поступил. Еще они сказали, что он, похоже, перед тем изрядно выпил. Такого быть просто не могло. Расмус не брал в рот ни капли. Не мог пить после аварии. Я сразу сказала, что они ошибаются. Но мне никто не поверил. — Она опустила взгляд и вытерла еще одну слезинку. — Через некоторое время расследование закрыли, списали все на самоубийство. Но я периодически звоню комиссару Градениусу, просто чтобы он не забывал. Мне кажется, он мне поверил. Хотя бы частично. А теперь появились вы.

— Да, — с задумчивым видом произнес Патрик. — Теперь появились мы.

Он слишком хорошо знал, как трудно родственникам смириться с мыслью о самоубийстве, о том, что любимый человек решил добровольно покинуть их и причинить им так много боли, и как упорно они ищут любое другое объяснение. Часто в глубине души они все-таки сознают, что это правда. Однако в данном случае Патрик был склонен верить убежденности Эвы. Ее рассказ порождал те же вопросительные знаки, что и смерть Марит, и его внутреннее чувство относительно взаимосвязи только укрепилось.

— Комната Расмуса сохранилась? — автоматически спросил он.

— Конечно, — ответила Эва, вставая. Казалось, она испытывала благодарность за то, что ее прервали. — Я там ничего не трогала. Вам это может показаться… сентиментальным, но комната — единственное, что у меня осталось от Расмуса. Я обычно захожу туда, сажусь на край кровати и разговариваю с ним. Рассказываю, как прошел день, какая стоит погода, что происходит в мире. Ненормальная старуха, правда? — сказала она и засмеялась.

При этом лицо ее словно наконец раскрылось, и Патрик решил, что в молодости она, вероятно, была очень хорошенькой. Не красивой, но хорошенькой. Фотография в коридоре, мимо которой они прошли, подтвердила его догадку. Молодая Эва с ребенком на руках — лицо светится счастьем, несмотря на то что одной с ребенком ей наверняка жилось не просто. Особенно в то время.

— Вот, — сказала хозяйка, приглашая их в комнату, расположенную в самом конце коридора.

В комнате Расмуса было так же красиво и прибрано, как в остальной квартире. Впрочем, она имела свое «лицо» — он явно обставлял ее сам.

— Расмус любил животных, — прокомментировала Эва, садясь на кровать.

— Да, это заметно, — ответил Патрик и усмехнулся. Повсюду висели изображения животных. На подушках и покрывале тоже присутствовали разные звери, а на полу лежал большой ковер с тиграми.

— Он мечтал ухаживать за животными в зоопарке. Остальные ребята собирались стать пожарными или космонавтами, а Расмус хотел работать в зоопарке. Я думала, что с возрастом это пройдет, но он был целеустремленным. Вплоть до… — Голос изменил ей. Она откашлялась и осторожно провела рукой по покрывалу. — После аварии интерес к животным все-таки сохранился. Возможность работать в зоомагазине ему словно… Бог послал. Расмус обожал свою работу и так ловко все делал. Он отвечал за кормление животных, следил за чистотой клеток и аквариумов. И исключительно хорошо справлялся.

— Можно нам тут немного поосмотреться? — мягко спросил Патрик.

Эва встала.

— Смотрите сколько угодно, задавайте любые вопросы, но только сделайте все, чтобы успокоить душу, мою и Расмуса.

Она вышла из комнаты. Полицейские переглянулись: слов не требовалось. Оба чувствовали лежавший на плечах груз ответственности. Они не хотели обманывать надежды матери Расмуса, но не имели никакой возможности обещать, что их изыскания к чему-либо приведут. Правда, они намеревались сделать все, что в их силах.

— Я посмотрю в ящиках, а ты займись шкафом, — предложил Патрик, выдвигая верхний ящик комода.

— Хорошо, — отозвался Мартин и направился к стене с простым белым шкафом. — Мы ищем что-нибудь конкретное?

— По правде говоря, представления не имею, — ответил Патрик. — Что угодно, способное вывести нас на связь между Расмусом и Марит.

— О'кей, — вздохнул Мартин. Он знал, как трудно найти, даже когда знаешь, что ищешь, а искать нечто неопределенное и неизвестное почти невозможно.

За час они аккуратно перебрали все находившиеся в комнате предметы и не нашли ничего, что вызвало бы у них интерес. Абсолютно ничего. Подавленные, они вышли к Эве, которая с чем-то возилась на кухне, и остановились в дверях.

— Спасибо за то, что разрешили нам осмотреть комнату Расмуса.

— Не стоит благодарности, — ответила Эва, обернувшись с полным надежд лицом. — Нашли что-нибудь? — Их молчание подсказало ей ответ, и надежда сменилась унынием.

— Мы ищем какую-нибудь связь с жертвой из нашего района. С женщиной, которую зовут Марит Касперсен. Вам это что-нибудь говорит? Мог ли Расмус почему-либо с ней встречаться?

Эва задумалась, но помотала головой.

— Нет, не думаю. Ее имя мне незнакомо.

— Единственная явная связь, которую мы обнаружили, состоит в том, что Марит тоже не пила спиртного, но в момент смерти находилась в состоянии сильного опьянения. Расмус, случайно, не был членом какого-нибудь общества трезвенников или чего-то вроде этого? — поинтересовался Мартин.

Эва вновь помотала головой.

— Нет, ничего подобного. — Она секунду поколебалась, потом повторила: — Нет, ни в каких обществах он не состоял.

— Хорошо, — сказал Патрик. — Тогда разрешите нам пока откланяться, но мы вам еще позвоним и наверняка с новыми вопросами.

— Если понадобится, звоните хоть среди ночи. Я всегда здесь, — ответила Эва.

Патрик подавил импульс подойти к этой маленькой женщине с печальными темно-карими глазами и крепко ее обнять.

Когда они уже собирались покинуть квартиру, Эва их вдруг остановила.

— Подождите, у меня есть одна вещь, которая может вас заинтересовать. — Она пошла к себе в спальню и вскоре вернулась. — Это рюкзак Расмуса. Он всегда носил его с собой. Рюкзак был с ним, когда он… — Голос оборвался. — Я не смогла заставить себя вынуть рюкзак из пакета, в котором получила его из полиции. — Эва протянула Патрику прозрачный пакет с рюкзаком. — Возьмите его и посмотрите, может, найдете там что-нибудь полезное.

Когда дверь за ними закрылась, Патрик остановился с рюкзаком в руках. Потом посмотрел на него. Рюкзак был ему знаком по фотографиям, снятым на месте смерти Расмуса. Однако на сделанных в вечернее время снимках не было видно множества темных пятен. Патрик понял, что это засохшая кровь. Кровь Расмуса.

Она разговаривала по мобильному телефону, нетерпеливо перелистывая книжечку.

— Да, но он у меня с собой. А сколько вы заплатите? И всего-то? — Она разочарованно нахмурила брови. — Но тут масса классного материала. Потянет на историю с продолжением. Нет, тогда я лучше позвоню в какой-нибудь журнал. О'кей, тысяча пойдет. Я могу передать его завтра. Но деньги должны быть уже на моем счете, иначе вы ничего не получите.

Тина удовлетворенно сложила мобильный телефон, потом отошла подальше от здания клуба, села на камень и принялась читать. Она так толком и не познакомилась с Барби, да и не стремилась. Но проникать задним числом в ее мысли казалось немного жутковатым. Тина переворачивала страницы дневника и жадно вчитывалась. Она уже видела перед собой отрывки на развороте вечерней газеты с подчеркнутыми наиболее интересными местами. Больше всего дневник удивил ее тем, что Барби оказалась не такой тупой, как ей представлялось. Мысли и впечатления, порой довольно неглупые, были хорошо сформулированы. Однако Тина нахмурила брови, когда дошла до абзаца, заставившего ее решиться продать это дерьмо газетчикам. Разумеется, после того, как вырвет эту страницу. Там было написано: