Шерлок Холмс и доктор Джекил

— Обещаю вам, — заверил его Холмс.

— И я тоже, — присоединился я.

Наш ответ как будто удовлетворил посетителя, ибо он снова кивнул и откинулся на спинку кресла, затянувшись сигарой.

— Мой старейший клиент и дражайший друг, — начал Аттерсон, — человек по имени доктор Генри Джекил. Возможно, вы о нём слышали? Он достаточно известен в кругах как светских, так и научных.

— О да, у него великолепная репутация на научном поприще, — подтвердил я.

— Тогда вы знаете, что сразу несколько наших ведущих медицинских журналов держат Джекила за гения благодаря тем великим успехам, коих он достиг в своих исследованиях. Кроме того, он порядочный человек, для которого дружба — не пустой звук, но священные узы, стоящие самой жизни. Некоторое время назад, однако, он явился ко мне с весьма и весьма тревожащей просьбой, касавшейся его завещания.

— Простите, — прервал его сыщик, — каков возраст доктора Джекила?

— Приближается к полувековой отметке, как и мой.

— Но ведь вполне естественно, что в этом возрасте человек начинает всерьёз задумываться о том, что он смертен?

— Меня расстроило отнюдь не желание Джекила составить завещание, — ответил адвокат, — а те условия, что он продиктовал. Я покажу вам этот документ. — Он полез во внутренний карман пальто, вытащил пачку бумаг и принялся их разворачивать.

— Не нарушите ли вы этим самым конфиденциальность? — поинтересовался мой друг.

— Уж лучше я по неосмотрительности лишусь права заниматься адвокатской деятельностью, чем потеряю такого близкого друга, как Генри Джекил, ибо прежде всего я опасаюсь за его жизнь.

— Тогда, пожалуйста, перескажите условия. Моя латынь давно уже оставляет желать лучшего.

Адвокат надел очки в золотой оправе и погрузился в бумаги, которые держал в руках.

— Вкратце суть сводится к следующему: в случае смерти Генри Джекила, а также его исчезновения или необъяснимого отсутствия в течение более трёх календарных месяцев всё его имущество — около двухсот пятидесяти тысяч фунтов стерлингов — переходит в руки некоего джентльмена по имени Эдвард Хайд. — Он сложил документ и вместе с очками убрал обратно в карман. — Мистер Холмс, вы в своей жизни когда-нибудь встречали подобные условия?

— Они необычны, мягко выражаясь. Кто такой этот Эдвард Хайд?

— Именно эта загадка и привела меня к вам. До того, как Джекил объявил его своим наследником, я никогда не слышал об этом человеке.

— Вы спрашивали о нём Джекила?

— Он ответил лишь, что у него особый интерес к этому молодому человеку. Большего вытянуть мне из него не удалось.

— Это вся информация, которую вы можете предоставить?

— У моей истории есть продолжение. Я уже упомянул своего кузена, Ричарда Энфилда. Он бездельник и любит посплетничать, однако я нахожу его общество весьма живительным после часов уединения за нудной канцелярской работой. И вот во время нашей воскресной прогулки неделю назад он поведал мне подробности одного происшествия, в результате чего все последние одиннадцать ночей я, в сущности, провёл без сна.

Энфилд рассказал мне, что как-то ранним зимним утром он возвращался домой с пирушки и ему случилось стать свидетелем столкновения на перекрёстке двух пешеходов. Один из них — маленького роста мужчина, почти карлик — спешил по улице с одной стороны, а другой — маленькая девочка — на полной скорости нёсся перпендикулярно ему, совершенно не подозревая о его существовании до самого момента столкновения. Заурядный инцидент, обычно заканчивающийся шумными извинениями, если мужчина джентльмен, а ежели нет, то острым словечком — едва ли после подобной неприятности можно ожидать большего. Однако на сей раз всё было иначе: девочка упала, и прежде чем она смогла подняться на ноги, этот мерзавец наступил на неё, совершенно не обращая внимания на плач малышки, после чего преспокойненько двинулся себе дальше, словно девочка была всего лишь кучей мусора, обойти которую у него не было времени. Шокирующая сцена, как описывал её Энфилд.

— Ещё бы! — выпалил я, совершенно не в состоянии сдержать свою реакцию на столь нецивилизованное поведение в эпоху королевы Виктории.

Аттерсон продолжил, оставив без внимания мою реплику:

— Негодяй мог бы скрыться, ибо шёл быстро, однако шаг Энфилда оказался шире, и за углом он схватил его за ворот. К тому времени подоспели родные девочки, они вызвали местного врача, и хотя, благодарение Господу, вреда ребёнку причинено не было, ярость их оказалась столь сильной, что они вполне могли наброситься на обидчика и прямо на месте разорвать его на куски, не удержи их мой кузен силой одного лишь разумения. Не подумайте, что молодой человек испытывал хоть какое-то сочувствие к негодяю: с его стороны это было лишь проявлением уважения к человеческой жизни. Обидчик девочки был, насколько я могу судить, отъявленнейший мерзавец и вызывал необъяснимое отвращение у всех, кто бы ни взглянул на него в свете фонаря, включая и самого Энфилда.

— Дабы сохранить свою жалкую жизнь или, по меньшей мере, избежать судебного преследования, негодяй согласился выплатить семье девочки сумму в размере ста фунтов и лично проводил их до двери обветшалого здания в переулке в одном из деловых кварталов города, после чего попросил свой конвой подождать, а сам достал ключ и вошёл. Несколько минут спустя он вернулся с кошельком, содержавшим десять фунтов золотом, и чеком на остальную сумму, выписанным на счёт человека, хорошо известного Энфилду. Поскольку негодяй, что вполне естественно, не вызывал доверия, было решено — по его же собственному предложению — провести ночь в квартире моего кузена. Этого человека отпустили только утром, когда открылся банк и они смогли обналичить чек, оказавшийся, впрочем, подлинным.

— Скверный случай, — сказал Холмс, — но едва ли что разъясняющий. Как он связан с делом, которое мы обсуждаем?

— Самым странным образом, мистер Холмс. — Аттерсон нервно пожевал кончик сигары. Было очевидно, что ему стоило больших усилий держать себя в руках. — Помнится, когда кузен мне всё это рассказывал, мы стояли как раз через улицу от той самой двери, в которую негодяй вошёл, чтобы вынести деньги и чек. Я заинтересовался, и Энфилд показал мне её. Это оказался боковой вход в дом доктора Генри Джекила, а чек был выписан на его счёт по приказу предъявителя, некоего Эдварда Хайда.

— Бог мой! — вскричал я.

Холмс, до сих пор слушавший повествование Аттерсона в дремлющей позе, которую он неизменно принимал, когда ему излагали факты нового дела, вдруг выпрямился. Его стальные глаза сверкали. Какое-то мгновение он и адвокат молча смотрели друг на друга.

— Отошлите кэб, Уотсон, — наконец произнёс Холмс.

II. ШЕРЛОК ХОЛМС БЕРЁТСЯ ЗА ДЕЛО

Протестовать было бессмысленно. Я знал своего друга слишком хорошо, чтобы понапрасну сотрясать воздух, пытаясь увести Холмса с пути, на который направили его естественные склонности. Вместо этого я спустился по лестнице, уговорил дородного извозчика помочь мне занести наши чемоданы обратно в комнаты и спровадил его, наградив полусовереном за труды. К тому времени в камине уже весело пылал огонь, а Аттерсон, освободившись от пальто и цилиндра, пил наш лучший портвейн, стаканчиком которого угостил его Холмс. Однако с тем же успехом мы могли предложить адвокату и низкосортный эль: бедняга, похоже, даже не почувствовал вкус напитка. Сам Холмс, отдав долг гостеприимства, стоял возле камина и с таким усердием набивал табаком трубку из вишнёвого дерева, что можно было подумать, будто сейчас это для него важнее всего на свете.

— Скажите мне, мистер Аттерсон, — начал он, нахмурившись, — сколь далеко вы продвинулись в своём собственном расследовании? Ладно, ладно, не разыгрывайте передо мной невинность. Я ещё не встречал ни одного адвоката, который не был бы в душе детективом — и наоборот, если уж на то пошло. — Холмс оторвал взор от трубки и вперил его в нашего посетителя. Он буквально сверлил его взглядом. От недавней апатичности моего друга теперь не осталось и следа. Холмс сбросил этот кокон и расправил крылья, намереваясь направить все силы на разрешение загадки. В такие моменты воздействие его личности на окружающих было поразительным. Аттерсон заёрзал под его неистовым пронзительным взглядом.