Победитель получает все

— Ну хорошо. Что у вас есть еще?

— После того как дело Джеймса Лестера получило широкую огласку, я, естественно, собирался продолжать идти по следу Притзика и Ричардса, но Грин сделал из меня цирковую собачку для прессы. Теперь я понимаю, что таким образом он манипулировал средствами массовой информации, чтобы придать убедительности отказу Луизы Эрл от прежних показаний.

— А я-то думал, это ты заставил ее изменить показания, — заметил Бишоп.

— Это часть большой общей лжи, — покачал я головой. — Я встречался с миссис Эрл всего один раз, и тогда каждое ее слово подтверждало рассказ Росси. Три дня спустя Стэн Керрис наносит ей визит — и все меняется. Совершенно неожиданно для меня Грин устраивает пресс-конференцию и заявляет, что именно я раздобыл доказательства вины Росси. Вундеркинд, который утер нос копам и разыскал Джеймса Лестера, теперь раскопал правду о запуганной матери. Понимаете?

Анна Шерман продолжала нервно стучать ногтем по столу. Уставившись перед собой, она опять недовольно надула губы. Наконец Шерман подняла глаза и покачала головой.

— Похоже, вы все тут просто спятили.

— Что все это значит? — развел руками Томсик.

Парни с одинаковыми стрижками и афроамериканка обернулись на него, и Линкольну Гиббсу пришлось усмирить Томсика взглядом, восходящим к тем далеким временам, когда он еще не культивировал образ профессора университета. Его горящие глаза парня с улицы словно говорили: «Только попробуй тронь — и я тебя придушу».

Томсик как-то разом обмяк.

— Это значит, что, если мой офис или Полицейское управление на основании таких бредовых доказательств возбудит дело против Джонатана Грина, пресса от нас камня на камне не оставит, — сказала Шерман.

— Анна, это не голословные обвинения, и ты это прекрасно понимаешь, — заметил Гиббс. — Нельзя просто отмахнуться от всего.

Шерман подалась к нему, подчеркивая каждую фразу ударом ногтя по столу.

— Я разговаривала с Джонной Лестер и знаю, что она совсем обкурилась. Джонна Лестер не сможет сказать, когда ее муж встречался со Стэном Керрисом — восемнадцать дней назад, двадцать восемь или только восемь, на чем будет настаивать Керрис, если, конечно, признает, что встречался с Лестером, чего он почти наверняка не сделает. — Она снова ударила ногтем по столу, подчеркивая следующий пункт. — Далее, если Керрис даже признается, что встречался с Лестером, он заявит, будто всего-навсего прощупывал звонивших на «горячую линию», перед тем как поручить их проверку мистеру Коулу. А если вы успели забыть, мистер Лестер не сможет оспорить это утверждение.

— Вы ознакомились с заключением о вскрытии Лестера? — спросил я.

— В нем нет ничего такого, что указывало бы на умышленное убийство.

— Это не совсем верно. Возможно, что кто-то, хорошо знающий свое дело, чуть придушил Лестера, после чего толкнул его на стеклянную дверь.

Шерман раздула ноздри и закрыла глаза.

— Такое не исключено.

— Шерман, я прекрасно понимаю, что в суд с таким не пойдешь, но это вписывается в общую картину. Вы действительно считаете, что Лестер случайно перерезал себе горло?

— Надо запросить ордер на изучение всех телефонных звонков Лестера, а также Грина. Посмотрим, кто, когда и кому звонил, — предложил Томсик.

В ответ Шерман что-то тихо прошипела.

— И не надо также забывать о Притзике с Ричардсом, — напомнила Анджела Росси.

— Ребята, вы хотите обвинить адвоката масштабов Джонатана Грина в махинациях с уликами, не имея никаких существенных доказательств, — покачала головой Анна Шерман. — Располагая еще меньшей доказательной базой, вы хотите обвинить его в убийстве. Задайтесь вопросом: зачем Джонатану Грину рисковать своей карьерой, репутацией и, возможно, даже свободой, фальсифицируя улики ради одного-единственного клиента? — Она по очереди обвела взглядом всех копов и наконец остановилась на мне, словно знала, что я уже задавал Пайку такой вопрос. — У вас нет ничего, кроме нескольких фактов, вероятно имеющих вполне безобидное объяснение, и показаний любительницы травки. Джонатан Грин предъявит нам иск о защите репутации и потащит нас в суд, а мне уже надоело, что меня и так практически ежедневно шерстят в «Лос-Анджелес таймс».

— И это все? — спросил я.

Анна Шерман молча кивнула.

Я посмотрел на Росси. Затем снова перевел взгляд на Анну Шерман.

— Выходит, что в настоящее время в американской системе правосудия правда зависит от того, насколько сильно вас шерстят в прессе? — поинтересовался я.

— На моего босса давят, чтобы он как можно быстрее снял все обвинения с Тедди Мартина, — решительно встав с места, заявила Анна Шерман. — Я отчаянно сопротивляюсь, потому что хочу полностью разобраться во всем этом, но, боюсь, у моего босса не хватит смелости. Полагаю, в конце концов он сдастся, поскольку уже пришел к своему личному пониманию правосудия. Босс определяет его как политическое выживание. — Помолчав, Анна Шерман посмотрела в упор на Росси: — Извините, но наша встреча подошла к концу.

И, зажав сумочку под мышкой, она ушла.

Томсик раздраженно хлопнул ладонью по столику, Бишоп тихо присвистнул. Анджела Росси, зажав кулаки между коленями, принялась раскачиваться взад и вперед.

Первым молчание нарушил Бишоп:

— И что нам теперь делать, Линк?

— Ты же слышал, что сказала Шерман, — тяжело вздохнул Линкольн Гиббс. — Офис окружного прокурора не собирается расследовать это дело.

— Бред какой-то! — в сердцах пробормотал Томсик и, ткнув в меня пальцем, добавил: — Коул явно что-то нащупал. Эти подонки переступили черту!

Голос Гиббса стал жестче.

— Сержант, нам не позволят продолжать расследование этой версии. Все, точка.

Но Томсик не собирался сдаваться.

— Значит, Грин может делать все, что ему заблагорассудится? — возбужденно замахал он руками. — Убивать людей? Грабить банки? А нам что, остается только причитать: «Ой, если мы что-либо предпримем, о нас могут плохо подумать»?

Ноздри Линкольна Гиббса широко раздулись, дыхание стало тяжелым. Но затем он взял себя в руки и посмотрел на Росси. Печально.

— Иногда наша работа бывает худшей в мире. Пронырливые, скользкие адвокаты зарабатывают миллионы долларов, вытаскивая из-за решетки убийц, наркоторговцев и прочие отбросы общества, но правда не на их стороне, а на нашей. И если нам по ходу работы достаются пули, мы их молча принимаем. — Перегнувшись через стол, Гиббс потрепал Анджелу по руке: — Такая уж у нас работа.

— Дерьмо собачье, — пробормотал Томсик.

— Разумеется, дерьмо собачье, сержант, но тут уж ничего не поделаешь, — кивнул Линкольн Гиббс и, повернувшись ко мне, добавил: — Спасибо, Коул. Увы, мы не слишком преуспели, но мы перед вами в долгу.

Бишоп встал, за ним Гиббс. Гиббс велел Томсику идти с ними и посоветовал Анджеле Росси возвращаться домой. Добавив, чтобы она ни о чем не беспокоилась. Гиббс заверил Росси в том, что они ее не бросят, а еще раз перекопают дело Леседрика Эрла и обязательно что-нибудь придумают. Росси кивнула и последовала за ними, но мне показалось, что она уже чувствовала, что ее бросили. Хотя, конечно, всему виной мое больное воображение.

Я посидел в одиночестве за пустым столиком еще минуты три, гадая, что делать дальше, но внезапное вдохновение меня не посетило. Наверное, я также чувствовал себя брошенным, хотя мне, конечно, все же было чуть-чуть легче, чем Анджеле Росси.

Спустившись вниз, я вышел на стоянку, чтобы забрать свою машину. На переднем сиденье я увидел Анну Шерман. По виску и щеке у нее стекала струйка пота.

— Здесь жарче, чем в преисподней, — пробормотала она.

— Да уж. Что есть, то есть, — пристально на нее посмотрев, ответил я.

Она провела пальцем по приборной панели и постучала по рычагу переключения передач.

— Классическая модель, да?

— Да.

— Это «корвет»?

— Да. Модификация «стингрей». — Я взглянул туда, куда смотрела Анна Шерман. Потрогал то, что трогала она. — Я мечтал о такой машине с детства, и когда несколько лет назад представилась возможность ее купить, я так и сделал. Для меня это было слишком дорого, но я все равно ее купил.