Расплата

– Лежите смирно, мистер Тайлер, – говорит Уильям. – Если только не хотите, чтобы Эрл поработал и над второй рукой.

Эрл все еще держит меня за волосы, острым коленом прижимая мою голову к полу. Я открываю глаза и вижу носок черной кожаной туфли в паре сантиметров от своего лица.

Кашляя, я выдавливаю из себя:

– Меня сейчас опять вырвет.

– Сомневаюсь, – возражает Уильям. – Обычно желудок полностью опорожняется за один раз. Это одна из причин, почему заключенных лучше держать на строгой диете. С вашей стороны любезно было пропустить обед. Эрл, ударь его еще раз. Он недостаточно внимателен.

– Нет! – кричу я. – Я весь внимание.

Оба смеются. Я отчаянно моргаю: пот заливает мне глаза. Ощущение в руке такое, будто она пронизана огненной проволокой от локтя и до плеча, боль просто невероятная.

– Вопрос, ответ на который я хотел бы получить, – продолжает Уильям, – следующий: кому еще известно, что произошло?

– Никому.

Эрл нажимает предплечьем на мое правое плечо, своим весом вдавливая в ковер всю левую часть моего тела. Я пронзительно кричу, из моих глаз снова льются слезы.

– Ш-ш-ш, – говорит Уильям. – Еще одна попытка.

Я едва могу дышать: горло забито слезами и слизью. Если они прослушивали Катину голосовую почту, им уже известно, что я ходил к миссис Жилина.

– Катиной матери, – признаюсь я. – Только ей.

– Ей все известно?

– Нет. – Я пытаюсь защитить ее. – Только то, что Андрей обокрал вас. Она ничего не знает ни о сумме, ни о том, что это значит для Кати или для компании.

– Эрл.

Этот кретин хватает меня за правое бедро, и боль пронзает сначала мой таз, а потом – позвоночник. Мне удается выдохнуть:

– Это правда.

– Но какой смысл рассказывать ей только половину всей истории? – спрашивает Уильям.

– Ее это совершенно не касается. Я просто хотел, чтобы она помогла мне найти Андрея.

– Эрл, нос.

Эрл сгибает руку в локте, а я кричу:

– Нет! Я говорю правду.

– Подожди, – приказывает Уильям Эрлу. Тот смотрит на меня сверху вниз, спокойно сложив руки на коленях. – Вам больше нечего добавить, мистер Тайлер?

– Нет, – жалко шепчу я.

– Ну что ж. – Уильям опирается на стол и встает. – В таком случае, полагаю, мы пока что оставим все как есть. Вам повезло, мистер Тайлер, что у нас с Эрлом намечены и другие дела на сегодняшний вечер. Считайте это предупреждением. Не лезьте в мои дела, иначе я организую нам более длительную беседу, и тогда вы поймете, каким ублюдком я могу быть. Ясно?

– Ясно.

– Хорошо, – резюмирует он. – Эрл, проводи, пожалуйста, мистера Тайлера.

Эрл поднимает меня, хватает за поврежденную руку и выворачивает ее мне за спину. Я иду, согнувшись пополам, и стараюсь не стонать. В помещении есть неприметная дверь, ведущая в служебный коридор; в нее мы и выходим. Эрл вызывает грузовой лифт и все время, пока мы спускаемся, крепко прижимает мою голову к стенке кабины. Сил у меня едва хватает на то, чтобы устоять на ногах. Мое отражение в тусклых алюминиевых дверях размыто и деформировано, однако это, скорее, плюс, так как шок у меня проходит и начинает уступать место стыду. На первом этаже Эрл вытаскивает меня из лифта, распахивает моей головой дверь запасного выхода и швыряет меня на сырую аллею.

– У меня для тебя кое-что есть, – заявляет он, отпуская мои волосы. Он бьет меня открытой ладонью по виску, вызывая звон в ушах, и я вижу, как на землю падет сложенный одноразовый пропуск. Схватив меня за плечи, Эрл бросает меня о кирпичную стену напротив двери и возвышается надо мной, когда я падаю на землю.

– Простите, что прикоснулся, – говорит он. – Надеюсь, вам у нас понравилось.

Он бьет ногой по моему многострадальному плечу, и я проваливаюсь в темноту.

29

На мое тридцатилетие мы с Дженной поехали кататься на лыжах. До этого я никогда не катался с гор и потому взял утром несколько уроков на склоне для новичков. Два часа спустя, когда я сделал три поворота подряд и ни разу не упал, инструктор назвал меня прирожденным лыжником. После обеда я поднялся на верхушку холма на фуникулере и начал спускаться по трассе средней сложности, а Дженна ехала рядом со мной. Через несколько сотен метров склон сделался круче, я зацепился задним концом лыжи, упал на спину и хлопнулся головой о наезженный снег с таким звуком, как будто у меня вместо головы – скрученное полотенце. Когда я открыл глаза, Дженна баюкала меня на руках, и ее горячие слезы капали мне на лицо.

– Похоже, я еще жив, – заплетающимся языком произнес я. Лазурное небо вокруг Дженны казалось далеким теплым морем; у меня закружилась голова, и на какую-то долю секунды я испугался, что упаду прямо в эту синеву. Я с трудом поднялся на локтях, и мир принял правильное положение в пространстве.

– Почему ты плачешь? – спросил я.

– Ты так сильно ударился головой… Ты был такой бледный…

– И ты подумала, что я умер. – Я был слишком ошеломлен, чтобы понять, как сильно она расстроилась. Дурачась, я высунул язык и свесил голову набок.

– Прекрати! – закричала Дженна и, как рассердившийся ребенок, замолотила кулачками по моей груди.

– Ну-ка перестань, – приказал я, садясь ровно и поднимая руку, чтобы защититься.

Она молча стояла на коленях; ее длинные волосы закрывали лицо, а плечи бурно вздымались. Рядом с ней находились воткнутые в снег лыжи.

– Дженна?

Одним пальцем я завел волосы ей за ухо, прикоснулся к подбородку и повернул залитое слезами лицо к себе.

– Я так испугалась, – призналась она глухим от волнения голосом. – Мне стало так одиноко…

Я прихожу в себя на аллее за зданием компании «Терндейл», чувствуя щекой холодный тротуар, и какое-то мгновение мне кажется, будто я вернулся в те горы и Дженна опять стоит на коленях возле меня. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Ее здесь нет, и внезапно меня охватывает такое чувство страха и одиночества, что я роняю голову на асфальт и плачу. У меня звонит телефон. С трудом перевернувшись на спину, я выуживаю его из кармана здоровой рукой.

– Да, – хрипло каркаю я.

– Это Руперт, – говорит мистер Розье. – Я не вовремя?

– Все нормально.

– Я узнал кое-что интересное о том вкладе на счете вашего друга. Может, заскочите ко мне попозже? В семь тридцать детей уже не будет. Я ухожу в восемь.

Я не в состоянии поднять левую руку, поэтому убираю телефон от уха и смотрю на экран. Сейчас шесть сорок.

– Увидимся в семь тридцать, – соглашаюсь я.

Он прощается. Я сбрасываю звонок и набираю Тенниса.

– Алло? – Звук такой, как будто он говорит по громкой связи.

– Это Питер. Ты где?

– Еду вокруг Таймс-сквер, пытаюсь найти гараж, который не дерет сорок баксов за два часа стоянки. Почему бы тебе не стать членом клуба, у которого есть собственная парковка?

– Я в пробке, – отвечаю я. – Можешь забрать меня?

– Ты где?

Я снова поднимаю голову и осматриваюсь, пытаясь сориентироваться.

– На Сорок седьмой. Между Шестой и Седьмой. На нечетной стороне улицы.

– Буду через пять минут.

Я роняю голову и неподвижно лежу на спине. Прямоугольная полоса ночного неба подсвечивается фонарями на аллее, и низкие облака мерцают золотыми и розоватыми бликами. Было бы хорошо упасть в небо и оказаться далеко-далеко. Еще не время, говорю я себе, переворачиваюсь на живот и сантиметр за сантиметром поднимаюсь на четвереньки. Еще не время.

30

– Если ты не хочешь рассказывать, что происходит, – дело твое, – говорит Теннис, ведя машину одной рукой и обвиняюще тыча в меня другой. – Но тебе надо бы в больницу.

– Я тебе уже говорил. Все кости целы.

– Да ты еле в машину забрался.

– Я не хотел залезать в твою машину. Здесь же собачий холод. Кому в голову придет ездить по городу в середине зимы со сломанной печкой?

– Может, мне вообще машину выкинуть, из-за того что вытяжной вентилятор сломался?