Труп на балетной сцене

— Как Лили? — шепотом поинтересовалась Джульет. — Что сказал врач?

В это время хореограф как раз работала с травмированной звездой и учила взмаху руки, чтобы казалось, будто та творит злую магию. Балерина внимательно слушала. Выглядела она, как обычно, сосредоточенной. Единственным напоминанием о вчерашнем несчастье был синяк на подбородке.

— Ничего особенного, — ответил Патрик. — Просто ушиб. С головой все в порядке.

— Слава Богу. — Джульет задержала взгляд на Лили, затем обвела глазами зал. Харт работал у станка, растягивал мышцы ног. В нескольких ярдах стояла необычайно притихшая Электра. Балерина уронила голову и неестественно сгорбилась. Вся заострившаяся, она хоть и не выглядела особенно исхудавшей, но производила впечатление очень несчастной. Джульет кивнула в ее сторону.

— Знаю, — отозвался Харт. — Видимо, что-то попало в желудок. Выглядит совсем больной.

«Почему же Рут не отпустит ее домой?» — подумала Джульет. Жалко смотреть, как нездоровый человек пытается вести себя как ни в чем не бывало.

А Электра старалась изо всех сил. Рут повернулась к ней и попросила исполнить весь эпизод до того такта, над которым только что работала. И та начала — не в полную силу, как выражаются танцовщики, но и не просто «обозначая» движения. Как и вчера, она что-то ворчала, особенно когда Харт ее поднимал и опускал. Когда Рут наконец объявила перерыв, оба сели у рояля неподалеку от Джульет.

Рут занялась с Патриком, они записывали в блокнот замечания, а Джульет, на некоторое время предоставленная сама себе, получила возможность подслушивать. Да и как было не услышать.

— Господи, как мне плохо! — чуть не всхлипывала Электра. — Помоги мне.

Харт, как показалось Джульет, как-то по-особому на нее покосился.

— Может быть, проголодалась? Ты почти ничего не ела.

— Как я могла проголодаться? — раздраженно ответила балерина. — Ты второй день кормишь меня этими долбаными изюминами. Каждый раз, когда я взлетаю вверх или падаю вниз, меня ими чуть не рвет. Черт бы ее побрал с этой поддержкой «Мадонна-шлюха» (такое название Рут дала замысловатой фигуре со взлетом и падением, которую придумала только вчера). У меня от нее все ребра болят! Только не подумай, что это твоя вина, — поспешно добавила Электра и распласталась на полу.

— Я тоже весь измотан, — отозвался Харт. У танцовщика в самом деле был бледный вид: соломенные волосы слиплись, красивое продолговатое лицо застыло и лишилось красок. Джульет заметила, что у него дергалось веко. Патрик ей говорил, что у балетных не принято жаловаться хореографу, даже если они на пределе и страдают от боли. Теперь, слушая Электру и Харта, Джульет решила, что это нелепая и бесчеловечная традиция. Словно Рут — богиня и ее творческие усилия настолько бесценны, что она имеет право крутить и вертеть жизнями всех вокруг.

Перерыв подошел к концу, и возобновилась изнурительная репетиция. Возвратилась отлучавшаяся Лили Бедиант. В руках у нее была полная бутылка с водой, а на лице выражение безмерного мученичества. Мери Кристи, Ники Сабатино и Кирстен Ахлсведе, посвятившие десять минут свободы растяжкам и прыжкам у станка, заняли места на заднем плане в конце зала, готовые копировать все, что делал первый состав (хотя на них самих никто не обращал внимания). Электра с усилием поднялась и потащилась сдаваться на милость Рут. Харт (как выражался Антон Мор) приготовился перетаскивать ее и Лили «отсюда туда и оттуда сюда». Викторин сидела прямая и бдительная. А Луис Фортунато снова, снова и снова безропотно нажимал на те же самые клавиши.

И вдруг Электре стало плохо.

Перед тем как упасть, она танцевала одна: выполняла что-то вроде пробежки с кружением и смотрела на себя в зеркало, а Харт и Лили снова репетировали эпизод «Люби ее». Электра тихонько, почти неслышно из-за звуков рояля вскрикнула, словно пьяная, опрокинулась навзничь и осталась лежать, скрючившись, как зародыш в утробе матери. Веки не опущены, но глаза закатились, кожа бледная и липкая от пота.

— Побегу за нашатырем! — крикнул Патрик и бросился из зала.

— Это, наверное, от голода, — предположил запыхавшийся Харт Хейден. — Она ничего не ела.

Викторин бросила на Рут раздраженный взгляд:

— Скорее всего переутомление.

— А не может быть из-за жары? — вставила слово Джульет. Ее всегда приводила в ужас температура оранжереи в репетиционной.

— Посмотрите! — с ужасом воскликнула Кирстен Ахлсведе, указывая на лежащую на полу балерину. Сначала находившиеся в другом конце зала Джульет, Викторин и Рут не поняли, чего она испугалась. Но прошло всего несколько секунд, и всем все стало ясно.

Между неподвижных ног Электры расплывалось бордовое пятно, быстро превращаясь в красную лужицу.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

По мнению Джульет, Райдер Кенсингтон не производил впечатление человека, который в критических ситуациях способен потерять голову. Но не прошло и двадцати минут после того, как ему сообщили, что жену экстренно отправили в больницу, и танцовщик совершенно расклеился.

— Подождите здесь, — мягко сказала Джульет, усаживая Райдера на пластмассовый стул в приемной отделения «Скорой помощи» больницы Святого Луки. — Я схожу выясню, где она.

Час назад повторилась сцена, похожая на кошмар двухнедельной давности, когда увозили Антона: в зал номер три явились медики и полицейские (теперь Джульет знала, что городские больницы, направляя на вызов машину «скорой помощи», автоматически информируют полицию), задали несколько вопросов и вскоре исчезли, унеся на носилках Электру. К той вернулось сознание, и на какие-то вопросы она смогла ответить сама. Мужа к тому времени не нашли. Со «скорой» уехал Грег, а Джульет и Патрик, стараясь не впадать в панику, тщетно прочесывали коридоры в поисках Райдера. По расписанию у того не было репетиций, к шести он должен был появиться на прогоне второго акта полным составом.

Около половины седьмого Эми Иган вышла на станции метро и обнаружила, что у нее засигналил пейджер. Она сообщила в приемную Гейл, что Райдера срочно вызвали на примерку, поэтому второму Мэгвичу разрешено опоздать на шестичасовую репетицию. Гейл позвонила в ателье, но там ответили, что Кенсингтон уже ушел.

Не успела она положить трубку, как потерявшийся Мэгвич объявился в блещущем чистотой вестибюле. В джинсах и красной майке он выглядел непривычно обыденно, что-то бормотал под музыку из наушников и не сразу понял, что несколько собравшихся людей ожидают именно его.

— Электра? — переспросил он после рассказа Патрика, но (как показалось Джульет) таким тоном, словно не сомневался: из всех своих многочисленных жен этой медицинская помощь требуется меньше других.

Однако потом вовсе потерял голову. Джульет сообщила, что у подъезда Райдера ждет машина, а потом сопровождала, вернее, волочила его до самой дверцы автомобиля. Увидев выражение его лица, тоже забралась внутрь и села рядом. Патрику, естественно, пришлось возвратиться в зал — у Рут и в мыслях не было сокращать репетицию. Вот так они и прибыли в приемное отделение больницы, где кашляли ребятишки, истекали кровью подростки и стонали пожилые люди — обычное сборище нью-йоркцев, которым нежданно-негаданно не повезло. Прежде чем подойти к треугольной стойке, Джульет стиснула мускулистое плечо Райдера.

Выяснилось, что Электра находится в отделении, куда посетителей не пускают. Но как только женщина из справочной службы отвернулась, Джульет юркнула в дверь с табличкой «Вход воспрещен» и увидела Грега — он прислонился к колонне перед несколькими небольшими палатами, отгороженными ширмами.

— Она здесь, — кивнул он на ту, куда набилось столько врачей, что штора шевелилась и выгибалась наружу, когда медики начинали суетиться внутри.

— Вам что-нибудь известно?

— Абсолютно ничего.

Вспомнив, что Грег уже провел здесь множество часов, когда случилось несчастье с Антоном, Джульет сжалилась над ним, отослала к Райдеру, а сама осталась на посту. Из-под шторы были видны от колена и ниже ноги людей в зеленых бахилах. Они торопливо перемещались от одного конца кровати к другому. Время от времени кто-нибудь вбегал или выбегал из-за ширмы, но с таким видом, что Джульет не решалась задавать вопросы. Попискивали аппараты. Слов врачей она разобрать не могла. Джульет показалось, что прошло очень много времени, прежде чем из палаты появилась худощавая, очень молодая женщина, назвалась доктором Чен и спросила, не родственница ли она больной.