Пуля для адвоката

Когда мы вышли в коридор, я поинтересовался у Эллиота, не хочет ли он присоединиться, но тот ответил, что должен быстро слетать на студию и выяснить, как там дела. Я попросил его не задерживаться. Судья и так расщедрился, дав нам на обед целых полтора часа, поэтому опаздывать невежливо.

Мы с Лорной задержались, пропуская толпу кандидатов к лифтам. Мне не хотелось ехать вместе с ними. В подобной ситуации кто-нибудь обязательно откроет рот и ляпнет что-то нарушающее правила, и мне придется обо всем докладывать судье.

Дверь очередного лифта открылась, и из кабинки вышел репортер Джек Макэвой. Протолкавшись сквозь группу кандидатов, он окинул взглядом коридор и заметил меня.

— Чудесно, — произнес я. — У нас проблемы.

Макэвой зашагал прямо ко мне.

— Что вам нужно? — спросил я.

— Объяснить.

— Объяснить что? Почему вы солгали?

— Нет, подождите, я ведь сказал «до воскресенья». Только это я вам обещал.

— Да, но уже четверг и в журнале ничего, а когда я попытался позвонить и поговорить об этом, вы мне не ответили. Ко мне обращаются много репортеров, Макэвой. Я вполне могу обойтись без «Таймс».

— Понимаю. Дело в том, что они решили придержать публикацию до начала суда.

— Суд начался два часа назад.

— Ну, они имели в виду реальный суд. С показаниями свидетелей и все такое. Чтобы включить свежий материал в воскресный выпуск. На первую полосу.

— Первая полоса в воскресенье? Вы мне гарантируете?

— В крайнем случае в понедельник.

— Так, уже понедельник.

— Да поймите вы, это новости. Все может измениться. Например, мы планируем статью на воскресенье, а потом происходит нечто экстраординарное и материал переносят на следующий день. Нельзя все предусмотреть.

— Ладно. Я поверю этому не раньше, чем увижу собственными глазами.

Площадка перед лифтами расчистилась. Можно было спуститься вниз, не рискуя столкнуться с кем-нибудь из кандидатов. Я взял Лорну под руку и повел к лифту. По пути мы оба обогнули репортера.

— Так как, договорились? — спросил Макэвой. — Вы не будете…

— Не буду что?

— Говорить с другими? Давать эксклюзив?

— Посмотрим.

Спустившись вниз и выйдя на улицу, мы с Лорной прошли квартал до городской ратуши, где я оставил Патрика. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из будущих кандидатов видел, как я сажусь на заднее сиденье «линкольна». Это могло им не понравиться. Инструктируя Эллиота перед судом, я настаивал, что он должен отказаться от служебного лимузина с шофером и сам водить машину. Мало ли кто может увидеть тебя у здания суда и какой это произведет эффект.

Я попросил Патрика отвезти нас к Французскому саду на Седьмой улице. С дороги я позвонил по сотовому Гарри Босху, и тот сразу мне ответил.

— Я только что говорил с репортером, — сообщил я.

— И?..

— Материал пойдет в воскресенье или в понедельник. На первой полосе. Так что будьте готовы.

— Наконец-то.

— Да. Вы готовы?

— Не волнуйтесь. Конечно.

— Еще бы мне не волноваться. Речь идет… Алло?

Он уже повесил трубку. Я дал «отбой».

— Что там? — спросила Лорна.

— Ничего.

Надо было сменить тему.

— Слушай, когда вернешься в офис, позвони Джули Фавро и попроси ее прийти завтра в суд.

— Кажется, Эллиот не хотел привлекать консультантов?

— Ему не обязательно знать об этом.

— Тогда как ты собираешься ей платить?

— Спишем на общие расходы. Какая разница? Если надо, заплачу из своего кармана. Она мне нужна, и плевать, что думает Эллиот. Я уже отклонил двух кандидатов, а завтра, видимо, потрачу все свои отводы. Мне пригодится ее помощь на финишной прямой. Просто скажи ей, что судебный пристав запишет фамилию и позаботится о том, чтобы устроить ее в зале. Пусть сядет на галерее и не подходит ко мне, пока я с клиентом. А если случится нечто важное, может присылать мне сообщения.

— Хорошо, я ей позвоню. С тобой все в порядке, Микки?

Наверное, я очень быстро говорил или обливался потом. Лорна заметила, как я взбудоражен. Меня слегка трясло — может, из-за истории с репортером, или потому, что Босх повесил трубку, или просто до меня стало доходить, что вот-вот произойдет событие, к которому я готовился целый год. Судебный процесс, свидетели, допросы…

— В порядке, — резко ответил я. — Просто проголодался. Ты же знаешь, что со мной бывает, когда я голоден.

— Да, конечно. Понимаю.

На самом деле я не был голоден. Мне вообще не хотелось есть. Я чувствовал, как на мои плечи наваливается гигантская тяжесть. Ответственность за будущее человека.

И этим человеком был не мой клиент.

35

На следующий день отбор присяжных продолжался больше десяти часов. Настоящее сражение. Я и Голанц в ярости набрасывались друг на друга, выискивая слабые места и безжалостно выбрасывая каждого, кто мог принести пользу противной стороне. Мы перебрали почти всех имевшихся в резерве кандидатов, клетки присяжных в моей таблице-папке были уже в несколько слоев обклеены стикерами. После обеда у меня осталось всего два немотивированных отвода. Голанц, поначалу действовавший осторожно, вскоре обогнал меня, сохранив лишь один заряд. Битва завершалась. Состав коллегии почти определился.

К трем часам дня список присяжных включал адвоката, компьютерного программиста, двух новых почтовиков и трех пенсионеров, а также профессиональную няню, специалиста по обрезке деревьев и художницу.

Из первоначальной дюжины осталось два кандидата: инженер на седьмом месте и пенсионер — на двенадцатом. Оба как-то ухитрились удержаться в списке. Оба были белыми и, как мне казалось, держали сторону обвинения. Нет, они не высказывали явную симпатию прокурору, но в своей табличке я пометил их синими чернилами как людей, холодно относившихся к защите. Впрочем, данная тенденция была едва заметной, поэтому я до сих пор не использовал против них два драгоценных вето.

Разумеется, в финальной стадии я мог бы избавиться от обоих, но существовал определенный риск. Ты выбиваешь «синего» кандидата, а на его место приходит «ультрамариновый», куда более опасный для твоего клиента. Вот почему результаты отбора часто трудно прогнозировать.

Последней в коллегию попала художница, занявшая одиннадцатое место, после того как Голанц своим девятнадцатым отводом устранил местного сантехника, которого я пометил ярко-красным. Отвечая на вопросы судьи Стэнтона, женщина рассказала, что живет в Малибу и работает в студии на Пасифик-Ошн. Она любила акриловые краски, изучала живопись в Институте искусств в Филадельфии и приехала в Калифорнию за «хорошим светом». По ее словам, у нее не было телевизора, а газеты она читала очень редко. Поэтому женщина ничего не знала о громком преступлении, случившемся полгода назад недалеко от того места, где она жила.

С самого начала я стал делать на фамилии художницы красные пометки и чем дальше, тем больше радовался тому, что она оказалась в списке присяжных. Голанц совершил тактическую ошибку: убрал сантехника предпоследним вето, а взамен получил присяжного, еще более непригодного для прокуратуры. Теперь ему придется или оставить его в списке, или израсходовать последний выстрел, рискуя снова получить скверную кандидатуру, которую он уже не сумеет отклонить.

Судья Стэнтон закончил, и очередь перешла к юристам. Голанц начал первым, забросав художницу вопросами и надеясь, что кандидатка продемонстрирует недобросовестность или пристрастность, которая позволит исключить ее по конкретным основаниям и сохранит ему возможность последнего отвода. Но женщина держалась очень хорошо, отвечая искренне и непредвзято.

Пока Голанц занимался своим делом, в кармане у меня завибрировал телефон. Не вынимая трубку из-под столика, я взглянул на экран. Джули Фавро прислала сообщение: «Ее надо сохранить».

Я немедленно ответил: «Знаю. Как насчет 7, 8 и 10? Кого убрать следующим?»

Фавро, мой тайный консультант, с утра сидела в четвертом ряду галереи. В обеденный перерыв, когда Уолтер Эллиот опять отправился «проведать» студию, мы с ней встретились, и я показал свою таблицу, чтобы она могла ее скопировать. Фавро все схватывала на лету и прекрасно понимала, каких присяжных я хочу и почему.