Из собрания детективов «Радуги». Том 2

— Хотите шоколадку? — предлагала Анна Карла.

— О, спасибо, — отвечал он.

Ни дядя Эммануэле, ни Витторио не любили шоколад. Если не было Массимо или какого-нибудь случайного гостя, Анна Карла могла спокойно сидеть на диване, время от времени протягивая руку, чтобы предложить молчаливому секретарю очередную шоколадку.

— Хотите?

— О, спасибо!

В гостиной царила тишина, лишь порой с улицы доносился приглушенный шум да тикали часы с маятником, стоявшие на небольшом камине. Порой дядя Эммануэле с хрустом вытаскивал из вороха на столике очередную газету и, полистав, бросал ее в корзину. Витторио мог часами изучать под лупой старинные, скверно воспроизведенные иллюстрации. Если же он просматривал медицинский журнал, присланный вместе с новинками фармацевтической промышленности, то либо возмущался про себя, либо вдруг громко восклицал:

— Они утверждают, что и это связано с курением!

— Что именно?

— Головные боли.

— Какая глупость!

Обычно по четвергам Анна Карла посвящала вечерние часы чтению серьезных журналов либо легких развлекательных романов. Она считала также своим долгом по четвергам подводить баланс личных и хозяйственных расходов, которые заносила в особую тетрадь. Но в последнее время она усомнилась в полезности и этого занятия, так как при повторном сложении результат неизменно получался другим.

— …сорок шесть. Сорок шесть плюс семь — пятьдесят три, плюс два — пятьдесят пять, плюс восемь… пятьдесят пять плюс восемь…

Кастелли, дядюшкин секретарь, ни разу не откликнулся на этот отчаянный призыв о помощи. Сидел рядом с ней в кресле либо на низком табурете возле канапе и продолжал невозмутимо читать.

Как-то раз Анна Карла не выдержала:

— Кастелли! Сколько будет пятьдесят пять плюс восемь?

— Шестьдесят три! — с улыбкой ответил он. И снова углубился в чтение.

— О боже! — изумилась Анна Карла, наклонившись и взглянув на пожелтевшие страницы, испещренные странными буквами. — О боже, Кастелли! Неужели вы так легко читаете и на древнегреческом?

— Древнегреческом? — ошеломленно переспросил Кас-телли. Посмотрел на книгу, затем перевел взгляд на Анну Карлу. — Да, конечно. То есть не совсем. Нет. Я просто заинтересовался шрифтом. — Он встал, отнес в соседнюю комнату старинный фолиант и вернулся с другой книгой.

На следующей неделе он сам завел с Витторио разговор о том, что головная боль — основная причина бессонницы. А он в последнее время тоже страдает головными болями и решил ложиться спать не позднее одиннадцати вечера, а еще лучше — в половине одиннадцатого.

С того четверга он стал уходить сразу после кофе.

— Шоколадку на дорогу?

Анна Карла сама проводила его через анфиладу слабо освещенных комнат в холл.

— Благодарю вас, синьора.

Он вышел из парадного, пересек улицу и пошел по пустынной аллее сада. Сел на одну из скамеек напротив полутемного дома и посмотрел на три освещенных угловых окна гостиной. Снял с шоколадки серебристую фольгу, а саму шоколадку бросил на траву и долго потом скручивал и раскручивал податливую обертку.

Тут было спокойнее, чем в доме синьоры. И главное, не надо притворяться, будто он читает старинную книгу.

Когда секретарь дядюшки Эммануэле ушел, в гостиной стало совсем тихо. Слышно было лишь, как шелестят страницы да поскрипывает карандаш, которым Анна Карла с нажимом водит по бумаге. Но вот исчезли и тетрадь, и газеты. Из-за портьеры виднелась лишь нога, обутая в туфлю, и золотистые обшлага голубого платьица. Над голубизной и золотом платья — копна пепельных волос.

Хотя по прерывистому дыханию, шевелившему портьеру, можно было догадаться, что дядя Эммануэле не спит, страницы шелестеть перестали. Витторио разглядывал очередной книжный каталог.

— Простите, синьора.

Анна Карла оторвалась от журнала и вопросительно посмотрела на вошедшего в гостиную Эмилио.

— Звонит доктор Симони. Принести вам телефон сюда?

— Спасибо, будьте так добры.

Телефонный разговор в гостиной Витторио ничуть не мешал, а дядю Эммануэле даже немного забавлял.

Эмилио вернулся, поставил телефон рядом с Анной Карлой на канапе и протянул ей трубку.

— Федерико, ты? Чао, подожди секунду… Спасибо, Эмилио, больше мне ничего не надо. Спокойной ночи… Я слушаю, Федерико… Кого?… А, ту американку, которую я должна была повозить по городу… Только в субботу утром?… Хорошо… Честно говоря, я ждала худшего. Но что она хотела бы посмотреть? Ах вот как!… Не знаю, может, повезти ее в «Балун»?… Да, это может стать темой для дружеской беседы. Некоторые в подобных случаях так и поступают… Но ты же сам говорил, что она… немного простовата… Вот именно… Зачем?… Чтобы забыть меня!… О боже, до чего же ты бываешь приторным… Тебе самому не стыдно?… Прости, я не расслышала. Что ты не можешь забыть?… Ну знаешь, заглядывать в декольте — это уж верх неприличия… Ты хоть отдаешь себе в этом отчет! Каждое твое слово дышит непристойностью… Да-да, именно непристойностью! Видишь, ты снова меня не понял! Для меня это еще и вопрос моральной чистоты… Все, не хочу больше об этом говорить… Лучше скажи, когда я должна встретиться с твоей американкой? Не рано ли? Хорошо… У нас тоже дикая жара, ночью спать невозможно… Конечно… Тогда я сама заеду за ней в десять — четверть одиннадцатого. Будем надеяться, что первое знакомство окажется приятным… Не за что, Федерико, не за что… Чао.

Она положила трубку. Вопросительно и с вызовом посмотрела на мужа, который глядел на нее с легкой усмешкой.

— Ты хоть понимаешь, что сама его провоцируешь! — заметил Витторио.

— Ты находишь?

— Уверен. Зачем мучить беднягу? Оставь его в покое, пусть себе развлекается со своими американками и шведками.

— Ну, это уж слишком! Это Федерико не оставляет меня в покое, а не я его.

— Кто он такой? — спросил дядя Эммануэле из своего угла.

— Да так, один из тех, кто… Но слышишь, дядя, Витторио меня же и обвиняет во всем. И потом, Федерико вовсе не такой уж бедняга.

— Я его назвал беднягой, потому что он страдает. Разве не так?

— А-а, очередной воздыхатель, — протянул дядя Эммануэле.

Он налил в бокал немного виски, выудил из ведерка остатки льда и снова с удовольствием погрузился в чтение.

— Нет, тебе бесполезно что-либо объяснять, — сказала Анна Карла мужу. — Порой ты бываешь даже более самонадеян, чем Массимо.

Она встала, чтобы проверить, много ли еще льда в ведерке.

— О, совсем не осталось. Прости, дядя, пойду принесу.

— Спасибо… Подожди минуту. — Он пробежал глазами отчет о финансовом бюджете и взял ее за руку. — И тут фальсификация. Даже бюджет теперь фальсифицируют с полного согласия министерства. Радуйтесь, граждане!… Прости, дорогая. — Он отложил газету и посмотрел на часы. — Спасибо, не надо льда… Завтра я вылетаю в семь утра, и лучше мне пораньше лечь спать… Ну-ка, покажись! — Дядюшка Эммануэле снял очки и снова взял ее за руку. — Аппетитная девочка! Будь я на месте Витторио, я бы, право же, не был так спокоен.

— О, спасибо, дядя! — воскликнула Анна Карла. — Витторио, — позвала она, но тут же махнула рукой. — Пустое дело, когда мне говорят комплименты, его или нет, или он не слышит.

— Что такое? — отозвался Витторио.

— Ничего, ты опоздал… Дядя Эммануэле уходит. Ему завтра в семь улетать… Мы проводим тебя, дядя. Заодно немного прогуляемся. — Она посмотрела на свой довольно смелый вечерний туалет — некое подобие ночной сорочки. — Подождите одну минутку, я только надену что-нибудь более пристойное.

— Нет-нет, — сказал, вставая, дядя Эммануэле. — Провожать не надо, а то и я захочу прогуляться, а мне надо сразу домой.

Он жил совсем рядом, на вилле, которую считал лишь дополнением к своей официальной резиденции в Сольяно, хотя там остались лишь сторожа, собаки и библиотека.

— Ты летишь по делам? — спросил Витторио, провожая его до двери.

— В общем, да. Административный совет в Цюрихе. Честно говоря, мое присутствие вовсе не обязательно. Но при нынешних гнусных временах даже поездка в Швейцарию приносит моральное удовлетворение.