Белоснежка должна умереть

Боденштайн и Пия опросили Йенни Ягельски, хозяйку «Черного коня», и та подтвердила слова Фрёлихов. Амели весь вечер была какая-то странная, сказала она, и все время звонила кому-то из кухни. Потом в десять часов ей самой позвонили, и она просто убежала. А в воскресенье с утра не явилась на работу. Кто ей позвонил, почему она бросила работу и куда-то умчалась, Ягельски не знала, как и остальной персонал. В тот вечер в трактире яблоку негде было упасть, так что им было не до того.

— Притормози-ка у магазина, — сказала Пия Боденштайну, когда они поехали обратно по Хауптштрассе. — Лишний раз заглянуть сюда не помешает. Послушаем, что говорят…

Они «заглянули» как раз вовремя: лучшего момента для сбора информации было не придумать. В этот понедельник лавка Марго Рихтер по всем признакам стала главным информационным центром Альтенхайна и собрала значительную часть женского населения деревни. На этот раз дамы оказались гораздо словоохотливей, чем во время их прошлого визита.

— Тогда все началось точно так же, — заявила парикмахерша Инге Домбровски, и все присутствующие согласно закивали. — Я ничего не утверждаю, но Вилли Пашке мне говорил, что видел Амели во дворе Сарториусов.

— Я тоже видела, как она пару дней назад заходила к ним в дом, — вмешалась другая женщина и пояснила, что живет почти напротив и ей хорошо виден весь двор Сарториусов.

— А еще она — не разлей вода с нашим местным дурачком, — подала голос какая-то толстуха от стенда с фруктами.

— Точно! — усердно поддакнули другие.

— С кем же это? — спросила Пия.

— С Тисом Терлинденом, — опять включилась парикмахерша. — У того не все дома. Бродит по ночам, как привидение, по деревне и по лесу… Я бы не удивилась, если бы мне сказали, что пропавшая девчонка — его рук дело.

Все опять закивали. Судя по всему, в Альтенхайне народ не скупился на подозрения. Ни Боденштайн, ни Пия практически не участвовали в разговоре, предоставив женщинам выговориться, и те, словно забыв о присутствии полицейских, все больше распалялись праведным гневом, с наслаждением смакуя сенсационную новость.

— Терлинденам давно уже надо было отправить своего чокнутого сыночка в дурдом! — выкрикнула одна. — Но кто же осмелится сказать такое Терлиндену?

— Правильно! Кому охота остаться без работы? — откликнулась другая.

— Последний, кто не боялся гладить Терлиндена поперек шерсти, был Альберт Шнеебергер. Потом пропала его дочка, а затем он и сам уехал.

— А чудно все же, как Терлинден помогал Сарториусам! Может, его мальчишки и в самом деле были замешаны в этом деле?

— Да… И Ларс так быстро тогда смотал удочки из деревни…

— А сейчас, я слышала, Терлинден даже предлагал этому убийце работу! Уму непостижимо! Вместо того чтобы выкурить его отсюда!

На несколько секунд в помещении воцарилась тишина. Участники дискуссии, похоже, задумались над смыслом сказанных слов. Потом все вдруг вновь загалдели с удвоенной силой. Пия решила прикинуться овечкой.

— Прошу прощения! — крикнула она, стараясь привлечь к себе внимание. — А кто он, этот Терлинден, о котором вы говорите?

Дамы мгновенно пришли в себя и, вспомнив, что они не одни, дружно заторопились, ссылаясь на разные неотложные дела. Большинство из них ушли без покупок, с пустыми корзинками. Осталась только Марго Рихтер, сидевшая за своей кассой. Во время разговора она помалкивала. Как и подобает хозяйке, она жадно впитывала все детали, но в дискуссию не вступала, соблюдая нейтралитет.

— Извините, мы не хотели распугать всех ваших покупателей, — смущенно сказала Пия.

Но та не очень-то и расстроилась внезапным бегством клиентов.

— Ничего, — ответила она. — Они придут потом, позже. — Клаудиус Терлинден — это шеф фирмы «Терлинден», там, в промышленной зоне. Эта семья и фирма существуют здесь уже больше ста лет. И без нее здесь ничего бы не было.

— Что вы имеете в виду?

— Терлиндены — народ щедрый. Они поддерживают клубы, церковь, школу, районную библиотеку. Это у них такая семейная традиция. И полдеревни работает на Терлиндена. Один его сын, которого Криста назвала местным дурачком, Тис, — это тихий, добрый парень, он и мухи не обидит. Я не могу себе представить, чтобы он что-то сделал с этой девушкой.

— Кстати, о девушке. Вы знаете Амели Фрёлих?

— Конечно знаю. — Она скривила губы в недоброй усмешке. — Она у нас личность известная. Видели бы вы, как она одевается! К тому же она работает у моей дочери в «Черном коне».

Пия кивнула и что-то пометила в своем блокноте. Шеф опять бросил ее на произвол судьбы: стоял рядом с отсутствующим видом и не произносил ни звука.

— А как по-вашему, что могло произойти с девушкой?

Марго Рихтер помедлила с ответом, но взгляд ее непроизвольно скользнул вправо, и Пия сразу же поняла, кого она подозревает: с ее «трона» за кассой «Золотой петух» был виден как на ладони. Эта болтовня о сыне Терлиндена была всего-навсего дезинформацией — на самом деле каждый подозревал Тобиаса Сарториуса. Ведь он, в конце концов, уже был однажды пойман на таких делах.

— Представления не имею… — уклончиво ответила Марго Рихтер. — Может, она еще объявится.

— Тобиасу Сарториусу грозит серьезная опасность! — заявила Пия с неподдельной тревогой в голосе, вернувшись в отдел. — Над ним в любой момент могут учинить самосуд. В пятницу вечером его избили в собственном сарае, а его отец постоянно получает анонимные письма с угрозами. Я уж не говорю о мазне на стене дома.

Остерманн уже поработал с компьютером Амели и пролистал ее дневник, написанный, к его досаде, какой-то тайнописью, которую ему пока не удалось расшифровать. Катрин Фахингер и Франк Бенке вернулись одновременно с Пией и Боденштайном. Похвастать им было нечем. У Амели не было близких подруг, она держалась особняком, разговаривала только в школьном автобусе с двумя своими одноклассницами, которые тоже жили в Альтенхайне. Правда, одна из них вспомнила, что Амели в последнее время проявляла повышенный интерес к Тобиасу Сарториусу и тем ужасным событиям одиннадцатилетней давности и то и дело возвращалась к этой теме. Она даже говорила с «этим типом». Причем не раз.

В комнату для совещаний вошел Остерманн с факсом в руке.

— Информация о последних звонках Амели по мобильному телефону, — сообщил он. — В субботу вечером, в двадцать два одиннадцать, был сделан последний звонок. На домашний телефон в Альтенхайне. Номер я уже установил.

— Сарториус? — спросил Боденштайн.

— Да. Связь длилась всего семь секунд. Разговора, очевидно, не было. До этого она двенадцать раз набирала этот номер и тут же нажимала «отбой». После двадцати двух одиннадцати ее телефон был выключен. Данных мобильного позиционирования нет, поскольку телефон пеленговался только одной базовой станцией, а ее радиус действия — около пяти километров.

— А входящие звонки, конечно, не пеленгуются? — полуутвердительно спросил Боденштайн.

Остерманн покачал головой.

— Что с компьютером?

— Я еще пока даже не взломал пароль, — уныло ответил Остерманн. — Но я просмотрел дневник. Во всяком случае, те места, которые мне удалось расшифровать. В нем часто упоминаются Тобиас Сарториус, какой-то Тис и какой-то Клаудиус.

— В связи с чем?

— Сарториусом и этим Клаудиусом она, похоже, активно интересовалась. В какой связи, пока сказать не могу.

— Хорошо. — Боденштайн окинул взглядом своих подчиненных. К нему вновь вернулась его прежняя решительность. — Значит, так: девушка пропала около сорока часов назад. Поэтому будем действовать по полной программе: мне нужны как минимум двести полицейских, собаки, вертолеты с тепловизорами… Бенке, вы организуете спецгруппу. Всех свободных сотрудников — на опрос жителей деревни! Фрау Фахингер, займитесь проверкой автобусных маршрутов и диспетчерских по вызову такси. Интересующий нас отрезок времени — между двадцатью двумя и двумя часами. Вопросы есть?

— Надо поговорить с Тисом и его отцом, — сказала Пия. — И с Тобиасом Сарториусом.