Белоснежка должна умереть

Гости опять расселись по своим местам, настроение было радостное, атмосфера непринужденная. Розали тоже покинула кухню и пила вместе со всеми шампанское.

— Оливер, — сказала мать Боденштайна, перегнувшись к нему через стол. — Ты не принесешь мне глоток воды?

— Да-да, конечно. Сейчас.

Он отодвинул стул и направился через кухню, где его расторопная дочь уже успела навести относительный порядок, в кладовую. Взяв из ящика две бутылки минеральной воды, он пошел обратно, но в этот момент в кармане одной из курток, висевших на вешалке у двери в гараж, пропиликал мобильный телефон. Боденштайну был знаком этот звук. Это был телефон Козимы! Несколько мгновений он боролся с собой, но на этот раз победило недоверие. Он зажал одну бутылку под мышкой и свободной рукой обшарил карманы куртки, в которой она сегодня ходила. Обнаружив телефон во внутреннем кармане, он раскрыл его и прочел «одно новое сообщение»: «Милая! Я целый день думаю только о тебе! Пообедаем завтра вместе? Там же, в то же время? Очень хотелось бы!»

Буквы поплыли у него перед глазами, колени стали ватными. Горькое разочарование обрушилось на него, как удар в солнечное сплетение. Как она могла так притворяться? Улыбаться, держать его за руку, гуляя вокруг Гласкопфа? На этот раз она заметит, что кто-то прочел эсэмэску, потому что значок, изображающий письмо, погас. Боденштайну почти хотелось, чтобы она заговорила с ним об этом. Он сунул телефон обратно в карман куртки, дождался, пока утихнет сердцебиение, и вернулся в столовую. Козима сидела на своем месте, держа на коленях Софию, смеялась, шутила как ни в чем не бывало. Ему захотелось при всех призвать ее к ответу, сказать ей, что ее любовник только что прислал ей письменное сообщение, но, посмотрев на Лоренца, Тордис и Розали, он понял, что это было бы непростительным эгоизмом и безответственностью — портить им такой день своими далеко недоказанными подозрениями. Ему не оставалось ничего другого, как делать хорошую мину при плохой игре.

Тобиас с трудом открыл глаза и застонал. Голова гудела, а стоило ему пошевелиться, как тошнота опять подступила к горлу. Он перегнулся через край кровати, и его вырвало в ведро, которое кто-то подставил к его постели. Блевотина воняла желчью. Он откинулся на спину и провел рукой по губам. Язык ничего не чувствовал. Карусель в его голове никак не хотела останавливаться. Что же произошло? Как он очутился дома? Обрывки картин неслись сквозь его мутное сознание, словно сквозь туман. Он помнил Йорга и Феликса, гараж, водку, смешанную с «Ред Буллом». Были какие-то девушки, они все время шептались, хихикали и украдкой поглядывали на него. Он чувствовал себя животным в зоопарке. Когда это было? Который час был теперь?

Ему с большим трудом удалось выпрямиться и свесить ноги с кровати. Комната сразу же закачалась. Амели тоже там была. Или он что-то перепутал? Тобиас встал на ноги, опираясь на косую крышу мансарды, шатаясь, дошел до двери и пошел по коридору в ванную, держась за стену. Такого жуткого похмелья у него еще никогда в жизни не было! Чтобы помочиться, ему пришлось сесть на унитаз, иначе бы он свалился. Футболка воняла табаком, потом и блевотиной. Мерзость! Он тяжело поднялся с унитаза и пришел в ужас, увидев в зеркале свое лицо. Синяки вокруг глаз опустились ниже и покрыли бледные небритые щеки фиолетово-желтыми пятнами. Он выглядел как зомби и так же чувствовал себя. В коридоре послышались шаги, в дверь постучали.

— Тобиас!

Это был его отец.

— Да, входи.

Он открыл кран, набрал в пригоршню холодной воды и выпил несколько глотков. Вкус был отвратительным. Вошел отец, с тревогой посмотрел на него озабоченным взглядом.

— Как ты себя чувствуешь?

Тобиас опять сел на стульчак.

— Хреново… — Ему потребовалось неимоверное усилие, чтобы поднять свинцовую голову. Он пытался посмотреть на отца, но взгляд все время куда-то проваливался. Все было то очень близко, то очень далеко. — Который час?

— Четыре часа дня. Воскресенье.

— Кошмар!.. — Тобиас почесал затылок. — Я, похоже, совсем разучился пить.

Память постепенно возвращалась. Во всяком случае, какие-то фрагменты: приезжала Надя, они разговаривали на опушке леса. Потом она отвезла его домой, потому что ей срочно нужно было в аэропорт. А что он делал потом? Йорг… Феликс… Гараж… Море спиртного… Куча девчонок… Он себя плохо чувствовал. А почему? И зачем он вообще к ним пошел?

— Только что звонил отец Амели Фрёлих, — сказал отец.

Амели! Он смутно припоминал что-то, что было связано с ней. Ах да! Она хотела рассказать ему что-то важное, но тут приехала Надя, и Амели убежала.

— Она сегодня ночью не вернулась домой. — Тобиас услышал в голосе отца какую-то особую, тревожную ноту. — Родители волнуются и хотят вызвать полицию.

Тобиас уставился на отца. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел смысл сказанного. Амели не вернулась домой. А он напился. В хлам. Так же, как одиннадцать лет назад. Его сердце тревожно сжалось.

— Ты… я надеюсь… не думаешь, что я имею к этому… — Он не договорил и судорожно глотнул.

— Фрау доктор Лаутербах нашла тебя ночью на автобусной остановке перед церковью, когда возвращалась с вызова. В полвторого. Это она привезла тебя домой. Мы еле вытащили тебя из машины и подняли наверх, в твою комнату. И ты все время что-то бормотал про Амели…

Тобиас закрыл лицо руками. Он отчаянно пытался вспомнить, что произошло. Но не мог. Друзья в гараже… хихикающие, шушукающиеся девушки… Была там Амели или нет? Нет. Или была?.. Боже, только не это! Только не это!..

Понедельник, 17 ноября 2008 года

Отдел К-2 в полном составе собрался за круглым столом в комнате для совещаний. Кроме Хассе, присутствовали все, даже Бенке, который был еще угрюмее, чем обычно.

— Извините! — пробормотала Пия и устремилась к последнему незанятому стулу, на ходу снимая куртку.

Николь Энгель демонстративно посмотрела на свои часы.

— Уже двадцать минут девятого! — резко произнесла она. — Мы с вами не на съемках полицейского сериала! Потрудитесь организовать вашу фермерскую работу таким образом, чтобы она в дальнейшем не вступала в противоречие с вашей служебной деятельностью комиссара полиции!

Пия почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. «Коза драная!» — выругалась она про себя.

— К вашему сведению, я была в аптеке, заехала купить что-нибудь от простуды, — ответила она в том же тоне. — Или вы предпочитаете, чтобы еще и я оформила себе больничный?

С секунду женщины смотрели друг другу прямо в глаза.

— Ну, будем считать, что теперь все наконец в сборе, — сказала криминальрат доктор Энгель, так и не извинившись за свои необоснованные обвинения. — Итак, у нас дело о пропавшей девушке. Коллеги из Эшборна сообщили сегодня утром.

Пия обвела взглядом коллег. Бенке, развалившись на своем стуле и широко расставив ноги, жевал жевательную резинку. Он то и дело вызывающе поглядывал на Катрин, которая, поджав губы, отвечала ему откровенно неприязненным выражением глаз. Пия вспомнила, что Боденштайн на прошлой неделе по требованию Энгель провел с ним активную воспитательную работу. И каков был результат? Во всяком случае, Бенке, судя по всему, знал, что Катрин доложила шефу о своей встрече с ним в заксенхаузенском кабаке. Напряженность их отношений бросалась в глаза. Боденштайн застывшим взглядом неотрывно смотрел на крышку стола. Его лицо ничего не выражало, но тени под глазами и вертикальная складка между бровей говорили, что с ним что-то не так. У Остерманна тоже был непривычно угрюмый вид. Он оказался между двух огней: Бенке был его старый приятель, и он его всегда защищал и заглаживал его ошибки, но в последнее время ему самому стало действовать на нервы то, что Бенке все чаще злоупотребляет его добротой. А с Катрин Фахингер у него были нормальные отношения. На чьей же стороне он сейчас?

— С этой историей в Валлау разобрались? — спросила Николь Энгель.