Мертвый сезон в агентстве Глория

К несомненным достоинствам Баграта, пятидесятилетнего армянина по крови, но потомственного москвича со значительным уголовным прошлым, Григорий Степанович Коновалов относил отсутствие у того всякого тщеславия и собачью преданность. Недаром называли его за глаза Малютой, намекая на цепного пса Ивана Грозного – немало тот по приказу своего господина и душ загубил, да и сам закончил жизнь на плахе.

Жил Баграт в красивом кирпичном особняке, не таком шикарном, разумеется, как у Отца, пониже и пожиже, словно не ставил перед собой цели особо выделяться среди тех же царьков и крупных госчиновников, погрязших в коррупции и воровстве. Пусть те жируют, ему же свое имя и страх, который оно вызывает в уголовном мире, куда важнее…

Основной бедой криминального сообщества, считал Баграт, которого Отец заставил проштудировать доктора Штиля, являлось то обстоятельство, что во всей его деятельности не было большой, главной цели. Ну наворовал ты миллионы, катаешься в «линкольнах», а дальше-то что? Не зря ведь говорят, что, сколько веревочке ни виться… А вот доктор Штиль со своей доктриной слияния в конечном счете государственного и криминального капиталов пришелся как нельзя кстати. Он показал и конечную цель – овладение властными структурами, причем не бандитским, вооруженным, а совершенно мирным путем.

На одной из последних сходок, что состоялась в Пятигорске, воры в законе и крупнейшие уголовные авторитеты постановили прекратить разборки, поддержать идею доктора Штиля и беспрекословно подчиниться Отцу. И было это общее решение продиктовано жизненной необходимостью, о чем весьма доходчивым языком изложил в своем слове доктор Штиль.

Однако и жизнь не стояла на месте, не дремало государство. Начала активизировать свою деятельность налоговая служба, почуяв силу правоохранительных органов, неожиданно оказались меж двух огней предприниматели и коммерсанты. Одним из первых отказался от услуг посредников, представлявших криминальные круги, Николай Андреевич Бояров. Его примеру последовали другие промышленники и финансисты. Дань, идущая в общак, заметно поубавилась, а на это обстоятельство немедленно отреагировала периферийная преступность, устроив несколько убийств предпринимателей местного значения. Так решение пятигорского сходняка, установившего определенный порядок в криминальном мире, оказалось под угрозой срыва.

Но и сам Коновалов, трезво оценивая изменения в ситуации, вовсе не собирался устраивать сплошные мир и благоденствие, жизнь, знал он, штука жестокая. И он сам в нужный момент приложил свою руку к отлучению господ посредников от «алмазного корыта», перешедшего к Боярову, лишив тем самым вора в законе Кулика постоянного жирного куска и приобретя в личное пользование хороший источник дохода. Конкурентная борьба и по доктору Штилю оставалась основной движущей силой прогресса. А то обстоятельство, что вместе с Куликом лишилось постоянной халявы множество крупных и мелких посредников, его не сильно заботило – до Бога высоко, до царя далеко, а каждый, в конце концов, сам за себя.

Сибирский «законник» господин Куликов, он же Кулик, который знал лишь один способ заставить Боярова подчиняться своей воле, то есть полностью оплатить по счетам плюс возместить моральный ущерб, попробовать застращать его, во избежание принятия самых жестких мер воздействия. Но этого не потерпел Коновалов и поручил Кулика Баграту. Следом за Куликом произошло торжественное отпевание и его слишком болтливых подельников.

Проявив решительность в одном вопросе, Коновалов упустил возможность его продолжения, словно забыл старую истину, что свято место пусто не бывает. А вот сибирские авторитеты, воспользовавшись якобы временным затишьем, выдвинули на освободившееся место одного из уважаемых в своей среде «законников» Виктора Князева, Князя.

Хотя ему не исполнилось и сорока лет, его знали как осторожного и умного человека, пользующегося большим авторитетом не только в уголовной среде. В неясных ситуациях он умел идти на компромиссы, а в критических бывал решителен и даже жесток. Криминальное прошлое совсем не мешало ему иметь собственные, достаточно устойчивые связи в столичных банковских кругах, среди крупных коммерсантов и госчиновников, но он ни перед кем их не афишировал. Поэтому, взвалив на свои плечи ответственность за свой регион, первым делом Князь постарался выяснить, по какой причине были отстранены от «алмазной кормушки» посредники и куда пошли их деньги. В чей карман?

Зная, что от Отца ждать откровений на этот счет не придется, не откроет ему карт старый «законник», тем более избранный сходняком, на котором, кстати, был и сам Князь, он решил, приехав в Москву, прозондировать почву у Малюты. И отправился в его особняк.

Баграт Суренович сразу принял Князя. Обнял, приказал немедленно накрыть хороший стол – чтоб с устатку, с дороги, не чувствовал себя обиженным дорогой гость. А когда необходимый в каждом добром застолье ритуал был соблюден, пригласил гостя в кабинет.

– Ну рассказывай, – сказал Баграт, вопросительно и требовательно взглянув на Князя. Уже без видимого доброжелательства: дело есть дело.

– Много обиженных, – без обиняков начал Князь. – Приехал поговорить.

– Значит, поговорим, – кивнул хозяин. – Ты в юридический поступил?

– Не понял, – сухо ответил Князь.

– Что же непонятного? Смотрю, юридической практикой занимаешься. В адвокаты метишь?

– Не надо так со мной, – помрачнел Князь.

– Ты меня, голубь, знаешь не первый год и, вероятно, не забыл, что я не умею и не люблю ходить вокруг да около. Выкладывай, с чем приехал?

– А ты сам не догадываешься?

– Чего тут догадываться, – усмехнулся Баграт. – Я точно знаю. Но хочу от тебя услышать.

– Дело-то получается поганенькое, Баграт.

– Ты о чем?

– О посредниках.

– О каких таких посредниках?

– Да ты чего! – вспыхнул было Князь, но сдержался. – По алмазам Мирного.

– Не понял, а ты здесь при чем?

– Слушай, Баграт, я ведь тоже не люблю вокруг да около…

– Рад за тебя, но смысла базара не понимаю.