Игра по крупному

— 

Этот ликбез мне ни к чему. — Грязнов не мог успокоиться.

—   

Ты лучше скажи, что делать, если генераль­ному звонят то из Баку, то из посольства, то из «Белого дома». И все спрашивают: как можно держать в СИЗО такого человека, как Рагим Мансуров? С ним, мол, согласован и уже готов к подписанию пакет соглашений... Меня теребят, а у тебя, Слава, ни единого доказательства. И вы­глядит все это как элементарный произвол.

—  

Я сказал, что его брату грозит вышка, если Панкратов не выживет.

—  

Не о брате сейчас речь, — перебил его Мер­кулов, — а о самом Рагиме Мансурове. Из по­сольства отозвали заявление о его хулиганском поведении. Потерпевший тоже отказывается под­твердить свои прежние показания, изобличаю­щие Рагима Мансурова. Так что надо, не затяги­вая, освобождать его.

Грязнов положил трубку. Поговорили... Чего доброго, и младшего подонка освободят. Рагим Мансуров сейчас развернется на свободе.

Он представил, как усмехнется этот младший Мансуров, когда его передадут азербайджанской стороне... Ну что? Чья взяла? — спросит этот на­сильник. Тут уж и духу, и букве, и самому закону каюк.

Но старшего Мансурова освобождать надо. Туг уже все формальности соблюдены.

И все же он медлил. Пару раз рука тянулась к телефонной трубке, потом снова опускалась на стол. Конечно, не он распоряжается свободой или несвободой господина Мансурова — для этого существуют следователи прокуратуры, но все в курсе развязанной им борьбы. Все ждут, что предпримет он, Вячеслав Грязнов, гроза всякой нечисти.

Надо позвонить Борисычу, сказал он себе. Ту­рецкий — человек мудрый. Зря, что ли, позвали его бороться с мировым терроризмом? Вот так всегда: не можем решить свои проблемы — бе­ремся решать мировые.

Вячеслав Иванович набрал номер в Баку.

Наверное, торчит в гостинице, боится нос вы­сунуть. Как бы друзья Мансурова не взяли его в заложники. Хотя при нем Витя Солонин. Этот сам кого хошь возьмет...

Турецкий сразу откликнулся.

—  

В общем, деваться мне некуда, Борисыч, — начал Грязнов. — Придется отпускать Мансуро­ва. А там, возможно, и его братцу дадут условно или передадут азербайджанской стороне.

—   

А я тебе что говорил? Помнишь наш разго­вор? — спросил Турецкий.

—  

Такое не забудешь... — вздохнул Грязнов. — Ты был прав. Только что теперь делать? Голова почти не работает. Проблема на пробле­ме. А тут еще — выпить есть что, а не с кем.

—    

Сочувствую, — отозвался Турецкий весе­ло. — Ну, выкладывай свои беды.

Они говорили недолго. Грязнова потрясло, что друг его почти слово в слово повторил доводы Меркулова. Если коротко, то закон есть закон и выше его не прыгнешь.

—   

Ты заработался, — сказал Турецкий, — не­ужто так уж совсем не с кем выпить?

' — Не хочешь ты меня понять, Саша. — Гряз­нов скрипнул зубами. — Выпустят этого монстра, и завтра он уже будет в Баку. И тогда ищи-свищи ветра в поле. А про наших пленных ребят придет­ся забыть. Вот что меня гложет.

Через полчаса, успокоившись, Грязнов позво­нил в ДПЗ.

—    

Пал Антоныч, не выпустил еще Мансуро­ва? Уже на старте стоит? Ну ладно, пусть идет по холодку. Но скажи ему, что не как арестованный или задержанный, а как свободный гражданин он может зайти ко мне. Попрощаться, скажи. Для его же пользы. Так и скажи. Думаю, придет. Для собственной пользы отчего не прийти?

Мансуров появился в его кабинете, небритый и осунувшийся, уже минут через двадцать.

—  

Ну что, есть претензии к следственным властям? — спросил Грязнов, глядя на визите­ра. — Да вы садитесь.

—   

Нет, претензий никаких, — помотал голо­вой Мансуров.

—   

И со своими в посольстве поладили, надо полагать? С этим, как его, Самедом Аслановичем. Интеллигентный молодой человек, таких те­перь редко встретишь. Приятное производит впе­чатление.

Мансуров молчал, глядя поверх головы Грязнова.

—  

Дело против вас будет прекращено. Но что касается вашего брата, то все остается по-преж­нему. Состояние Панкратова тяжелое, если он не выживет, вашему брату грозит самое худшее...

—   

Вы об этом уже говорили. — Мансуров по­молчал и добавил: — Я думал, что вы хороший человек, Вячеслав Иванович...

— 

Разочаровались?

—  

Ваши условия? — Губы Мансурова дрогнули.

—  

Вы их слышали.

—  

Пленные? Сорок человек?

—  

Сделайте мне такое личное одолжение, — сказал Грязнов, глядя прямо в глаза Мансурову.

—   

Но вы же понимаете, что это невозможно. Пленные находятся по деревням, их прячут, ис­пользуя как работников...

—   

Но если пройдет слух, что появился дядя с тугой мошной, который платит хорошие деньги... Мне ли вас учить, господин Мансуров?

—   

Это очень большие деньги. — Лицо Мансу­рова потемнело. — Просто не знаю. Придется брать кредит.

—  

Я вас очень прошу, — наседал Грязнов. — Коля Панкратов очень плох... Молитесь вашему Аллаху, чтобы он остался жив.

—   

Но я уже дал кое-какие обязательства вашим деловым и правительственным кругам. Это миллионные расходы.

—   

А я прошу о личном одолжении. — Грязнов даже ему нежно улыбнулся.

—   

Извините, Вячеслав Иванович, у меня есть пес пит-бультерьер... Вы чем-то сейчас его напо­минаете.

—   

Уж лучше бы волкодава, — согнал улыбку с лица Грязнов. — А чего это ваш пес на меня похож? Хорошая собака должна быть похожа на своего хозяина.

Какое-то время они оба молчали.

—  

Наш разговор останется между нами? — спросил Мансуров. — Какие вам нужны гаран­тии?

—  

А меня о гарантиях вы не спрашиваете? — усмехнулся Грязнов.

—  

Вам я почему-то верю, — сказал Мансуров.

7

Солонин подъехал к бельгийскому посоль­ству, когда на часах уже было начало второго ночи. Благодаря инфракрасным очкам, которые он надел еще в автомобиле, Солонин быстро со­риентировался. Перелез через высокий бетонный забор с помощью тонкого троса. Когда был на гребне забора, огляделся. Улица была пустынна, охранники в будке возле въездных ворот курили, и огоньки их сигарет мерцали голубоватыми точ­ками.

Первым делом надо на время вывести из строя электронную сигнализацию.

Солонин включил миниатюрный генератор де­циметрового диапазона. Сейчас у них на экране перловая каша... Сирены садняще ревут, там жмут на кнопки и хватаются за тумблеры, щелкая и переключая... Но вот все прояснилось. Все — чисто. И на территории, и вокруг особняка.

Он недаром мерз в своей машине столько вре­мени. Выследил, как госпожа Мансурова вышла из своего дома, а вот как добралась до посоль­ства, не видел, но представлял себе.

Великая штука этот прибор ночного видения! Чувствуешь себя зрячим в стране слепых либо невидимкой в людской толпе.

Правда, госпожу Фирюзу он толком не рас­смотрел. Тогда на приеме, краем глаза заметил, что она довольно изящна, но не от природы, а скорее от усиленных занятий аэробикой, от кото­рой эти богатые бездельницы тащатся, как преж­ние скучающие барышни тащились от танцев на балах.

Цепляясь за выступы на стене особняка, при­жимаясь к стене всякий раз, когда тусклый зра­чок телекамеры бездумно смотрел в его сторону, Солонин забрался наконец на крышу, потом через слуховое окно на чердак. Здесь пахло, как пахнет на всех чердаках мира, начиная от хрущоб и кончая посольскими особняками, — запусте­нием и пылью. Здесь было очень тепло, почти жарко, так что пришлось ему расстегнуть куртку. Он отмерил, согнувшись, чтобы не удариться го­ловой о скат крыши, девять метров.

Атташе, или кто там он по чину, живет где-то здесь...