Красавица и чудовище

— Чудовищно все это, — ответил он.

— Я удивился, увидев вас.

— Мы ведь были женаты, — сказал он. — Когда-то любил ее, — добавил, пожав плечами, и побрел к стоянке машин — грязной неогороженной площадке на поросшем травой холме. Дождь не утихал. «Уже пошел!» — подумал я, вспомнив Шекспира. — «Первый убийца. „Макбет“, акт III, сцена 3». В годы учебы в колледже на Северо-Западе на втором курсе я играл Макдуфа. Наш доморощенный критик так отозвался о моей игре в школьной газете: «В отставку, Макдуф! Убирайся вон, бездарный Хоуп!» Наши зонтики, Оуэна и мой, слегка касались друг друга, как два шпиона, обменивавшихся секретами.

— Как думаете, кто мог это сделать? — спросил я.

— Не знаю.

— Как вам кажется, это Джордж Харпер?

— Ни в коем случае. Харпер, может, и дурак, но уж никак не сумасшедший.

— Полиция вас допрашивала?

— Естественно. Бывший муж? Скандальный развод? Значит, он.

— И что же?

— По их вопросам — где находился в такое-то время — догадался, что Салли убили в промежутке между двумя и четырьмя часами дня. А я весь день в понедельник не выходил из магазина, с восьми утра и до закрытия, до семи часов. Понедельник у меня тяжелый день, по понедельникам да еще по субботам работы хватает. Все запасы спиртного, которые алкаши припрятывают на выходные, к понедельнику кончаются, и они, как стадо баранов, собираются у магазина. Полицейские заявились ко мне почти в полночь. К тому времени уже знал из выпуска новостей, что тело нашли в семь часов вечера, когда соседка, Дженни Пирс — я ее знаю, приятная женщина, — зашла к Салли вернуть блюдо для пирога или что-то еще. Объяснил полицейским, что в семь часов как раз запирал магазин и у меня всего-навсего миллиона полтора свидетелей, которые принесут присягу на ящике «Чивес Регал», что, как положено, я простоял за прилавком весь день. Полицейские поблагодарили, что нашел для них время — был уже час ночи, — и уехали, сказав на прощанье: «Держись от греха подальше». В этом городе меня знают как честного бизнесмена уже десять лет, с тех самых пор, как вернулся домой с Севера. За все годы меня ни разу не оштрафовали даже за неправильную парковку машины в этом проклятом городе, а теперь говорят: «Держись от греха подальше». Забыли только обозвать «ниггером».

Мы уже подошли к его машине, синему «понтиаку», и Эндрю рылся в карманах в поисках ключа. Блум с полицейским капитаном, все еще продолжая беседу, с трудом взбирались по склону холма к стоянке машин.

— Прошлой ночью разговаривал с Китти Рейнольдс, — сообщил я.

Оуэн, отпиравший дверцу машины, поднял глаза.

— Вот как? — сказал он.

— Да. — Помолчав, спросил: — Еще встречаетесь с ней?

— Никогда.

— Как же так?

— Все имеет конец, приятель, течение уносит людей друг от друга.

— Когда же это кончилось?

— Да как раз незадолго до того, как началась вся эта заваруха. Когда Салли подала на развод, мне все уже порядком поднадоело. Все наши старые приятели, знаете, с кем обычно проводишь время… все перестала с нами общаться. Чувствуешь себя каким-то потерянным, если нет друзей.

— Харпер тоже?

— Что?

— Он тоже перестал с вами встречаться?

— Нет. Джордж — нет. Но он не знал…

Он резко оборвал фразу. Может, это заразное? Может, если провел немало времени в постели с какой-то женщиной, то перенял и ее привычки? Китти Рейнольдс мастерски обрывала фразы на полуслове. Оуэн у меня на глазах проглотил значительную часть предложения и снова занялся дверцей машины.

— Не знал чего? — спросил я.

— Не понимаю, о чем вы, приятель.

— Вы хотели сказать…

— Я хотел сказать: «До свидания, мистер Хоуп».

— Одну секундочку, ладно?

Оуэн открыл дверцу машины, но, заметив, что на переднее сиденье попадают капли дождя, снова прикрыл ее.

— Что еще? — спросил он со вздохом.

— В первый раз, когда мы с вами беседовали, вы никак не могли вспомнить Ллойда Дэвиса.

— Ну и что?

— Китти Рейнольдс говорит, что познакомилась с ним в вашем доме.

— Она так сказала?

— На одном из собраний.

— В самом деле? На каком собрании?

— Китти рассказала мне, как женщина с Фэтбэка организовала комитет…

— Ах да, этот вонючий комитет.

— Чтобы как-то выразить свое отношение к делу Джерри Толливера.

— Да-да.

— И Китти сказала, что познакомилась с вами — и с Ллойдом Дэвисом — на одном из тех собраний. В вашем доме.

— Тогда, наверное, так оно и есть.

— А вы, однако, так и не смогли вспомнить Дэвиса.

— На этих собраниях люди все время менялись: одни приходили, другие уходили, — объяснил Оуэн, пожав плечами.

— Был вчера в вашем доме, — продолжал я.

— Вот как?

— Когда вы еще были женаты на Салли и жили там, газетная вырезка уже висела на стене в спальне?

— Какая вырезка?

— Об убийстве Толливера.

— Да. Да, наверное.

— А что вы скажете о картинах?

— О картинах Салли? Да она развешивала их по всему дому.

— Попадалась вам на глаза картина, где изображена белая женщина в объятиях черного мужчины?

— Да разве все упомнишь? Салли рисовала без передыху.

— Не знаете, каким образом именно эта картина очутилась в гараже Джорджа Харпера?

— Понятия не имею.

— Не помните, может, Салли подарила Джорджу эту картину? Или продала ему?

— Салли не ладила с Джорджем, уже говорил вам об этом.

— А не могла она подарить эту картину Мишель?

— Да Салли раздавала их всем подряд.

— Вот как? Кому же именно?

— Любому, лишь бы взяли. Вы же видели картины, знаете, какая это пакость.

— Кому же конкретно она их раздавала?

— Сказал вам: любому. Мне пора, мистер Хоуп. Потерял уже полдня. Надо открывать магазин.

— Последний вопрос, — попросил я.

— Ладно, но…

— О чем же все-таки не знал Харпер? Что же такое он обнаружил?

— Это уже два вопроса. И у меня нет на них ответов.

Он сложил зонтик, забросил его на заднее сиденье и сел за руль. Я наблюдал, как он вставил ключ в зажигание, завел машину и тронулся, — я отступил назад. Прямо позади меня стоял Блум и наблюдал из-под зонтика, как машина, преодолев поворот на вершине холма, скрылась из виду.

— Кто это? — спросил Блум.

— Эндрю Оуэн, — ответил я.

— Чист как стеклышко, — сообщил Блум, — алиби длиной в целую милю.

Под проливным дождем он все же разглядел мое лицо.

— Что это у тебя с физиономией, Мэттью?

— Наскочил на дверь прошлой ночью.

— Вот как?

— Да, когда встал пописать.

— Нужно быть осторожнее, — посоветовал Блум.

Последний самолет на Майами вылетел из Калузы в 2.50 дня и прибыл туда в 4.20. На Восточном побережье было ветрено, но сияло солнце, и шофер такси, который вез меня к дому миссис Харпер, все оглядывался на мой зонтик, будто увидел меч в руке средневекового рыцаря. Миссис Харпер обрабатывала грядку гардений у своего дома, когда я вышел из такси. Она наблюдала, как я расплачиваюсь с шофером и направляюсь по дорожке к ней. В левой руке держала пучок сорняков, а в правой — лопатку.

— Здравствуйте, миссис Харпер, — поздоровался я.

— Мистер Хоуп, — приветствовала она меня коротким кивком.

— Я пытался дозвониться до вас, — начал я, — но…

— Отключила телефон. Репортеры житья не дают.

— Надеюсь, у вас найдется для меня минутка.

— Просто все, как один, хотят, чтобы я уделила им минутку. Привыкла к тому, что весь день напролет никого не вижу, а теперь и дверь не закрывается: все ходят.

— Это касается вашего сына, — объяснил я.

— Все так говорят.

— Вы ведь знаете, что он сбежал из тюрьмы в прошлый четверг?

— Так.

— И знаете, что убили еще одну женщину, ее звали Салли Оуэн.

— Да, и это знаю.

— Когда в прошлый четверг ваш сын приезжал повидаться с вами…

— Уж им так хотелось, чтобы он приехал, — сказала миссис Харпер.