Тринадцать

— Ну? — поторопил его полковник. — Что «если»?

Михаил покачал головой. Ерунда какая-то получается.

— У него что-то под курткой…

— Ясен перец! Мне нужно знать, сколько у него «этого под курткой»! Рванет весь подъезд, квартал или просто пшикнет?

Полковник нервничал, поэтому Миша нервничал тоже. Он не мог работать под плеткой, он не цирковая обезьяна. Сколько ни натирай этот чертов висок, ничего не увидишь.

— Не могу сказать, — выдохнул он. — Пока не могу.

Полковник с разочарованием поцокал языком.

— А мне Саакян рекомендовал тебя как гениального сыскаря! Е-мое, он ошибся?

Миша покраснел, но скорее от злости, чем от смущения. И не нашелся с ответом.

В эту минуту к полковнику подошел один из его людей.

— Ну что, пробили?

— Да. Наш орел — Самохвалов Константин Михайлович, 1985 года рождения, проживает здесь, в этом доме. С ним сейчас Топилина Татьяна Николаевна, 1966 года, проживает в Металлургическом районе, по специальности психолог, числится в штате районной поликлиники, подрабатывает в двух частных медицинских центрах.

— Так это ее пациент поди? — решил полковник. — Щас он будет рвать ее на куски. «Шестое чувство» какое-то!

Миша мысленно согласился. Выводы верные.

— Так, телефон его нашли?

— Да.

Служивый протянул «полковнику Смиту» бумажку с номером.

Как пели в свои лучшие годы братья Самойловы, Константин Самохвалов пытался «заново придумать некий смысл бытия». Отпустить жертву он не собирался — не для того выманивал из дома и умолял приехать, унижаясь и глотая невидимые миру слезы, — но трахнуть ее он не может. Не потому, что не хочет (он никогда так ее не хотел, как сейчас!), а потому что… не умеет!

Не умеет! Боится! НЕ ЗНАЕТ, КАК ЭТО СДЕЛАТЬ!!!

И в этом, как ни странно, он обнаружил новый источник своего вдохновения. Таким людям, как Константин Самохвалов, не нужно решение проблемы, им проблемы необходимы, чтобы оправдать свою ничтожность и озлобленность на весь мир. А если проблем нет, их нужно создать!

Сначала он разберется с этой сексапильной овцой, а потом накажет всех остальных…

Он поднял руку, оттянул край куртки, заглянул к себе за пазуху. Времени осталось совсем мало, надо торопиться… Он сунул руку во внутренний карман, и через секунду перед лицом Татьяны Николаевны блеснуло лезвие кухонного ножа.

Она рано расслабилась.

Ковырзин снял трубку телефона, набрал номер. Пока ждал, смотрел в окно на ярко освещенный прожекторами двор. Он теперь включил свет в кухне, и парень, что приходил к нему сегодня, Михаил, мог видеть его силуэт в окне. Он надеялся, что увидит. Впрочем, сейчас, наверно, половина жителей этого сраного дома стоят у окон, если не все. Забавное, наверно, зрелище.

Наконец ему ответили.

— Алло! — прохрипел старик в трубку. — Ковырзин беспокоит. Дайте Ковальчука… Хорошо, жду…

Он снова замер, погладил ствол пистолета, лежащего перед ним на обеденном столе. Телевизор на кухне был настроен на местный информационный канал. Показывали урожай зерновых, потом переключились на ферму и какую-то важную делегацию людей в белых халатах, которые лезли руками в кормушки и с важным видом мацали комбикорм. На секунду Ковырзин почувствовал себя лет на тридцать моложе.

Наконец ему дали Ковальчука.

— Алло! Здравствуйте, генерал… И вам того же. Послушайте, в моем доме идет какая-то операция. Мне нужны детали и телефон оперативного штаба. Срочно.

Снова пауза. Ковырзин слушал и кивал. Потом взял фломастер и написал прямо на обеденном столе номер телефона.

— Все, спасибо, генерал. Приятно было с вами служить… счастливо.

Он отключился и тут же стал набирать новый номер. Выругался, наткнувшись на короткие гудки, затем попытался снова. И снова. И снова. Все это время он не сводил глаз с происходящего за окном. Он заметил, что Михаил машет ему рукой. Ковырзин махнул в ответ и изобразил знак, означающий разговор по телефону.

Миша сообразил сразу. Да, кажется, парень не врал, он действительно много знает.

Сотая попытка дозвона оказалась успешной. Ему ответили.

— Слушаю! — проорал полковник Смит.

— С вами говорит Ковырзин Николай Григорьевич, генерал-майор госбезопасности в отставке. Я смотрю на вас из окна третьего этажа. Вот видите, я поднимаю руку.

— Вижу. — Полковник махнул рукой в ответ, хотя и без особого почтения. Старого «пердуна госбезопасности» ему только не хватало. — Слушаю вас.

— Сориентируйте меня, полковник. Где террорист?

— В лифте.

— Чего он хочет?

— Пока не знаю. Мы как раз сейчас пытаемся с ним связаться. Телефон не отвечает.

— Хорошо, а теперь дайте мне вон того молодого человека, который рядом с вами стоит. Кажется, его зовут Михаил.

Полковник проворчал что-то неразборчивое, но все же выполнил просьбу.

— Слушаю вас, — сказал Миша.

— Ответьте мне, молодой человек, на один вопрос.

— Хорошо. Только коротко.

— Вы всерьез верите в мою безгрешность?

Михаил опустил руки. Такого вопроса он сейчас не ожидал. Пошло оно к эдакой-то матери, твое темное прошлое, старик, ты дело говори!

— Я не знаю, — просто ответил Миша. — Что еще?

— Ничего. Спасибо… В общем, я пошел туда.

— Куда?!

— К лифту. Я его сделаю. Не таких делал, сынок. Знать бы только, на каком этаже…

Михаил покосился на «полковника Смита». Тот что-то увлеченно обсуждал с подчиненными. Спецназ у дверей подъезда, наверно, готовился к штурму — настолько оживленно шли переговоры и передвижения по двору. Толпу зевак оттеснили почти к проезжей части, а те, кто торчал дома, прильнули к окнам. Ковырзин был прав — зрелище действительно впечатляющее.

— Он на четвертом, — сказал Миша. — Удачи.

— Пасиб.

Старик отключился.

Ковырзин Николай Григорьевич поднимался по ступенькам. Ему нужно было преодолеть всего два пролета — сущие пустяки для ветерана нескольких войн, кавалера кучи орденов и персонального пенсионера, который последние три года в основном сидел в инвалидном кресле.

«Сущие пустяки, сущие пустяки», — убеждал себя старик, переставляя ноги с одной ступеньки на другую. Стоять у оврага ночью и грызть семечки, прикидываясь обленившимся истребителем троцкизма, было гораздо сложнее. Отмахиваться от призраков, одолевавших тебя по ночам, как комары на болоте, и вопить во сне, требуя адвоката, было гораздо страшнее. В конце концов, благополучно дожить до девяностолетнего возраста в стране, обильно поливавшей кровью и себя, и соседей, — тоже занятие не для слабовольных. А тут всего-то — шестнадцать ступенек! Сущая ерунда!

Однако когда он выбрался-таки на площадку четвертого этажа, он молил только об одном — чтобы Михаил не ошибся. Второго такого пролета он не выдержит точно!

Вот они, двери лифта. Из щели вылезали какие-то железки, кажется, ключи. Изнутри доносятся возня и женские стоны. Ковырзин огляделся. Жители квартир на этом этаже наверняка пялятся в окошки и боятся носы высунуть. Трусливые животные…

Он проверил «макарова», снял его с предохранителя, выпрямился.

«Во имя мировой революции, Отца, Сына и Святого Духа… гаси его, Николаша!»

Он нажал кнопку вызова. Двери открылись, и ключи с глухим стуком упали на пол.

В кабине лифта мальчишка в черной куртке, белой рубашке и брюках — ни дать ни взять студент на сдаче государственного экзамена — пытался кухонным ножом освежевать полураздетую женщину. Именно пытался, потому что так и не приступил.

— Привет, — сказал Ковырзин и нажал на курок.

Выстрел оглушил всех — и жертву, и насильника, и стрелка. Но готов к этому был, разумеется, только генерал-майор госбезопасности, даже несмотря на свой преклонный возраст. Он шагнул в кабину.

Мальчишку отнесло к противоположной стене. Пуля угодила ему в грудь, прямо в правый карман белоснежной рубашки.

— А-а-а, — выдавил Константин. В глазах застыли удивление и ужас.