Тайна Чаши

— Правильно, — все еще кипя от злости, подтвердил Валь. — Но вы должны понимать, что я жду объяснений, и отлично знаете, что обязаны мне их дать.

В эту минуту мистер Кемпион отступил в сторону, чтобы в свете настольной лампы видеть лицо гостя. Потом он кашлянул и проговорил совсем другим тоном, нежели прежде:

— Вижу, вас привлекает долгая дорога, мистер Гирт.

Валь вопросительно посмотрел на него. Во второй раз он слышал эту фразу, и во второй раз в подтексте ему чудился вопрос.

Ничего не понимая, он глядел на хозяина квартиры, но ни на его бледном лице, ни в глазах, прятавшихся за толстыми стеклами очков, ничего не отразилось. Альберт Кемпион стоял неподвижно в ожидании ответа, и тут молодой человек понял, что самому ему ни за что не разгадать эту загадку.

Глава третья

Сказка

Валь вскочил с кресла.

— В ресторане мне сказали эту же фразу. Но я ничего не понял. Может быть, вы объясните?

Мистер Кемпион мгновенно переменился, вновь став милым и добродушным хозяином дома.

— Да вы сидите, сидите. Наверное, я должен перед вами извиниться, но, понимаете, я не единственный человек, который вами интересуется… Кстати, мне бы не мешало рассказать вам… Но если мой соперник захватит вас первым…

— Что тогда?

— Ну, насчет Долгой Дороги вы могли бы догадаться. Ладно. Коли уж вы здесь, я вам все расскажу… Но сначала давайте займемся вашей раной, не возражаете?

Валь не знал, возражать ему или не стоит, но Альберт Кемпион твердо взял его под руку и повел в ванную комнату.

— Теплая вода и первая помощь из моей аптечки не причинят вам вреда. К тому же, не очень приятно слушать даже занимательную историю, когда по лицу течет кровь. Пойдемте.

Через десять минут они уже были в кабинете, и мистер Кемпион вновь наполнил стакан гостя.

— Для начала вам надо прочитать заметку в «Society Illustrated», потому что она касается вас.

Он подошел к бюро в стиле эпохи королевы Анны, отпер ящик и почти тотчас возвратился с экземпляром известного еженедельника. Полистав, он открыл его на большой фотографии женщины лет пятидесяти, довольно глупо выглядевшей в современной версии средневекового наряда и с судорожно зажатой в руке чашей весьма необычного вида Фотограф совершенно справедливо сфокусировал свое внимание на красивой чаше, чтобы не подчеркивать несовершенства ее владелицы.

Чаша была дюймов восемнадцати в высоту, массивной, из чистого золота и с украшенной драгоценными камнями ножкой. За фотографией следовала заметка следующего содержания:

Не без любопытства взяв в руки еженедельник, Валь Гирт вскочил, едва увидел фотографию, побагровел и, сощурив голубые глаза принялся за чтение, но руки у него дрожали так сильно, что ему пришлось положить газету на стол. Покончив с заметкой, он выпрямился и в упор посмотрел на Альберта Кемпиона. В его внешности что-то неуловимо изменилось, благодаря чему, несмотря на потрепанную одежду, он неожиданно стал выглядеть настоящим гордым аристократом.

— Теперь мне все понятно, — сказал он. — Вы сделали это для моего отца, следовательно, я должен вернуться домой.

Альберт Кемпион не скрыл своего удивления.

— Рад, что вы так думаете. Но я не работаю на вашего отца и даже понятия не имел, что у вас такие сильные чувства по отношению к этому шедевру не самого лучшего вкуса

Валь фыркнул.

— Не самого лучшего вкуса?.. Впрочем, вы же иностранец, и вам не понять, даже если я попытаюсь объяснить, как мы… — Он запнулся. — Как мы относимся к чаше.

Пока он говорил, его голос звучал все тише и тише, так что последнее слово Альберт не столько услышал, сколько угадал.

— Послушайте, — помолчав, сказал он. — Если вы перестанете изображать каменного гостя, то мне кажется, я смогу удивить вас еще сильнее. Только, пожалуйста сядьте и послушайте.

Валь Гирт, не удержавшись от улыбки, отчего в его лице появилось что-то мальчишеское, вновь опустился в кресло.

— Прошу прощения. Но я понятия не имею, кто вы. Извините меня за мою реакцию на фотографию, — смущенно продолжал он, — но, понимаете, мне очень трудно, ведь дома у нас не принято говорить о чаше. О важных вещах обыкновенно молчат… Поэтому фотография произвела на меня такое впечатление. Мой отец, наверное, сошел с ума, если… — Неожиданно в его глазах появилось тревожное выражение. — С ним ничего не случилось?

Альберт Кемпион покачал головой.

— Ничего не случилось, насколько мне известно. Фотографию сделали и напечатали без его ведома. Из-за нее, возможно, были неприятности…

— Наверняка, — мрачно подтвердил Валь. — Вы вряд ли поймете, но для нас это — святыня.

Он смущенно покраснел.

Все еще не выпуская из рук газету, он сидел в кресле, а Альберт пристроился на краю стола и заговорил:

— Знаете, пожалуй, мне пора преподать вам урок экономики, а потом я расскажу вам сказку. Прошу вас, выслушайте меня. Обещаю, будет интересно.

Валь кивнул.

— Не знаю, кто вы, но валяйте… Выкладывайте, что у вас там на уме.

Кемпион усмехнулся.

— Сначала лекция, а потом вы получите мое свидетельство о рождении, если захотите. Располагайтесь поудобнее, и я начну.

Валь послушно откинулся на спинку кресла, а Кемпион подался вперед, и его ничем не примечательное лицо вдруг преобразилось, став умным и сосредоточенным.

— Не знаю, относитесь ли вы к тем торговцам, которые изучают психологию, экономику и все остальное, — проговорил он, — но если это так, то вы должны были обратить внимание на некую особенность. Если вы достаточно обеспеченный человек, то самым главным для вас рано или поздно становятся ваши сиюминутные желания, и вы перестаете обращать внимание на такие мелочи, как закон, обычай или… кто выиграет регату.

Он замолчал, в упор глядя на Валя, и, только заметив, что тот следит за его мыслью, заговорил снова:

— Так вот, около пятидесяти лет назад шесть самых богатых людей земли— два британца, американец, два испанца и француз — сделали это интересное открытие в отношении objects d'art [2].

К счастью, у них были разные хобби, но каждым владела священная страсть коллекционера. Мистер Кемпион опять помолчал.

— На этом урок заканчивается и начинается сказка. В один непрекрасный день шестеро джентльменов обнаружили, что могут купить для своих коллекций, которые они обожали, практически все, и тогда одному из них, самому жадному, захотелось нечто, чего нельзя было купить. Короче говоря, ему захотелось бесценных вещей, какие уважающие себя филантропы отдают в музеи, после чего они переходят в разряд национальных реликвий неизмеримой исторической ценности. Вы меня слушаете?

Валь кивнул.

— Слушаю. Но пока не понимаю, к чему вы ведете.

— Этот человек, которого мы назовем Этель, ибо это не его имя, сказал себе: «Этель, тебе нравится портрет Марии Антуанетты, который находится в Лувре, но он не продается. Ежели же ты все-таки попытаешься его купить, то, возможно, начнется война и тебе не обойтись без финансовых потерь. Значит, есть только один способ заполучить прекрасную картину». Он призвал к себе своего слугу Джорджа, столь же гениального, сколь, к сожалению, и порочного человека и спросил его: «Что ты об этом думаешь, Джордж?» А Джордж думал, что портрет можно украсть, если ему за это прилично заплатят, и, кстати, он знал подходящего для такого дела вора. Вот так, — с непонятным энтузиазмом произнес Кемпион, — все и началось. Гирт вскочил.