Своя мера (СИ)

- Вот и решил Афанасий вступиться: "Мол, с Татьяной своей не равняй, Марьяна моя замуж честной девкой шла". Так Петрович, сказывают, так уж его избил - чуть не досмерти. Да и что тут сказать - вина полностью Афанасия была. Что у мужа с женой в дому ни делается - а другие туда не лезь.

С тех пор, как я понял, они лет семь не виделись, после как-то помирились. А как решил Петрович тряхнуть стариной, повести партию в лес - так и его с собой позвал. Всё-таки родня, не чужие. А поутру, как нашли Петровича убитого, так бабы, ясное дело - в вой, возле усопшего убиваются, от них толку никакого. Гришка Митяя послал, тот и оббегал всех, и гроб привёз, полдня, считай, без роздыху. А Афанасий покрутился, послушал, да и ушел куда-то, до сих пор нет его.

Призадумался я. В кухне посидели, с Гришкой да Фимкой. Гришка мне квасу холодного налил. А тут вдруг шум: явился шурин - лёгок на помине. Едва на ногах держится. На лавку сел да давай заплетающимся языком объяснять, как в трактире его окружили, спрашивали да угощали. Я, признаться, встревожился - а ну как начнёт обо мне и карте говорить. Не то чтобы я того боялся, но раз слово несказанное - так и дела нет. Но видно Афанасий опомнился, да побоялся, а может и сам уже не помнил, что поутру в трактире наплёл. Тут я со строгим видом и велел:

- Говори, что вчера весь вечер делали?

Тот на меня смотрит. Я подсказываю:

- Приехали, расположились. Дальше что?

Тот даже лоб наморщил - так думать стал:

- В баню сходили, за столом посидели. А после и спать пошли.

Я спрашиваю:

- А где ты, Афанасий, спал?

Гришка подсказал:

- Да тут же, на лавке.

А тот вдруг опомнился:

- Я это, гляжу, хозяин к себе пошел, я посидел-посидел, гляжу - тех нету...

- Кого нету? - не выдержал я паузу.

- Так Федора у постояльцев видать была, Митяй - тот по хозяйству, так я Гришку позвал, так мы посидели на кухне, так и не налил ведь...

Я к Гришке обернулся. Тот бровями недовольно повёл, видит - на Афанасия всё равно надёжи нет, тот уже вновь думает, чего бы намолоть. Стал сам говорить:

- Всё за золото ко мне приставал, где бы его батя найти мог. Да верно ли, что только тому золото в руки даётся, кто слово особое знает. Еще говорил, что хорошо бы мне было в горную контору пойти - свой человек был бы.

Вижу я, что разговорился Гришка, спрашиваю:

- Так чего же и не пошел?

Гришка лишь головой покачал:

- Там жди - то ли кусок кинут, то ли не угодишь - назад погонят. А я в заводе на хорошей работе, и деньги не малые, когда и с приисковыми не сравнить, и состояние вовсе иное. По лесам никогда не бродил, это сейчас в заводе трубу новую ставят, так отец меня и отпросил на месяц. А приисковые - они что, кто за золотом пошел - уже назад не вырвется. Фарт как придёт, так и уйдёт, вот и живут: часом с квасом, порою с водою. А я машину слышу - я у инженера на хорошем счету. Уже за старшего, еще лет пяток или десяток, глядишь, и мастером буду.

Это я знал - мастера считались верхушкой местного общества, к тому же более чем зажиточной. Гришка дальше продолжал:

- Так я посидел-посидел, еле от Афанасия отделался, к себе пошел. Митяй уж спал крепко, так и я лёг. Вот и всё, ничего боле и не было.

Картина вроде бы и понятная, а не до конца. Тут Фимка подошел, говорит тихонько:

- А Федору то ты, барин, и не опрашивал.

Я было хотел удивиться, да передумал. Стал слушать.

- Лет-то Федоре сколько? Двадцатый идёт. А отец её замуж не отдавал, дома работница была нужна. А уже и перестарка считай.

Тут я вчерашний вечер по времени и прикинул. Афанасий утверждал, что Федора у постояльцев была, когда я её и в глаза после не видел. Говорю Гришке: "Позови сестру". Тот даже удивился: "С девки какой спрос?"

- А такой, - говорю, - сейчас узнаете.

Пришла Федора. Голову опустила, глаз не поднимает. Спрашиваю ласково:

- Есть ли жених у тебя, девица?

Та еще ниже голову опустила, молчит.

- Нету, - говорит Гришка. - Батя в том месяце с Морозовыми хотел сговориться, за их меньшого, да на приданном что-то не сошлись.

Подумал я, подумал:

- А еще кто хотел сватать?

Гришка приосанился:

- Многие попервах хотели. Да батя тогда отвадил, теперь наши и не идут. Вот и матушка Марьяна сказывала - как девке за двадцать станет, так ни хромой, ни косой не возьмёт уже. Разве что от соседней деревни зимой приходил Василий Литой, тоже зазря.

И тут я вижу - Федора встрепенулась как-то. Глядит даже с испугом. Тут и Гришка что-то понял:

- А я ведь того Ваську у нас в Лукьяновке вчера видел.

Стал я расспрашивать. Василий оказался неплох жених - из мастеровых, из сапожников. Семья от того ремесла была зажиточная, добро по ветру не пускала. Говорю:

- Идите, зовите Ваську.

Гришка ушел, Федора в слёзы. Мол, к ней он приходил. Знал, что отец не отдаст - тот слова своего не менял. Звал убёгом уйти да повенчаться.

- А ты что же? А если бы за Морозовых просватали?

Федора вздохнула:

- Я что? Я в воле батюшки.

- А хотела бы за Морозовых?

Федора горше вздохнула:

- Тут как господь даст. А только Савка Морозов меня на два года меньший. Так всю жизнь и попрекали бы, что перестарку взяли. Да еще и за приданное бы по их не вышло - вовсе беда.

Спрашиваю:

- Кто знал, что Василий придёт?

Та говорит: "Никто", да глаза прячет.

Тут я и догадался, что вдвоём они вчера во двор выходили. Спрашиваю:

- Митяй?

Федора плачет:

- Я посторожить попросила. Как батюшка почивать пошел - я и побежала. А то вдруг бы Вася не дождался, да сам зашел, вдруг бы узнал кто. А только он сюда не приходил, мы за забором говорили. После я назад прибежала, сразу в дом, пусто уже было - и не видал никто.

Я решил уточнить:

- И калитку закрыть позабыла?

Та вскинулась:

- Я закрывала! Или и нет - не знаю...

Пришел Гришка, за ним молодой мужик. Из себя видный, одет по городскому - в суконный пиджак и брюки навыпуск. Сразу говорит: "Я от своего слова не отказываюсь". И кланяется: "Прошу руки сестрицы вашей. Хотел я подождать, пока сорок дней минет, да раз уж так случилось". Видно, что меж собой уже переговорили. И то сказать - Гришке теперь сестру пристраивать куда-то надо. Гришка ему: "Вот и приходи тогда". Федора уж улыбается.

Спрашиваю:

- Как же ты с Федорой сговорится смог?

Тот покачал головой:

- Да случайно всё вышло. Я в Лукьяновку по делам заехал, у тетки остановился. А Марьяна как раз Федору за солью или еще за чем к ней послала.

Я уж рукой махнул. Отошел с Фимкой в сторону, только удивляюсь:

- Марьяна тут причем? Стала бы она падчерицу покрывать?

Фимка головой покачал:

- Эх, барин, не связывался ты с бабами. Как бы девка со двора гуляла, а такая бабёнка, да у себя в доме и не замечала? А что покрывала - так девку со дня на день замуж выдавать надо. А если убёгом уйдёт - с собою много не унесёт, всё её добро здесь останется. Да и отец не простит, с нею больше знаться не будет.

Призадумался я. А если бы отец их застал? Дочь бы запер, да куда на сторону выдал, а его, глядишь, и прибил бы. Да такой бы просто так не дался. Вроде все причины у Василия есть, и зайти во двор мог. А как без доказательств на мужика указать? И карту как бы он забрал?

Или карта у Петровича с собою была - тогда бы вытащил. Но зачем бы Петровичу карту с собою носить?

Обдумать всё надо, да исправника дождаться. А там уж оно покажет.

Исправник к вечеру явился. Немолодой уже, чернявый, жилистый. Всё обошел, на меня глядит косо. Что мужики по деревне болтают - наверняка слышал, да мне ничего говорить не спешил. Последнее то дело - вот так сходу чужого барина обвинять. Приехал вовремя, в нужную избу стал, целый день ходил, всё вынюхивал. Кто его знает, кто таков да кем послан. Я его разубеждать не торопился. Мужиков тот в избу позвал, и я подошел, чуть в стороне стал, и Фимка со мной, в углу приткнулся. Исправник всё ходит вокруг да около, да всё на карту намекает, говорит - всех допрашивать будет. Тут я и говорю: