Не все мы умрем

— Вашему лицу, Евгения Юрьевна, цены нет. А диплом — это ерунда. Забудьте про него, спрячьте куда-нибудь подальше и никому не показывайте, пока не скажу.

Вот так. Почему припомнился этот разговор, состоявшийся при приеме ее на работу? Потому что она готовилась продавать свое лицо, на котором было написано: более честного человека вам не найти, имейте дело только со мной. Это все равно как в советское время плакаты призывали: «Храните деньги в сберегательной кассе». Люди верили и хранили. Пока их не обобрали до нитки.

Евгения внимательно осмотрела себя в зеркальце пудреницы, побросала все обратно в косметичку, кинула взгляд на маленький циферблат наручных часов. Нечто подобное должно было произойти и сейчас.

Первый звонок. В зале привычный гул. Усаживаются зрители. В буфете допивают пиво.

Ее рука потянулась к селектору.

— Тая, подскажи мне, пожалуйста, на кого ты выписала пропуск на двенадцать часов?

— Сейчас, — отозвалась секретарша. — Мокрухин или Мокрутин. Непонятно написано.

— Так ведь тобой написано.

— Мной, — созналась Таечка. — Я записала, как он говорил, а говорил он через пень колоду. Сам не мог выговорить свою фамилию.

— А имя и отчество у него есть?

— Есть, — обрадовалась девушка. — Хведор Степанович, — передразнила она клиента.

— А почему Хведор? — заинтересовалась Евгения.

— Потому что он — лапоть необразованный, — выдала секретарша. — Шепелявит, гундосит и противно хрюкает.

Евгения не сказала «спасибо», а молча отключила связь, спохватилась и опять включила:

— Федора Степановича проводишь ко мне в кабинет. С Толстолобиком соединишь позже, я скажу.

«Мокрухин, Мокрутин… Федор Степанович…» — Она сидела глубоко задумавшись. Что-то было тревожащее в этом словосочетании. То ли фамилия, то ли имя с придыханием на «х», то ли все в целом. И еще было предчувствие грядущих перемен, таких, что подобны природным катаклизмам типа землетрясения, когда все рушится, дома складываются, как карточные домики, реки текут вспять, а люди гибнут в таком количестве, что точное число жертв никому даже не известно.

Ощущением катастрофы повеяло на Евгению, стоило ей поднять глаза на репродукцию картины Пикассо. Постер висел на стене справа от нее, напротив кресла для посетителя. Девочка на шаре, казалось, еле удерживалась на нем. Еще мгновение — и она соскользнет, упадет, разобьется. И деревянная рамка, обрамляющая его, вот-вот превратится в черную, траурную. Евгения сморгнула и перевела глаза на другую стену — прекрасный букет георгин показался ей сплошным кровавым месивом. «Поменять надо постеры, — сделала вывод Евгения. — Что-нибудь абстрактное повесить, как у шефа. Мазок, плевок, палочка, точечка — и никаких ассоциаций. Черный квадрат».

Но сейчас у него на стене не Малевич висит. Что-нибудь менее абстрактное. У шефа в шкафу, где, как все думали, лежали важные документы, на самом деле были спрятаны портреты в рамках. И Карл Маркс, и Фридрих Энгельс, и Ленин — только Розы Люксембург не хватало — предназначались для посетителей крайне левого толка; Горбачев и иже с ним — для почитателей чего-то «с человеческим лицом»; для «правого дела» — Ельцин и президенты США на выбор: от Авраама Линкольна до Клинтона; а для интеллектуалов шеф держал портрет Конфуция, подаренный Сергею Павловичу на заре его коммерческой деятельности китайскими товарищами в Шанхае; он вывозил оттуда ширпотреб вагонами и продавал через свои торговые точки. Когда же шеф был не уверен в политических пристрастиях клиента, он делал обманный ход. В Китае ему презентовали портрет Ленина на шелке с китайскими иероглифами понизу. В неопределенных ситуациях шеф его использовал, по реакции посетителя определяя ориентацию, что в бизнесе вещь немаловажная. Скажет клиент, нахмурясь: «Что это вы Ленина на стену повесили?», ага, значит, он на правом фланге политического спектра.

А Барсуков ему в ответ:

— Это не Ленин как таковой, а произведение искусства. Китайская акварель на шелке. Иероглифы внизу видите?

И посетитель успокаивался. Искусство — это такая вещь, против которой не попрешь.

— Евгения Юрьевна, Мокрутин поднимается, — прервал ее мысли голос секретарши. — Работаем как всегда?

— Да, Тая, как всегда… если не произойдет чего-нибудь неожиданного.

Второй звонок. В зале гаснет хрустальная люстра. Кашель. Почему она предчувствует неожиданности? Евгения не отдавала себе в этом отчета, но в том, что она ждет их, отдавала. Пора, однако. Начинать надо как всегда. Первым делом включить компьютер. Так, экран загорелся. Уже хорошо. Теперь достать из верхнего ящика стола письмо, на котором черным по белому написано: «Федеральное собрание — парламент Российской Федерации. Государственная дума. Москва, ул. Охотный ряд, д. 1. Правительственное. Президенту компании «Экотранс» г-ну Барсукову С.П.».

Евгения достала письмо с красным штемпелем почтового отделения по тому же Охотному ряду, д. 1 и положила его таким макаром, чтобы человек, сидящий по другую сторону стола, мог свободно прочитать, что на конверте написано, но одновременно письмо лежало не нарочито, а так, вроде она с ним работала перед приходом посетителя, а он ее отвлек, и она отложила. На самом деле конверт был пустой и г-ну Барсукову никто и ничего из здания на Охотном ряду не присылал. Все это чистая фикция, сочиненная лично Евгенией. Шеф, будучи в мэрии, выудил из мусорной корзины смятый конверт и принес его в офис, а она на компьютере подобрала необходимые шрифты и на обычном конверте такого же размера, купленном на обычной же почте, изобразила правительственное послание. Но на людей это действовало убийственно! Они с ходу начинали предлагать деньги. А то, что Евгения спокойно выслушивала их и не бросалась эти деньги сразу же отнимать, воспринималось людьми весьма и весьма положительно, как и лицо самой женщины, на котором застыло выражение четырнадцатилетнего подростка; заподозрить такого подростка ни в чем, кроме невинных шалостей, было нельзя.

Последнее, что приготовила Евгения к приходу клиента, — это бумага с заголовком: «Геополитические последствия стратегических интересов России в районе проливов Босфор и Дарданеллы». Заглавие набиралось большими буквами, а текст маленькими-маленькими, такими, что в лупу с трудом увидишь. А на полях пометки синим цветом как результат изнурительной умственной деятельности. Человек над статьей работает. Записку в правительство пишет. А вы тут ходите, отвлекаете.

И что в результате? Старинный особняк, отсутствие на фасаде названия организации, следящие камеры, охранники в военной форме, сейфовые двери на этажах, красные лампочки над ними гаснут-вспыхивают, сигнализируют открытие дверей, правительственные депеши, геополитические последствия, стратегические интересы, тишина в офисе, отсутствие лишних людей, привычной толчеи, и женщина, смотрящая на вас безмятежными глазами рафаэлевской мадонны, — и большинство посетителей решало, что здесь располагается какая-то секретная спецслужба или отдельные ее подразделения, скрывающиеся под названиями «Экотранса», «Внешторгобъединения» и филиала Банка развития столицы. Уран обогащают.

На самом деле секрет был прост. Главой Банка развития столицы был свояк Барсукова, а шурин главы банка возглавлял АО «Внешторгобъединение», а второй шурин управлял делами московской мэрии. Вот и весь секрет. Правда, узнала Евгения об этом не сразу, как пришла работать к Барсукову, а лишь со временем — шеф сообщил ей конфиденциальную информацию, когда послал первый раз в банк за деньгами — сумма выражалась многими нулями после единицы, — а спустя час Евгения вернула деньги в банк, поблагодарив за краткосрочный кредит.

Ее мысли прервал голос Таечки:

— Евгения Юрьевна, к Сергею Павловичу пришли, а он еще из мэрии не вернулся.

— Проводите посетителя ко мне, — сказала она секретарше и переключилась на кабинет президента. Теперь шеф все слышит.

Третий звонок. Пошел занавес, дверь открылась, Евгения встала.