Кураж. В родном городе. Рецепт убийства

— Не знаю, как и благодарить вас.

— Себя благодарите, — сардонически усмехнулся он. — Вы это заслужили.

Наклонившись, он подбросил в камин кусок угля.

— Джеймс! Не напишите ли вы для меня кое-что?

— Написать? О, вы получите контракт на следующий сезон — такой же, как у Пипа.

— Я не это имею в виду, — проговорил я неловко. — Совсем другое… Не напишете ли просто, что это Морис Кемп-Лор рассказал вам, как Олдфилд продает информацию. И что он узнал это от Лаббока.

— Написать?

— Да.

— Не понимаю… — Он пристально поглядел на меня и пожал плечами. — Ну, ладно.

Сел за конторку, взял лист бумаги с его именем и адресом и написал то, что я просил.

— Подпись и дата нужны?

— Неплохо бы.

Он промокнул листок.

— Что хорошего из этого может получиться? — спросил он, вручая мне заявление.

Я вынул бумагу, подписанную Лаббоком, и подал ему. Он прочел ее три раза.

— Господи! Это невероятно! А если бы я сам решил выяснить все у Лаббока? На какой же риск шел Морис!

— Риск не столько уж велик. Вам и в голову не пришло бы проверить то, что он преподнес как дружеское предупреждение. В общем, эта мина сработала — Грэнт получил расчет.

— Я очень сожалею об этом, — медленно выговорил Джеймс. — Я хотел бы как-то исправить…

— Напишите Грэнту и объясните все, — предложил я. — Он будет рад этому больше всего на свете.

— Сделаю, — пообещал он.

— В субботу утром эти документы окажутся у старшего распорядителя. Наверное, они недостаточно убедительны для судебного разбирательства. Но их хватит, чтобы столкнуть милейшего Кемп-Лора с пьедестала.

— Думаю, вы правы. — Он серьезно поглядел на меня. — Но почему нужно дожидаться субботы?

— Я… Я еще не буду готов до тех пор.

Он не настаивал. Мы вышли во двор поглядеть на лошадей. Джеймс отдавал распоряжения, ругал, хвалил спешащих конюхов. Я вдруг понял, насколько привык к тому, как умело поставлено здесь дело. И как приятно ощущать себя его частицей.

Мы медленно шли вдоль денников, и Джеймс заглянул в кладовую — обговорить с Сидом завтрашнюю отмену скачек. Неожиданно для себя я застыл на пороге: входить внутрь мне не хотелось. И хотя понимал, что это глупо, — заставить себя войти не мог. С потолка, в центре свисали крюки для снаряжения. На двух изогнутых лапах, безобидно покачиваясь, висели грязные уздечки. Я повернулся к ним спиной, уставился на аккуратно убранный двор и подумал: «Смогу ли я когда-нибудь смотреть на эти крюки спокойно?»

Примерно в миле от конюшен, на вершине одного из поросших травой, округлых холмов стоял принадлежащий Джеймсу коттедж смотрителя. Б прошлом этот домик предоставляли служителю, наблюдавшему за проминкой лошадей. Но так как там не было ни электричества, ни удобств, новый служитель предпочел более комфортабельный дом в долине.

Заброшенная дорога огибала холм по склону, поднимаясь вверх и снова опускаясь вниз, чтобы мили через четыре влиться в шоссе, которое никуда не вело. Пользовались им лишь две фермы и владельцы загородного дома. И потому это был обычный маршрут для утренней проминки лошадей.

Расставшись с Джеймсом, я подъехал к коттеджу. Раньше я, проезжая мимо, видел лишь часть глухой стены. Теперь я обнаружил четырехкомнатный домик с небольшим огороженным палисадником. От ворот к двери вела узкая дорожка. В каждой комнате по окну. Две выходят на фасад, две — на заднюю сторону.

Войти без ключа не составляло никакого труда — почти все стекла в окнах были выбиты. Открыв окно, я влез в дом.

Внутри пахло гнилью. Но стены и пол оказались в хорошем состоянии.

Входная дверь вела в небольшой холл, из которого можно войти во все четыре комнаты. Все это было так удобно для меня, словно я сам проектировал.

Обогнув дом, я достал сантиметр и измерил окна — три фута в высоту, четыре — в ширину. Затем вернулся к фасаду, сосчитал разбитые стекла и измерил их. Когда все это было проделано, я вернулся к Джеймсу и попросил его сдать мне коттедж на несколько дней.

— Можете пользоваться им сколько хотите, — рассеянно согласился он, занятый своими бумагами.

— А можно застеклить окна и поставить новый замок?

— Ради бога. Делайте что хотите.

Поблагодарив его, я отправился в Ньюбери. Там, в магазине стройматериалов, подождал, пока приготовят десять кусков стекла, замазку, несколько водопроводных труб определенной длины, шурупы, большой висячий замок, мешок с цементом, банку зеленой краски, нож для замазки, отвертку, мастерок и малярную кисть. Нагруженный всем этим добром, я вернулся к коттеджу.

Выкрасил входную дверь и оставил ее открытой для просушки. В одной из задних комнат выбил все еще оставшиеся стекла. Затем развел изрядную порцию цемента и укрепил с его помощью поперек окна шесть кусков водопроводной трубы. А в доме к дверям этой комнаты накрепко привинтил скобы для висячего замка. С внутренней же стороны отвинтил дверную ручку и унес.

Оставалось застеклить окна фасада. Пришлось отковыривать всю старую замазку и вмазывать свежую. Но, наконец, и это было сделано. Теперь коттедж выглядел куда веселее и приветливее.

Я вывел машину из кустов, за которыми ее спрятал, и отправился в Лондон.

Врач-шотландец попивал джин в обществе Джоан.

— Вы должны были посетить меня вчера, помните?

— Я был занят.

— Я только взгляну на ваши запястья. — Отставив джин, он решительно размотал бинты. На них снова выступила кровь. — Вам следует поберечь руки. Иначе они не заживут. Что вы опять делали?

Я мог бы ответить: завинчивал винты, выковыривал старую замазку и замешивал цемент. Но вместо этого буркнул довольно угрюмо:

— Ничего такого особенного…

В раздражении он шлепнул повязку с такой силой, что я вздрогнул. Закончив, сказал:

— Теперь дайте им покой. И, пожалуйста, ко мне в пятницу.

— В пятницу меня не будет в Лондоне.

— Тогда в субботу утром. И обязательно!

Он схватил свой бокал, залпом допил джин и дружески попрощался с Джоан.

Выпроводив его, она со смехом вернулась в комнату.

— Обычно он не такой колючий. Но он подозревает, что ты принял участие в какой-то отвратительной оргии, поскольку не хочешь рассказывать…

— И он прав, черт побери, — мрачно подтвердил я.

И на третью ночь я улегся спать на диване. И, лежа в темноте без сна, прислушивался к мягкому дыханию Джоан. Каждый вечер она спрашивала нерешительно: не останусь ли я у нее еще на одну ночь? А так как я и не собирался уходить, то всякий раз соглашался немедленно, хотя давалось мне это все труднее.

Я мог легко избежать мучений, отправившись спать в свою собственную постель в доме моих родителей. И если не делал этого — то сам виноват.

В среду утром я поехал в крупное фотоагентство и спросил фотографию сестры Кемп-Лора, Алисы. Мне предложили целую кучу — от снимков анфас, сделанных на Охотничьем балу, где она в платье из пятнистого шелка, до снимков сзади: Алиса берет последний барьер. Поразительная девушка — темноволосая, с высоко поднятыми скулами, маленькими жесткими глазами и плотно сжатым, агрессивным ртом. Держись от таких подальше! Я купил снимок, где она в костюме для верховой езды наблюдает какие-то охотничьи испытания.

В финансовой конторе, ведущей дела моих родителей, я воспользовался пишущей машинкой и фотокопировальным аппаратом. Напечатал краткий отчет о действиях, предпринятых Кемп-Лором против Гранта Олдфилда. Отметив, что из-за обвинений Кемп-Лора Олдфилд потерял работу и провел три месяца в психиатрической лечебнице.

Отпечатав десять экземпляров этого документа, я на фотокопировальном аппарате сделал десять копий со свидетельством Лаббока и Джеймса. И вернулся к Джоан.

Ей я показал снимок Алисы Кемп-Лор и объяснил, кто она.

— Ничуть не похожа на брата! Выходит, контролер в Челтенхэме не ее видел.

— Нет, не ее. Это был сам Кемп-Лор. Ты можешь нарисовать его портрет с этим шарфом на голове?

Она нашла кусок картона и, сосредоточившись, набросала углем лицо, которое я видел теперь даже во сне. Пририсовала шарф, изобразив двумя штрихами выбившиеся на лоб завитки волос. Потом долго разглядывала свою работу и резче подчеркнула губы.