Охота

— Баночка-то была полная, — дружелюбно констатирует Дом. — Новичкам везет. Гнэшер по крайней мере не сомневался, что ты рано или поздно попадешь в нее.

— Да и визжал ты, между прочим, клево, — говорит Нэш.

Понимаю: надо смеяться над дурацкими шутками вместе со всеми. Что и делаю. Все довольно забавно. Я действительно визжал, как девчонка. Не переставая веселиться, начинаем снова пить пиво. Под занавес Симпсон устраивает показательную стрельбу, быстро и аккуратно сбивая со стены мишень за мишенью. Нам брошен вызов. Не знаю, как это получилось, но я вдруг оказался за стеной с баночкой на палке. Я покачиваю ею из стороны в сторону. Луи пару раз промахивается. Но ведь это из десяти выстрелов. И только к концу стрельбищ я вновь начинаю испытывать некую неловкость. Чувствую себя зайцем, загнанным охотничьими собаками. А Симпсон палит уже чуть ли не по палке, прямо над моими руками. Хочу крикнуть: «Хватит», — когда кто-то напоминает о том, что Габби еще не стрелял.

— Давай, Габби, — поощрял товарища Дом. — Насколько мне помнится, в школе ты отличался меткой стрельбой и не уступал Луи. Полагаю, во время службы в Королевском медицинском корпусе у тебя имелась возможность тренироваться.

— Нет уж, — протестовал Габби. — Вы тут выделывайтесь друг перед другом как хотите, если есть такое желание, а я лучше воздержусь. Надеюсь, вам известна фрейдистская трактовка боевого оружия.

— О чем он щебечет? — спросил Нэш.

— Нервничает и трусит, — объяснил Бланден.

— Ах вот оно что…

— Кроме того, — продолжал Габби, — я так и не привык к винтовкам.

— Правильно, теперь я вспомнил! — крикнул Дом. — Ты всегда обожал пистолеты. Они твое любимое оружие, не так ли?

Габби ничего не ответил.

— Ладно, все равно уже темнеет, — сказал Доминик. — И становится чертовски холодно. Вы заметили? Если только моя чувствительная к погоде задница не обманывает меня — а такое случается крайне редко, — завтра надо ожидать снегопад и метель.

Я посмотрел на темно-пурпурное небо и понял, что Дом не ошибается: нависавшие над нами серо-черные тяжелые тучи, идущие с севера, определенно обещали снежную бурю.

— Точно, — заявил Бланден. — Пора пропустить по рюмашке перед ужином.

По дороге к особняку Нэш спросил меня:

— Какой у тебя размер?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, талия и плечи.

— Плечи, мне кажется, сорок два, а талия — тридцать шесть. А в чем дело?

— Если хочешь переодеться, у меня есть лишний смокинг и выходные брюки.

Я внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, в чем тут прикол, но лицо Ангуса ничего не выражало. Во взгляде ни капли юмора.

— Прикид типа маскарадного костюма, — проговорил я наконец.

— Ну и что в нем плохого?

— Наверное, ты прав. Спасибо. Попробую нарядиться.

— У меня найдется лишний галстук, — раздался голос Бландена, который как-то незаметно подкрался к нам с тыла.

Я повернулся к нему и сделал большие глаза:

— Что вы затеваете? Принимаете меня в свой круг или изощренно шутите? Может, кто-то из вас предложит мне свои трусы?

— Нет уж, нижнее белье я не отдам, — рассмеялся подошедший к нам Дом.

Мы хохотали всю дорогу до замка.

Вся группа двинулась в большой зал, чтобы проверить содержимое графинов, однако я потихоньку отстал от друзей и заглянул на кухню. Энджи резала темное мясо своим страшным ножом, а Суфи месила тесто.

— Привет, красавчик! — воскликнула Энджи. — Пришел помочь?

— Просто хочу узнать, что вы готовите.

— Ну да, конечно.

Энджи посмотрела на меня, затем перевела взгляд на Суфи, которая уставилась в поднимающуюся мучную массу, похожую на ягодицы толстяка. Будет пудинг, подумал я, с удовольствием ощущая приятный запах.

— Сбегаю в туалет, — доложила Энджи. — Не беспокойтесь, потом вымою руки.

Я хотел улыбнуться ей, но не мог оторвать глаз от Суфи. А она сосредоточилась на пудинге, находившемся в зародышевой стадии.

— Я пришел спросить, не желаешь ли ты прогуляться.

Вдруг почувствовал себя развязным нахалом. Хуже того. Одно дело поддерживать легкий флирт, особенно, если девушка сама инициирует его. (Неужели мне только почудились эти поощрительные подсказки, улыбки, выразительные взгляды, шепоток на ухо, дыхание, легкое, как трепыхание крылышек мотылька?) Однако совсем другое — ворваться на кухню без приглашения. Какая наглость с моей стороны прийти сюда, в это священное место, где самозабвенно трудятся алхимики.

— Ты же видишь, как мы заняты. Надо готовить еду. Вы, мужчины, умрете, если мой пудинг не будет тяжеленьким, как новорожденный мальчик.

Тут она вдруг схватила кусочек ароматной смеси, плотной и смертоносной, словно обогащенный уран, и запустила в меня. Мне удалось поймать снаряд у самого носа. Девушка засмеялась и захлопала в ладоши.

— Знаешь, он мог бы пробить стену, если бы не моя ловкость. Ты правда не можешь выйти на улицу? Сделай, пожалуйста, короткий перерыв.

— Гадкий мальчишка, — сказала она, улыбаясь и нервно осматриваясь по сторонам. Слова Суфи мне совсем не понравились, пусть даже она произнесла их в шутку. Увидев выражение моего лица, красавица продолжила: — Думаю, смогу выйти на пару минут. Пусть пудинг доходит. Если нам не повезет, его сожрут крысы.

Девушка сняла фартук и повесила его на край двери. На улице стало еще холоднее, в воздухе носилась мелкая, но довольно твердая ледяная крупа. Суфи в страхе вобрала голову в плечи и побежала назад за пальто. Кухня выходила в небольшой дворик, имеющий скорее утилитарное, чем декоративное значение. Узкий проход вел прямо в сад. Я живо представил себе, как здесь некогда выбивали ковры и дети, высунувшись в окна, дразнили слуг. А на низкой каменной скамейке люди, наверное, отдыхали и курили. Знакомые любители табачного дыма обычно с неприязнью относятся к моей привычке выкурить время от времени сигаретку, а потом надолго завязать. Они видят в этом фальшь и обман. Считают баловством, за которое не надо платить. Но я уверяю их, что в мире все сбалансировано и мне приходится переплачивать за другие пороки. Однако их такое объяснение не удовлетворяет.

Любой заядлый курильщик знает: приятнее всего выкурить сигарету на улице. Вы сидите на скамейке, в воздухе чувствуется приближение зимы, и белый мягкий голубой пушок, похожий на перья, уносит ваши надежды на небеса, в обитель богов, которые когда-то помогали людям в обмен на щедрые жертвоприношения. Молитвы устремлялись ввысь вместе с дымом ритуального костра.

Суфи вышла из дома, наряженная в необъятное пальто. Трудно не влюбиться в прелестное создание, которое притом носит такую оригинальную одежду. Сегодня я уже не мог устоять. Она села на скамейку рядом со мной. Наши руки соприкоснулись. Девушка неодобрительно посмотрела на мою сигарету.

— Я считала тебя интеллигентным человеком, — заметила Суфи с укоризной в голосе.

— Я мало курю.

— Ты думаешь, приятно целоваться с пепельницей?

Бросил окурок и погасил его ногой.

— Не будь так сурова.

— Мы учились в хорошей школе.

— Есть какое-то неизъяснимое очарование в строгих молодых девушках.

— Ты как-то по-отечески все время подчеркиваешь тот факт, что я еще слишком юная. На самом деле я уже давно не школьница.

— Знаю. Однако ты очень молода.

— Сколько мне лет, как ты считаешь?

Она надула губы. Непонятно, то ли обиделась, то ли забавлялась.

Я пока не мог точно определить ее возраст. Просто считал Суфи молодой, вот и все. Порой она казалась мне совсем девчонкой, порой достаточно взрослой. Но определить ее возраст я не мог. Может быть, девятнадцать. Самое большее — двадцать.

— Двадцать один, — попробовал угадать, полагая, что девушке польстит, если я прибавлю ей пару лет.

— Ха! — воскликнула она торжествуя. — Мне двадцать семь, в следующем месяце исполнится двадцать восемь. Похоже, ты изрядный глупец.

— Счастливый глупец, — сказал я то, что думал.

Двадцать семь лет. Да она не девушка, а настоящая женщина. Дурак я был, считая Суфи ребенком только из-за отсутствия в ней откровенного цинизма и огрубевшей души, чем славятся наши бабы. Да я и сам прожженный бесчувственный циник. Мне следовало понять: она говорит, как ребенок, потому что вынуждена общаться с людьми не на родном языке. Как я мог не заметить зрелую мудрость в ее взгляде? Именно тогда я осознал: трудно выразить словами ту безрассудную страсть, которую я питал к Суфи.