Провокатор

Я спешу в следующий театр. Меня снова встречают радостно и приветливо:

- Чаю? Пирожные?.. Кушайте-кушайте. Вы бедный драматург. Я знаю, что такое бедный драматург! О-о-о! Бедный драматург!.. Я помню таких бедных драматургов!!! О-о-о!

Ты, давясь пирожным, интересуешься своей работой.

- О-о-о! То, что вы написали, это даже не талантливо! Это бодро, находчиво, смело! Вы смелый человек! О-о-о!.. Но, милый ты мой, славный мой, какое сейчас время! Вы меня понимаете?

Ты не понимаешь. И собираешься уходить, а тебя пытают на пороге:

- Да-да!.. У вас, случайно, нет произведения о машинисте тепловоза, ударнике труда?

Бредешь в следующий театр. А там сидит Белоусова и дымит, как тепловоз, на котором ударно трудится проклятый машинист.

- У меня нет пьесы о машинисте тепловоза! - орешь ты ей, открыв дверь.

- Да-да, - говорит она задумчиво. - Наш паровоз, вперед лети!.. А это хорошая мысль! Своевременная! Надо подсказать режиссерскому составу. Будет в духе времени! - И продолжает чтение очередного бессмертного опуса.

Ты некоторое время стоишь в клубах дыма и начинаешь грешным делом подумывать, а не написать ли действительно трагикомедию о машинисте тепловоза, который ехал-ехал, ехал-ехал и приехал...

- Молодой человек, вы ко мне? - прерывают твои мысли.

- Да-с! - И объясняешь причину своего жалкого появления. А тебе в ответ: пьеса не прочитана, надо подождать. Ты благодаришь, кланяешься, цапаешь дверную ручку и слышишь:

- Э, молодой человек!.. А у вас ничего нет о машинисте тепловоза?.. Нет?.. Жаль-жаль...

Сумасшедший дом.

Сумасшедший мир.

Сумасшедший я и родина моя.

девушка Сусанна пользовалась популярностью в образцово-показательном дурдоме среди медицинских братьев. Была она женщина любвеобильная и страстная и вовсе не сумасшедшая, хотя, правда, сдвиг у нее был: в самые интересные минуты она почему-то пытала:

- А ты Шурик?

И надо было твердо отвечать:

- Да, я Шурик.

И тогда больная творила чудеса.

И все было бы хорошо, да нагрянула ревизия с проверкой о состоянии сумасшествия в доме, понятное дело - возникли проблемы, а когда возникают проблемы, надо их решать.

И решили Главному Ревизору (ГР) показать Сусанну, чтобы тот ночью ее тщательно обследовал и поставил диагноз ее недугу. Только вышла трагическая промашка: как-то постеснялись ГР сказать о том, что любит больная имя Шурик! А так вроде дело пошло на лад: понравилась ревизору Сусанночка, ее пылкий взгляд, ее страстность и возбужденность. И оставили их одних, чтобы не влиять на ход событий. И в результате случилась промашка. Должно быть, в замечательную для ГР минуту девушка поинтересовалась:

- А ты Шурик?

А кому понравится, когда тебя обзывают чужим именем? Нет, наверное, отвечал ГР, я - Боря, или там Вова, или Толя, или Валя, или Миша; понятное дело - взъярилась необыкновенно больная такому бессовестному обману: ухватила зубами эскулапа за место, удобное во всех отношениях для таких мстительных целей. Понятно, ГР сделалось больно, и очень больно, и он от всей души шарахнул больную об пол. А пол случился кафельный, поскольку события разворачивались в ординаторской. И лопнула голова сумасшедшей, как плод манго, и обмарали ее бежевые мозги чистую плитку пола. Такая вот неприятность. Но, слава Богу, все обошлось: Главный Ревизор остался доволен работой медицинского персонала и состоянием дел в доме печали. Переходящее знамя удалось сохранить. А что касается девушек, то они поступают регулярно, то есть жизнь продолжается.

Я возвращаюсь домой. Жена все лежит, отвернувшись к стене. Что же она там увидела? Что?

- Что ты хочешь? - спрашиваю. - Суп "Весенний" не ела?

Молчание.

- Что мне отвечать твоим сотрудникам?.. Что ты сходишь с ума?.. Что в запое?.. Что?

Молчание. Дыхание.

- Встать!!! - страшно ору я.

Молчание. Дыхание-дыхание-дыхание.

Я жестко переворачиваю О. Александрову и не узнаю ее - безвольный, растленный безверием, полубесчувственный человек.

- Что с тобой?! - И вырываю пустое тело вверх, на ноги. - Стоять!!!

Жена полоумно смотрит перед собой - и тогда я бью по родному лицу. И еще пощечина. И еще.

- Не бей меня, - говорит Оксана. - Нельзя бить маленьких детей. Я у тебя маленькая-маленькая девочка, спрячь меня в шкатулочку...

- Дуррра!!! - ору я. - Корова!!! - воплю я.

- Тсс! - шепчет О. Александрова. - Слышишь, они здесь...

- Кто?

- Дети. Их сейчас будут ставить к стенке. Слышишь, как младенец мяукает - мяу-мяу... Котеночек... мяу-мяу... Дети, не мучайте котеночка, он тоже хочет жить.

Тогда я хватаю в охапку сумасшедшую жену и врываюсь в ванную комнату. И заталкиваю любимую под холодный душ. Поначалу она отнеслась к моим действиям равнодушно, потом принялась сопротивляться:

- Александров! Пусти меня! Что делаешь, псих?! - Нормальный, здравый голос. - Совсем спятил?! Пусти-и-и!!!

И я хохочу, и обнимаю любимую и единственную, и целую, целую, целую, и плачу, однако, к счастью, ниспадает на нас живая вода, и моей слабости не могут порадоваться мои враги, если они, разумеется, у меня имеются.

Потом О. Александрова ходит по комнате, развешивая белье, и строго выговаривает мне, счастливому:

- Ты определенно... того, Александров. Обратился бы к врачам... Твои поступки носят экзальтированный характер.

- Какой? Какой характер? - хохотал я.

дело Кулешова проходило двенадцатым, и члены Президиума несколько подустали, тем более за окном февралила непогода, давление менялось... Тот, кто подготовил кулешовское дело к докладу перед уважаемым собранием, чувствовал себя прескверно - одолевали колики в печени.

Председательствующий попросил доложить о деле под номером двенадцать. Докладчик, чувствуя все нарастающую боль, принялся невнятно излагать суть вопроса. Его коллеги сидели с сутяжными лицами и, казалось, прислушивались не к словам, но - к трудовой деятельности своих недисциплинированных органов.

Неожиданно дверь приоткрылась и в святая святых проникла секретарь. Все оживились, отмечая свежую прелесть ее ног. Девушка вручила записочку и покинула зал заседания: эх, молодость-молодость-молодость.

Председательствующий развернул бумажную четвертушку и некоторое время оторопело туда глядел. Наконец, прерывая докладчика, он поднялся в полный рост и рвущимся от слез голосом проговорил: