Петербургское дело

— Я могла бы ответить, что никак к ним не отношусь, но это было бы неправдой. Конечно, обвинения в ненависти к русскому народу (а именно в этом контексте обо мне писали в газете «Время вперед») сильно меня огорчили. Я сама русская, я замужем за русским человеком и у меня русские дети. Но это не значит, что я должна плевать вслед человеку другой крови или креститься, как делали это наши предки, при виде чернокожего. Правда В том, что мы относим себя к цивилизованному миру, зачастую не являясь при этом цивилизованными людьми. В этом наша главная беда.

— Чем оправдывали свой поступок Свиридов и Коленников?

— Они утверждали, что напали на чернокожего футболиста из-за того, что он посмел забить голы «Надиру».

— Есть ли, на ваш взгляд, хоть какое-то оправдание их поступку? Можно ли их считать нормальными русскими парнями?

— Свиридов ударил человека ножом в живот. Два раза. А потом пошел домой и с аппетитом ел борщ, который ему приготовила жена. В моем представлении подобное равнодушие к человеческой жизни не совместимо с понятием нормы. Оно оскорбляет не только нашу душу, но и наш разум. Знаете… чем дольше я живу, тем больше мне кажется, что все мы, называющие себя людьми, не являемся представителями одного вида. Внутри нашего сообщества есть «люди», а есть «нелюди». А есть «ни то ни се». Если в животном мире разделение на виды идет по биологическим признакам, то в человеческом (и я в этом твердо уверена) — по нравственным.

— Что вы скажете о вердикте суда?

— Я рада, что суд признал их виновными в убийстве по мотивам национальной ненависти и вражды, потому что усмотрел в нападении на африканца целенаправленную акцию, а не просто бандитскую выходку болельщиков «Надира». Это типичное убийство на расовой почве. И если в Америке эпоха ку-клукс-клана закончилась, то у нас она только начинается. Но мы в силах остановить ее пришествие, если не будем смотреть на жестокость сквозь пальцы и обманывать себя громкими словами о патриотизме.

— Вы считаете, что прививать молодым людям патриотическое воспитание вредно?

— Я считаю, что не надо называть патриотическим воспитанием откровенную дурость. Дурость в смысле одурачивания молодых ребят громкими лозунгами, за которыми, по сути, не стоит ничего, кроме ксенофобии и жестокости.

— Вы всегда так резко выражаетесь?

— Политкорректность в деле борьбы со злом неуместна. Нужно взять на себя смелость называть вещи своими именами. Фашистов — фашистами, а ублюдков — ублюдками.

— Спасибо за искренний ответ.

— Спасибо за искренние вопросы».

Костырин ни на день не забывал, что двое его «собратьев по оружию» томятся в тюрьме. Он сам был отчасти виновен в этом. Если бы он в тот вечер не напился, а остался трезв и сам руководил делом, все прошло бы без сучка, без задоринки. Свиридов и Коленников оставили много следов. Отпечатки пальцев, кровь на одежде, нож, который Свирид не удосужился выбросить, — всего этого не было бы, если бы он, Дмитрий Костырин, не напился до скотского состояния. А раз так — значит, он виноват в том, что так жестоко обошлась с ними судьба. А верней, не судьба, а судья Жукова, мерзкая сучка, обожающая негров и ненавидящая русских парней.

Костырин видел Жукову пару раз по телевизору. Черноволосая, смуглая, она и сама была похожа на нерусь, хотя и утверждала обратное.

«Если в животном мире разделение на виды идет по биологическим признакам, то в человеческом — по нравственным».

Так она сказала. И Костырин был полностью согласен с этим изречением. Но добавил бы к нему от себя еще три фразы. Первая: нелюдь — это любой, кто плюет на родину, кому черные рожи недоумков дороже родных людей. Второе: нелюдь — это болезнь, и болезнь заразная. И третье: нелюдей нужно уничтожать, и чем скорей, тем лучше, чтобы они не успели заразить нормальных людей.

Костырин не был из породы болтунов и созерцателей. Раз что-то решив, он всегда претворял это в жизнь. Чего бы это ни стоило.

5

Опять мясо подорожало. Ну что ты будешь делать с этими ценами, а?! И ладно бы хоть зарплата росла пропорционально стоимости товаров, так ведь нет. Гонка длиною в жизнь, которую невозможно выиграть. Это как гнаться за молодостью — сколько усилий ни приложи, а все равно постареешь.

Таисия Петровна Жукова вышла из магазина, поставила пакеты с продуктами на крыльцо и поправила платок. Погода вроде бы налаживалась. Еще неделя-две, и наступит настоящая весна. С сухим, чистым асфальтом, теплым ветром по вечерам и радостными лицами людей, одетых в легкие куртки и свитера.

Таисия Петровна представила себе эту картину и улыбнулась. Да, весна пришла. И пусть на улицах слякоть и остатки снега, зато в воздухе носится этот ни с чем не сравнимый запах оттаявшей земли. Запах, от которого у любого горожанина щемит сердце, а душа наполняется каким-то смутным, но радостным предчувствием.

В сумочке у Таисии Петровны зазвонил телефон. Это была старая подруга Нинка Кулешова.

— Таис, ты где? — бодро осведомилась Нинка.

— Только что из магазина вышла.

— Ты на машине?

— Нет. Машина еще в мастерской. Я от самого метро ножками — топ-топ.

— Бедненькая. Как насчет того, чтобы куда-нибудь сходить сегодня вечером? Мы с девчонками собираемся.

— М-м…

— Хватит думать, Жукова! Сегодня ж пятница! Посидим в ресторанчике, поболтаем. Хоть отдохнешь от своих уголовничков.

— Да мне завтра нужно на работу заехать.

— Заедешь, никуда не денешься. От бокала вина еще никто похмельем не страдал.

— Знаю я твой бокал, — усмехнулась Таисия Петровна. — Начнется все с полусухого, а закончится банальной водкой.

— Жукова, не наговаривай на честную девушку! — возмутилась Кулешова. — В конце концов, могу я расслабиться в конце трудовой недели!

— Это твое право.

— Вот именно! Ну, так что сказать девчонкам? На тебя можно рассчитывать?

Жукова посмотрела на тяжелые пакеты, представила себе дальний путь до дома, пролегающий по грязи, лужам и талому снегу, и вздохнула:

— Давай я тебе через полчаса из дома перезвоню, ладно?

— Ладно. Но если откажешься — ты мне враг на всю жизнь. Понятно?

— Понятно.

— Чао!

Таисия Петровна убрала телефон в сумочку и со вздохом взялась за пакеты. Честно говоря, она была бы не прочь встретиться с Нинкой и девчонками. Ну девчонками их можно было назвать весьма условно. Как-никак недавно сороковник разменяли. И все же было в их редких посиделках что-то озорное и юное. Что-то похожее на то, что показывают в сериале «Секс в большом городе». Только градус болтливости и необязательности на этих вечеринках повыше.

Нинка, конечно, напьется и начнет рассказывать о своих любовных похождениях. Светка Петрова встретит эти россказни со свойственным ей скепсисом. Полинка Кожинова будет смотреть на Нинку расширившимися от восторга глазами. Полинка — смирная, затюканная мужем домохозяйка, и ее сексуальные грезы не простирались дальше какого-нибудь Хуана Антонио или Хосе Родригеса из очередного латиноамериканского сериала. Потом Полинка залпом осушит стакан вина и скажет с мрачной решимостью:

— Все, развожусь! Какого черта я должна всю жизнь торчать у этой дурацкой плиты? Об этом я, что ли, мечтала в юности?

— Правильно! — поддержит ее Нинка.

А Светка ей скажет:

— А как же дети? О них ты подумала?

Полинка задумается и кивнет:

— Да. В наше время женщине приходится выбирать — либо дети, либо жизнь.

И тут загалдят все разом. О том, что дети и есть жизнь (Светка), о том, что дети — не цветы, их поливать не надо, вырастут и сами (Нинка), о том, что дети вовсенепомехаиможносовмещать(Таисия Петровна). Потом все придут к выводу, что во всем виноваты мужики, и на этом успокоятся.

Одним словом, вечер будет отличным. И, придя домой, Таисия Петровна не будет думать о том, что она — просто стареющая, одинокая и никому не нужная женщина.

Путь до дома занял у Жуковой минут двадцать. Возле подъезда она остановилась, чтобы набрать код замка. Раздался тонкий писк, и дверь открылась. Таисия Петровна подхватила сумки и, придержав дверь ногой, вошла в подъезд.