Драматург

Если она и обрадовалась, то ничем это не показала, просто сказала:

— Я оставила конверт у миссис Бейли. Там деньги, расписание поездов и гостиничная бронь.

— Ты была уверена, что я соглашусь.

— Что же, даже у тебя, Джек, есть чувство долга.

Я подумал, что это был нечестный выпад. Черт побери, я ведь был крестным отцом ее ребенка. Я парировал:

— Ты, похоже, зачистила все углы.

Услышал, как она с шумом втянула воздух. Сказала:

— Если бы я зачистила все углы, Джек, я бы покончила с нашей дружбой много лет назад.

И повесила трубку.

Когда я работал полицейским, мне приходилось встречаться с разными людьми, в основном отбросами общества. Когда я работал в Каване, мне довелось арестовать человека, мочившегося в публичном месте. Ну, да, Каван отличается высоким уровнем преступности. Когда я посадил этого человека в машину, я почувствовал себя паршиво. Он сказал:

— Сынок, друзей отличает то, что они никогда, я подчеркиваю — никогда, не позволяют тебе чувствовать себя скверно. И так должно быть везде в мире.

Я тогда был молод, заносчив, поэтому сказал своим командирским голосом:

— Я тебе не друг.

Мужчина устало улыбнулся и заметил:

— Конечно, у полицейских нет друзей.

Я забыл его лицо, но я запомнил его слова. Злился ли я на Кэти? Давайте скажем так: мне трудно будет объяснить миссис Бейли, почему я пробил кулаком дыру в стене ванной комнаты. Едва не раздробил себе костяшки пальцев.

Миссис Бейли протянула мне толстый конверт, говоря:

— Эта молодая девушка, Кэти… Она оставила это для вас.

— Спасибо.

Я взвесил конверт на ладони, решив, что денег там много. Миссис Бейли продолжала смотреть на меня, и я выпалил:

— В чем дело?

Возможно, я был излишне резок. Старая женщина отступила на шаг и сказала:

— Эта девушка, Кэти… она ведь не из наших, я хочу сказать — она не ирландка?

— Нет, она из Лондона.

— Но она говорит с ирландским акцентом.

— Да, она уже совсем стала местной.

Миссис Бейли прищелкнула языком, покачала головой, считая мои слова чушью, и заявила:

— Они думают, что раз купили кольцо дружбы и поминают Господа, так они стали уже одними из наших, как будто такое возможно.

Я с трудом улыбнулся, повернулся, чтобы уйти, и сказал:

— Простите, если я был слишком резок.

Она оценивающе посмотрела на меня:

— Вы были резки, и я не думаю, что вы об этом сожалеете. Я полагаю, что вы огорчены, поскольку гордитесь умением держать себя в руках. Это в вас еще живет полицейский.

Я полагал, что бессмысленно спорить по этому поводу, поэтому сказал:

— Я уезжаю на пару дней в Дублин.

— Что, вы снова работаете?

— Нет, нужно просто кое-кого навестить.

— Этот кто-то болен?

— Как попугай.

У меня есть дорожная сумка, которую можно носить на плече, но я не знал, что в нее положить для визита в тюрьму. Взял две белые рубашки, они сгодятся для любого случая. Пару брюк от Фара с такой стрелкой, что ей можно резать хлеб. Разумеется, две книги, чтобы скрасить себе путь туда и обратно. Я в понедельник был у Чарли Бирна. Он получил тонны новых книг, и я пожалел, что у меня не было времени их просмотреть. Винни был погружен в чтение. Подняв голову, он с улыбкой произнес:

— Джек, мы уж решили, что ты завязал с чтением.

— Такого не может быть.

— Тебе помочь?

Я оглянулся. Поблизости никого не было, поэтому я спросил:

— Я собираюсь навестить одного парня в тюрьме. Подумал, не принести ли ему пару книг. Есть предложения?

Винни поправил очки, что свидетельствовало о серьезных раздумьях, и сказал:

— Я бы не стал брать книги о тюрьме. В смысле, парень сидит. Неужели ему захочется еще и читать об этом?

Он как будто прочел мои мысли. Да простит меня Господь, я подумывал как раз о такой тематике. Винни протянул руку к полке за своей спиной, где, как я знал, он держал свои любимые книги, и вытащил одну:

— Вот.

«Пакун» Спайка Миллигана. Я заметил:

— Это же твой собственный экземпляр. Выглядит много раз читанным, но в прекрасном состоянии.

— Джек, самое худшее, что может случиться, это что они книгу сопрут. Но они ведь и так уже сидят.

— Сколько я тебе должен?

— Я запишу на твой счет.

— Спасибо, Винни, тебе это зачтется.

— Из твоих бы уст да в уши Господа.

Поезд отправлялся в одиннадцать утра. У меня оставалась масса времени, поэтому я пошел к собору и с облегчением увидел, что браконьера на месте нет. Пошел дальше, к больнице, по направлению к «Кукс Корнер». Начался дождь, и я поднял воротник. Свернув на Милл-стрит, я решил купить сигарет. Сколько себя помню, там был семейный продуктовый магазин. Я отметил, что теперь он превратился в мини-маркет, и задумался, сколько же прошло времени после моего последнего туда визита. Вошел, и снова сюрприз: теперь это была мини-Африка. В проходах болтали семейства черных, всюду бегали черные дети. Из каждого угла доносилась громкая музыка. Жизнерадостный великан хлопнул меня по плечу:

— Добро пожаловать, приятель.

Я подошел к кассе, и женщина лет тридцати с хвостиком, потрясающая красотка, сказала:

— Приходите еще, и поскорее.

— Обязательно.

Дождь прекратился. Я прошел мимо полицейского участка… раньше это место называли бараками. Там кипела бурная деятельность. Я замедлил шаг, испытывая калейдоскоп чувств. Жалел ли я, что меня поперли из полиции? Господи, конечно. Тосковал ли я по всему этому дерьму? Никогда. Задумался, как бы это выглядело, если бы я заглянул навестить своего старого врага. Кленси. Я что, с ума соскочил? Я точно знал, как все будет.

Плохо.

Человек лет пятидесяти, обладатель мясистых щек и багрового носа, в твидовом пиджаке и форменной синей рубашке задержался и спросил:

— Джек?

— Привет, Брайан.

Если не изменяет память, иногда случалось, что мы с ним вместе разгоняли толпу во время волнений среди скотоводов. При форменном галстуке и золотом fainne он выглядел карикатурно. Но его грубоватое дружелюбие не было поддельным.

— Бог ты мой, а я слышал, что ты умер.

— Почти.

Он оглянулся, и я знал, что его карьере разговор со мной не посодействует. Брайан предложил:

— Может, быстренько выпьем по одной?

— Я опаздываю на поезд.

Я не мог вспомнить, когда в последний раз я садился в поезд, — и что, черт побери, случилось с вокзалом? Разумеется, я слышал, что забастовки на железной дороге и сидячие протесты на рельсах внесли хаос в работу этой службы, но вокзал изменился полностью. Раньше это был деревенский вокзал, обслуживающий, по сути, деревенский люд. Начальник вокзала знал каждого жителя Голуэя, а также не только то, куда ты направляешься, но и зачем. Неважно, сколько лет вы отсутствовали, вы могли рассчитывать, что он встретит вас на станции, назовет по имени, и ему будет известно, где вы пропадали.

Диктор объявил отправление поезда на четырех языках. Я встал в очередь за билетом за людьми с рюкзаками. Нигде ни слова по-английски. Наконец я заказал обратный билет, чтобы вернуться через два дня. От названной стоимости у меня отвисла челюсть.

— Это что, первый класс?

— Не говорите глупостей.

Бормоча что-то себе под нос, я прошел мимо модернового ресторана, с трудом припомнив, какое раньше здесь было простенькое кафе. Там на стене висела фотография Алкока и Брауна рядом с плакатом, изображавшим веселого мужика, с удивлением глазевшего на стаю фламинго с пинтами темного пива в клювах. На плакате была надпись: