Расследование

Передав Урона Никите, Джессел тем самым недвусмысленно дал всем понять: он не сомневается, что мы с Крэнфилдом умышленно помешали его лошади выиграть. Это, что и говорить, не способствовало укреплению в общественном сознании противоположной точки зрения.

За одним из главных столов возле танцевального пространства восседал лорд Ферт, что-то очень серьезно втолковывавший крупной даме в голубых страусовых перьях. Другие стулья стояли пустыми, но, пока я разглядывал стол, оркестр заиграл что-то латиноамериканское, и большинство гостей лорда Ферта вернулись. Некоторых из них я знал, хотя и весьма отдаленно. Того, кто мне был нужен в первую очередь, среди них не было.

Через два стола от лорда Ферта я увидел Эдвина Байлера, важно призывавшего официанта наполнить бокалы его гостей. Сознание собственной важности не позволяло ему взять бутылку и налить из нее самому. На другом конце стола находилась его маленькая толстушка жена.

Никакой надежды скакать на лошадях Байлера. Жало обиды вошло глубже, чем я предполагал.

За спиной я услышал шелковое шуршание, и на меня пахнуло духами Роберты. Я обернулся.

– Келли!

Она действительно была в этот вечер обворожительна.

– Келли... Бобби говорит, что вы должны проводить меня на ужин.

– Очень благородно с его стороны!

– Вы ему, похоже, понравились. Он сказал... – Роберта вдруг замолчала. – Не важно, что он сказал.

– Вы его хорошо знаете? – спросил я.

Она сразу же учуяла намек:

– В общем-то да. Он живет в соседней деревне. Вчера он пригласил меня... Я думаю, он сделал это, чтобы как-то меня утешить... Отец отменил в нашем доме прием, и Бобби позвонил мне вчера... Он очень мил...

– Да, – согласился я.

Мы спустились по лестнице и прошли через арку в зал, где был накрыт ужин. Там свет горел куда ярче, но это никак не повредило впечатлению, производимому Робертой.

Вдоль одной из стен протянулась буфетная стойка, уставленная тарелками с холодными закусками, заливными и также пирожными с кремом. Роберта сказала, что, прежде чем приехать сюда, пообедала у Бобби и теперь есть не хочет, но мы все же положили себе на тарелки семги и устроились за одним из двух десятков столиков, что занимали половину зала.

В двух шагах от нас сидели трое знакомых жокеев, поставив локти на стол, загроможденный пустыми тарелками и кофейными чашками.

– Келли! – крикнул один из них с сильным северным акцентом. – Господи! Это же Келли! Иди сюда, старый черт, и не забудь захватить юную красавицу.

Подбородок юной красавицы начал обычное движение вверх.

– Главное не акцент, а человек! – сказал я.

Она посмотрела на меня с неодобрительным удивлением, но, когда я встал и взял свою тарелку, она последовала за мной. Они освободили для нас место, выразили восхищение тем, как выглядела Роберта, и не сказали ни слова о дисквалификации. Как пояснили ребята, их подруги отправились пудрить носы. Когда они вернулись с безукоризненными носами, компания распрощалась с нами и отправилась обратно танцевать.

– Они были очень милы. – В голосе Роберты сквозило удивление.

– Естественно.

Она вертела в руках вилку, не глядя на меня.

– На днях вы сказали, что мой ум в цепях. Это в том смысле, что я сужу о людях по их акцентам, а это неверно, да?

– Из Итона выходили и мошенники, – сказал я. – Ну конечно, неверно.

– Кактус! – воскликнула она. – Сплошные колючки!

– Врожденный порок и врожденная добродетель существуют, – сказал я. – Но они поселяются в нас по их собственному усмотрению – независимо от места рождения и дохода родителей.

– Где вы учились?

– В Уэльсе.

– Но у вас нет валлийского акцента. У вас вообще нет никакого акцента. Это очень странно, учитывая, что вы всего-навсего... – Она оборвала себя и ужаснулась своей опрометчивости: – Господи, я же не хотела... Извините.

– Ничего удивительного, – заметил я. – Учитывая взгляды вашего отца. Да и я ничем не лучше, в каком-то смысле. Я вполне осознанно уничтожил свой валлийский акцент. Еще в школе я тайком упражнялся, подражая дикторам Би-би-си. Я хотел стать государственным служащим и был полон честолюбивых планов. Я знал, что вряд ли сумею чего-то достичь, если буду говорить, как сын валлийского крестьянина. Поэтому со временем литературно правильная речь стала моей естественной манерой изъясняться. За что, кстати, меня очень презирали родители.

– Родители! – обреченно вздохнула она. – Ну почему от них нет никакого спасения?! То, что мы есть, – результат их влияния. А я хочу быть собой. – Она удивленно оглядела себя. – Никогда в жизни у меня не было такого чувства. Не понимаю...

– Зато я понимаю, – сказал я. – Только это обычно случается с людьми в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Это называется восстание против родителей.

– Вы надо мной издеваетесь! – Но подбородок не стал задираться вверх.

– Ни в коем случае.

Мы докончили семгу и стали пить кофе. Большая компания наполнила тарелки и сдвинула два столика рядом с нами с тем, чтобы все могли усесться вместе. Они неслись на всех парусах, подгоняемые алкоголем и дружеской беседой, шумные и раскованные. Я лениво оглядывал их. Четверых я знал: двое тренеров, одна жена, один владелец.

Один из тренеров, Тревор Норс, вдруг увидел меня и буквально уронил нож.

– Это Келли Хьюз, – сказал он недоверчиво.

Вся компания повернулась в мою сторону и принялась меня разглядывать. Роберта издала страдальческий вздох. Я окаменел на стуле.

– Что вы здесь делаете?

– Пью кофе, – вежливо сообщил я.

Норсу ответ не показался забавным. Он прищурился. Я про себя вздохнул. Вообще-то никогда не следует ссориться с тренерами, это означало лишить себя еще одного потенциального источника доходов, но я несколько раз ездил на лошадях Норса и знал, что ему практически невозможно угодить.

Крупный мужчина шести футов с лишним ростом, ошибочно полагавший, что габариты могут заменить умение ими пользоваться. С владельцами он умел обращаться куда лучше, чем с лошадьми, с первыми он был внимателен и предупредителен, со вторыми небрежен.

Его безмозглая жена брякнула: