Напряжение

До отхода поезда я уже не отходил от нее. Вместе запаковывали чемодан, а оставшееся время гуляли. В первый раз она разрешила взять ее под руку (я заметил, что перед разлукой люди добреют. Пример: в день отъезда Джек не сказал мне ни единой гадости!).

Я спросил Марину, почему она едет в дом отдыха, а не к родным. Она сказала, что у нее никого нет.

«Как, совсем?» - удивился я. Это вырвалось у меня неожиданно. Марина сказала с грустью: «Совсем. Самый близкий мне человек живет в Ленинграде». - «А в Новосибирске?» - спросил я. «Может быть, будет и в Новосибирске. - Марина засмеялась и добавила: - Дело не в родстве, а в людях».

Она - ленинградка. Но каким ветром ее занесло сюда? Я начал допытываться. Она махнула рукой: «Долгая история, Слава, а поезд скоро отходит».

Когда она уже сидела в вагоне, я сказал в окно: «Я, наверно, приеду в июле».

Марина встрепенулась (я заметил, как заискрились ее глаза) и проговорила: «Да? Это очень хорошо, - но потом, словно спохватившись, спросила: - А зачем? До первого сентября еще много времени». - «Дела у меня», - поспешил соврать я.

Марина прищурилась (у нее изумительное выражение лица, когда она щурится: хитрое-прехитрое) и погрозила пальцем: «Никаких дел, надо отдыхать».

Поезд тронулся, а я до боли в сердце почувствовал, что мне нужно, необходимо именно сейчас что-то сказать ей. Хоть расцепляй вагоны или нажимай стоп-кран за 100 рублей или три месяца принудработ.

Но вагон двигался, а я шел рядом, убыстряя шаги. Мы оба молчали. Она вдруг протянула в окно руку. Я схватил, стиснул и прижал к губам… Марина крикнула: «Не надо! Береги себя, упадешь!..»

Это было сказано очень вовремя: платформа кончалась, а я, конечно, ничего не видел, не замечал, не соображал.

Через несколько минут среди белых огней виднелась лишь красная точка.

И тут только я понял, что она меня назвала на «ты». Сама.

Уже дома я пришел к интересному выводу: все-таки я ей небезразличен. Я даже вырос в собственных глазах.

Сейчас ложусь спать. Одиночество меня не пугает. Даже рад, что никто из нашей братии не видел тех штучек, которые я вытворял от восторга.

2 июля.

Уезжаю домой. Весь день переживаю в уме вчерашние события. Будет ли еще когда-нибудь такой вечер?

18 июля.

Вот я и опять в городе. С трудом вырвался из материнских объятий, оставив ей 6 трудодней - мой вклад в развитие сельского хозяйства за две недели каникул.

Хожу по маршруту: завод - общежитие - завод… Чертовская штука безделье. Так устаешь от него! Силюсь вспомнить хоть какое-нибудь событие сегодняшнего дня. Ничего.

Очень плодотворный день.

Да, был в бане. Как я мог упустить сей исторический момент?

19 июля.

Господи! Архинесчастный человек на свете - это я! Вчера никак не мог добиться ответа, где Марина. В общежитии - замок на двери ее комнаты, в проходной ничего не знают о ней. А сегодня буквально за подол ухватил Майю. Захлебываясь от восторга, что первая сообщает мне новости, она тараторила: Марина была делегатом на слете стахановцев, получила грамоту и часы. А позавчера уехала в командировку в Кемерово. Ну, не свинство ли? Хочется плакать, сломать какой-нибудь симпатичный забор (деревянный, разумеется) или поругаться с первым встречным.

Вспомнил 1 июля и сразу успокоился. Обливаясь по?том (в городе пекло), читал философские повести Вольтера. Недурно писал просветитель.

20 июля.

Что еще может делать интеллигент, выходец из колхозного крестьянства, в часы вынужденного безделья? Читать. Читал «Исповедь» Руссо (вдруг пригодится?). Просмотрел курс дебютов. Пробовал играть в шахматы сам с собой. Выиграла та моя половина, которая играла белыми. Болел же я за черных.

Все-таки скучно. Хоть Джека какого-нибудь или на худой конец - Митьку… Готов даже принять гипнотический сеанс. Где вы, мои милые бандиты?

До конца командировки осталось 6 дней.

21 июля.

Делал то же, что и вчера (см. запись). Но теперь уже осталось 5.

22 июля.

Прочитал найденную в тумбочке у Сашка брошюрку о космосе. А потом весь день раздумывал над ней. До чего же неоптимистичная наука астрономия! Разве можно так откровенно говорить человеку, что он ничтожен со своей 60-70-летней жизнью? И как он велик в мечте завоевать космос! Велик и ничтожен. Пример диалектического единства противоположностей?

23 июля.

Не выдержал одиночества. Была потребность с кем-нибудь потолковать. Забрался в канцелярию, взял телефонную книгу и принялся беседовать. Разговор носил чисто деловой характер:

«Сергей Иванович?»

«Нет, Самсон Игнатьевич».

«Ну, все равно. Почему вы лысый?»

«Потому что это модно, молодой человек».

«Откуда вы знаете, что я молодой человек?»

«А откуда вы знаете, что я лысый?»

«По голосу».

«Вы изучаете логику?»

«Нет, фармакологию, санскрит и телемеханику…»

И так далее в том же духе. За 10 минут я выдохся и сложил оружие, сказав «Aufwiedersehen!..».

Вообще, такие беседы напоминают блиц-турнир на выносливость и сообразительность, если до начала невидимый противник не пошлет тебя к дьяволу (а это бывает в двух случаях из трех).

К вечеру вернулось благоразумие. Дочитал «Исповедь». Никогда не думал, что это такая мудрая книга и такая настоящая исповедь. А Руссо меня покорил. Удивительная, противоречивая личность! Загадочная, для современников и понятная для потомков. Гениальный и одновременно наивный человек, полный нежной любви к людям.

24 июля.

Встретил на улице Аню Терентьеву. Когда-то, на первом курсе, был увлечен ею, но не очень.

Пошли в сад Петухова. Сидели на скамейке. Никого мне не надо, кроме Марины. И в саду мне казалось, что сижу с ней.

26 июля.

Я уже заметил: когда сильно готовишься к чему-нибудь, думаешь, мечтаешь, наяву получается все проще и прозаичнее. Короче говоря, мне мерещилась какая-то сногсшибательная встреча. Какая именно, я не представлял, но только сногсшибательная, не меньше.

Но встречи не было. Поздоровались, обменялись приветствиями, рукопожатиями, как главы разных дипломатических миссий. Ничего того, что было 1 июля, («А что было? - спрашиваю сам себя и отвечаю: - Что-то».) Что-то, чего-то… Или я идиот круглый, или я чего-то не понимаю. Впрочем, идиот и должен чего-то не понимать.

Поздравил ее с наградой.

«А вы откуда знаете?» - спросила она. «Я все про тебя знаю. Что ты делаешь, куда ты уехала…» Она моментально поняла, и рассмеялась: «Ишь, какой ты прыткий! А как твои дела?»

На сей раз я не выглядел дураком (о каких делах идет речь?!) и сказал, что блестяще (если считать блестящим унылое шатание по пустым коридорам). Хорошо еще, она не углубилась в расспросы и уточнения.

Хотел побродить с ней по улицам, но она отбоярилась: устала с дороги. И завтра не сможет. Много работы на заводе. Встретимся послезавтра.

Шел домой не то грустный, не то усталый, не то обиженный. Разбирался сам в себе. Что, собственно, меня обидело? Разве должна она была броситься мне на шею? Конечно, нет. Говорить комплименты? Тоже нет. Что же тогда?

В общем, я запутался окончательно. Но понял одно: я хочу, чтобы она меня полюбила. Я бросил все и приехал ради нее, чтобы видеть ее, быть с ней. А у нее дела. Вывод: она меня не любит.

Уже в кровати думал: что так красит Марину? Ведь она очень хорошенькая. Вспомнил. Родинка на щеке. Женщины часто приклеивают такие родинки. Может быть, у нее тоже ненастоящая? Настоящая или нет?

10 августа.

У нас был интересный разговор. Я смеялся: впервые вижу живого стахановца рядом, не на трибуне. А потом спросил, как она стала стахановкой, и вообще о передовиках, действительно ли они намного обгоняют других рабочих.