Попутчики

емейных трусах. Трусы Дукалиса переливались зелёным, а Каразии – фиолетовым цветами.

– На, надень на голову, – протянул Толик дырявый полиэтиленовый пакет. Нет, нет, дыркой вперёд, вот так. Всё видишь? Молодец.

– Толик, ты что? Может, не выспался?

– Вперёд, – не реагируя на вопрос, приказал Дукалис, и оба, быстро проскочив коридор, запрыгнули в дежурную часть.

– Шапку! – лаконично обратился Дукалис к дежурному. Тот, уставившись на двух оперов, как врач на душевнобольных, открыл тумбочку, достал оттуда милицейскую шапку-ушанку с опущенными ушами и козырьком и протянул Дукалису.

– Вы чего, орлы, с ума спятили?

Дукалис, не отвечая, оглядел дежурку, быстрым движением скинул трусы и остался в чём мать родила. Открыв камеру, он шагнул внутрь, Каразия безропотно следовал за ним.

Задержанный открыл от изумления рот.

Дукалис, нагнувшись к нему, прошептал:

– Ну, так за что тебя задержали?

Пока мужик соображал, что ответить и почему на доблестных сотрудниках нет их культурных костюмчиков, Дукалис крикнул:

– Эдик, держи ему ноги! – прыгнул на мужика и, напялив ему по самые плечи шапку, прижал его голову к стене.

Волосатая грудь Толика вздымалась, как у быка, когда он с силой налёг на уши шапки, перекрывая бородачу весь кислород. Каразия намертво сцепил руки на дёргающихся ногах мужчины.

– Я тебе сейчас покажу ментов, ты меня ещё раз пошлёшь, – шептал Дукалис.

Через минуту он снял ушанку с головы задержанного. Лицо того посинело, из глаз катились слезы, он конвульсивно открывал и закрывал рот и хватался руками за шею. Пока он дёргался, Дукалис повернулся к Каразии и сказал:

– Хорошая штука. «Шапка Мономаха» называется. Эй, мужик, ты не прикидывайся, это маленькая доза, я сейчас добавлю.

В тесной душной камере запахло нашатырным спиртом.

– Что это? – спросил Каразия.

– А что, в Выборгском этого не применяют? Зря, отличная вещь.

Никаких следов. Правда, товарищ? Как дышится, свободно? Ну что, продолжим оздоровительный сеанс?

Дукалис понюхал шапку.

– Нет, ну это несерьёзно. Совсем не пахнет. Эдик, сходи за пузырьком.

Задержанный замахал руками.

– Ага, кажется, в нас просыпаются остатки совести. Ну, слушаю, что ты там натворил?

– Да, да, моя работа, – захрипел бородач, – но я не хотел, она сама напросилась.

– Что это твоя работа, я и не сомневался, – ответил Дукалис, который, разумеется, и близко не представлял, о чём идёт речь. – Молодец, ещё в детском садике учат – старшим надо говорить правду.

Он подошёл к двери камеры, дотянулся до стола дежурного, взял лист бумаги и авторучку и вернулся назад.

– Вот тебе бумага, напишешь сам, как всё было, на суде зачтётся. И смотри, без ошибок!

Опера покинули камеру, Дукалис натянул трусы, и оба вышли в коридор. Стоявшие у паспортного стола дамочки томно заулыбались, увидев Толин торс.

В кабинете Дукалис не спеша стал одеваться.

– Эдик, пакет можешь снять.

Тот медленно стащил пакет с головы и сел на стул.

– Чего сидишь, одевайся.

– А