Необитаемое сердце Северины

Феликс задумался. Вживленный под кожу девять месяцев назад новый чип был не просто отслеживающим его передвижения прибором, как предыдущие. Он пересылал в лабораторию показания состояния организма Феликса – давление, пульс и даже состав алкоголя или наркотиков в крови. Чип помог Феликсу избежать смерти – его пытались отравить в баре гостиницы под Брюсселем. После сигналов с чипа в гостиницу был направлен ближайший агент-нелегал из местных, который спас Феликсу жизнь. И это было не банальной попыткой ограбления русского туриста – нелегалу пришлось убить человека, который грузил неподвижного Феликса в багажник своей машины.

Конечно, при большом желании обнаружить вживленный чип агентам контрразведки не составит никакого труда. Пока что службы безопасности в Европе ищут неизвестное оружие или просто излучатель электромагнитных волн. Но Мамонту не миновать более пристального исследования. Чип – единственное, что связывает Феликса с Конторой, и его обнаружение даже случайным врачом «Скорой помощи» сведет на нет все усилия по созданию легенды физика из Москвы.

Придя в Контору человеком зрелым, Феликс имел надежное и практически непогрешимое прошлое. Такая великолепная легенда с реальным детством, студенчеством и женитьбой случается редко. Конечно, Мамонтов-старший тут слегка напортил своим существованием – он был проектом 952, но это могли выяснить и сопоставить только свои, отец Феликса никогда не выезжал за границу.

Услышав о сроке, который определила ему Контора, Лекс повел себя агрессивно, и обсуждение неожиданно сменило направление. На пределе громкости Феликс заявил, что его не устраивают несколько лет жизни в Европе. Он должен дождаться запуска адронного коллайдера, а это дело не скорое – лет 10 – 12 как минимум. Оказывается, именно ради этого эксперимента он и согласился на «ерунду с убийствами».

Первым из шестерки обрел голос психолог. Он предположил, что это у Мамонта последствия перенапряжения – налицо факт убийства через стену даже при наличии отражателя. Осознание сверхвозможностей организма в таких случаях иногда приводит к нервному срыву и попыткам выбрать другую направляющую существования, отвлечься на что-то реальное и естественное.

Феликс неожиданно для себя рассердился так, что наговорил много обидного своим наблюдателям. Они, конторские крысы, ничего не смыслящие в науке, называют естественным запуск ускорителя элементарных частиц и имитацию взрыва, последствия которого непредсказуемы?! Почему целая команда таких умных, как они, считающих себя специалистами, не может до сих пор выяснить самое главное – момент импульса и его причину? Зеркала и стены, как оказалось, не преграда! И это он еще ни разу не напрягался! Кто может определить его энергетический потенциал? А если этот потенциал больше, чем тот, что имитируют люди на ускорителе, что тогда, а?! А если он, Феликс Мамонтов – черная дыра?! Или тот, кто спасет мир от черной дыры после столкновения пучков! Почему его изучает и использует разведка службы безопасности, а не ученые?!

Лика, которая при «разборе полетов» находилась в квартире рядом с Феликсом, бросилась за шприцем, как только услышала о «ерунде с убийствами». Через пару минут после укола Феликс стал говорить медленней и спокойней. Даже изобразил попытку извиниться за резкие слова. В доказательство, что не сбрендил и не поддался мании величия, он внес предложение ограничить заказы до минимума. Использовать его возможности для целей Конторы только в исключительных случаях. Имитировать похожие смертельные исходы с применением излучателя электромагнитных волн в местах, где он, Феликс Мамонтов, никогда не появлялся. Позволить ему завершить научную работу по коллайдеру. Он должен находиться там в момент запуска и лично участвовать в эксперименте.

– Ты хочешь пободаться с ускорителем? – не сдержала улыбки Лика. – Ты больной!

– Знаю, – сказал Феликс. – На всю голову.

* * *

Северина летом девяносто седьмого прошла небольшой курс боевой подготовки. На этом Армия настояла.

– Я хлеб пеку знатный и с оружием управляюсь профессионально, больше с меня взять нечего. Почему у меня такой хлеб получается, толком объяснить не могу. Сколько желающих рядом стояло, делали все, как я, а хлеб все равно мой вкусней. А вот оружие я знаю досконально. Тащи материно ружье.

– Я не люблю оружие, – покачала головой Северина. – И не собираюсь стрелять зверей на охоте.

– А чего его любить? Научись пользоваться, вдруг по жизни пригодится. А не хочешь охотничье ружье изучить, вот тебе «макаров», а вот чешский автомат. Чем плохо, если ты научишься их разбирать, чистить, смазывать и собирать.

– А можно я... – приуныла Северина.

– Нельзя! – перебила Армия. – Вся история человечества – это войны и сражения. Согласна?

– Согласна...

– Тогда приступим к подробному изучению истории. Мечи, пушки, однозарядные пистолеты пропустим, начнем с «макарова». Сначала я разбираю-собираю, а ты – смотришь. Потом наоборот.

Северина взяла тяжелый пистолет, повертела его в руках и спросила:

– Стрельнуть можно?

– А как же! – Армия отобрала пистолет. – Как только научишься чистить, смазывать, собирать и заряжать, пойдем стрелять по мишени.

* * *

Осенью родня увезла Дауньку в город. Солодуха попросила отметить его как инвалида и вернуть ей обратно. Но родня то ли замешкалась с медкомиссией, то ли побоялась ехать в Полутьму по бездорожью – сентябрь оказался мокрым. Северина напоследок при прощании обхватила голову Дауньки ладонями, да и застыла так, глядя в пустоту при всем народе. Ощупав после этого головы Солодухи, Армии и рыжей суматошной собачонки по кличке Чубайс, девочка впала в задумчивость.

– Чего у моего Дауньки не хватает в мозгу? – спросила Солодуха, когда старый «Москвич» родни скрылся из вида.

– Не в мозгу... – задумалась Северина. – Он... другой.

– Он идиот, – вступил в беседу Бугаев, – потому что в крови не хватает одной хромосомы.

– Сам ты идиот, – осадила его тетка Армия. – Не в крови, а в кодовой цепочке человека.

Присутствующая при этом дачница – дальняя родственница Кукушки – заметила, что, наоборот, у даунов присутствует лишняя хромосома в цепочке ДНК. Северина, услышав что-то совсем незнакомое, после ее слов сильно загрустила. Все тогда сидели во дворе у Солодухи за столом под навесом, и сразу заметили, как у нее чуть слезы из глаз не полились. Любава обняла девочку и прижала к себе. Поцеловала в макушку.

– А ты думала, что все про человека узнала, да? Думала, если анатомию выучила по картинкам...

– Человек – существо необъяснимое, – поддержал ее Лаврентий Павлович, – но вполне подвластен изучению. Пообещай, Северина, что пойдешь изучать болезни всякие и строение клеток, и ДНК. А я тебе за это аттестат к весне сделаю. Настоящий. О неполном среднем образовании.

– Ну это ты загнул! – поразилась Армия. – Аттестат?..

– Да она умней любого городского ребенка, – поддержала Берию Кукушка.

– Будешь учить латынь, – сказала Любава. – И не только медицинские термины из атласа.

– А я не поняла, что у нас будет следующей весной? – спросила Солодуха. – Чего все радуются?

– Северине шестнадцать будет в следующем году, – гордо, как о своих заслугах доложил Берия. – Пора ей идти в народ со своими способностями. Хватит в этой вашей... тьме старух обхаживать.

* * *

К зиме Солодуха сильно загрустила по Дауньке, и Северина предложила ей взять к себе «на пригляд» Кукушку. Вдвоем веселей, да и ей удобней будет к одной избе дорожку чистить, а им – одну печь топить.

– А она захочет? – засомневалась Солодуха. – Я чего обидного могу ляпнуть по дурости, сама знаешь.

– Как я скажу, так она и сделает, – ответила Северина.

Солодуха подумала и согласилась. Так что зимой нового девяносто восьмого года Северина засела за учебники в доме Солодухи: читала по утрам двум лежащим старушкам историю России и прозу Пушкина. Потом втроем обедали, смотрели телевизор, обсуждали, что видели и «куда катится мир». Иногда Северина и ночевать оставалась, тогда Кукушка ночью рассказывала тонким голосочком про упырей и оборотней. А Солодуха ее поддевала и высмеивала, пока сама не начинала бояться – тонким голосочком в темноте страшней получалось. Северина, если не засыпала к этому времени, старалась объяснить, аргументируя свои доводы различием в строении скелетов человека и псовых, почему такие превращения невозможны, но Кукушка стояла на своем: Немец – оборотень! Он ночами превращается в волка и бегает по лесам, собирая стаю. «Как, по-вашему, он мог завалить медведя, да еще шатуна? Он же хилый, когда в людском обличье».