Тайны прошлого

Так или иначе, папа никогда не рассказывал про те годы. Он мало говорил, особенно о личном. Точка. И все то время, что мы его помнили, он был просто карикатурой на техасского фермера. Каждый день вешал свою ковбойскую шляпу на один и тот же крючок на кухне — сразу как заходил в дом.

Он был сексистом, как все мужчины его поколения. Не прикасался к грязным тарелкам, не складывал одежду. Ровно в пять обед должен был быть на столе, а все его дети уже за столом — в ожидании папы. Нас могли наказать за то, что кровати застелены неидеально. Если они с мамой ссорились, мы знали, что уступит она.

Но он был всегда с нами. Когда мама исчезала в своей комнате или в своих мыслях, он оставался на месте. Как скала. И любимицей у него была я, не Сэди. Мы охотились, мы рыбачили, мы ездили верхом — и все это в уютной тишине, которую я больше ни с кем не могла испытать.

Я уронила значок обратно в коробку и покопалась в ней еще, пока не нашла старый снимок, который и собиралась найти.

Маленькая девочка с длинными спутанными волосами сидела на пегой лошади и улыбалась высокому мужчине в ковбойской шляпе, державшему лошадь под уздцы. Он улыбался в ответ. Его загорелое лицо рано постарело от палящего техасского солнца. Это был хороший день, хоть я и не помнила почему. Папа, видимо, тоже так думал, иначе бы не хранил эту фотографию.

Почему ты не сказал мне, что я не родная?

Я сунула фотографию в задний карман, на удачу или чтобы успокоиться. Или для того и другого.

Запищал мой телефон на прикроватном столике. Ранний имейл от Лайла, с прикрепленным файлом. Возможно, ему уже удалось очистить изображение.

В теме говорилось: сначала сядь.

Я не стала садиться или читать текстовое сообщение.

Я сразу кликнула по вложению. И застыла, когда на экране возникло маленькое безжизненное тело в пижаме со зверюшками из «Улицы Сезам». В луже крови.

Я едва успела добежать до ванной, как меня снова стошнило.

Друг Хадсона Рафаэль взял меня под локоть и повел по бесконечному серому коридору. Ноги в носках липли к вощеному линолеуму пола. Меня попросили снять обувь и все украшения, а затем женщина-охранник обыскала меня, так тщательно, что это больше походило на массаж. Мне почти захотелось заплатить ей за это.

Я не помнила подробностей получасовой езды сюда. Головная боль от похмелья угнездилась в виске и пульсировала в такт сердцу. Желудок до сих пор бурлил, как озеро в шторм, явно не собираясь успокаиваться и нормально работать.

Но я все равно двигалась.

Двигайся, или Мэдди умрет, как та маленькая девочка.

— Хадсон объяснил тебе правила, верно? — Рафаэль сунул магнитную карту в щель тяжелой двери из черных стальных прутьев. — Не подходи к камере на расстояние ближе полуметра. У тебя десять минут. Или меньше. Посмотрим, как выйдет. Пока что он послушный парень. Милый и тихий. И мы не хотим, чтобы ты испортила ситуацию.

В этом блоке располагались по обе стороны прохода пять идентичных камер, обычно предназначенных для временного содержания заключенных перед отправкой в более опасное заведение беспощадного штата Техас, где мы пользовались правом законно убивать людей. Камеры здесь были размером примерно с мою кладовую. Почти все пространство было занято сияющими унитазами из нержавеющей стали и узкими койками с тонкими матрасами. Места для утренних занятий йогой здесь не оставалось.

Камеры, мимо которых я шла, были пустыми, стопки белоснежного крахмального белья лежали на койках в ожидании новых гостей. Бесцветное холодное гнездо, вызывающее клаустрофобию.

Я вздрогнула. Я пробыла тут всего пару минут, а мне уже хотелось кричать. Это было воплощение моего личного ада.

Мы резко остановились у последней камеры слева. Энтони Марчетти уже стоял, взявшись за решетки чистыми руками с отличным маникюром. Из наушников на пустой койке доносилась смутно знакомая классическая музыка.

Я не могла ее определить.

— Здравствуй, Томми, — тихо сказал он.

Его ледяные голубые глаза прошили меня электрическим разрядом. Раньше я думала, что такое бывает только в дешевых криминальных романах. Меня это потрясло — мгновенное сокращение дистанции, падение в темную бесконечную пропасть. И еще возникло странное ощущение, что это я за решеткой, а не он.

Марчетти не выглядел стариком, которого изломала тюремная жизнь. С возрастом он стал еще красивее, черные волосы пронизала седина, длинное жилистое тело говорило о постоянных занятиях в тюремном спортзале.

Я знала, благодаря своим исследованиям, что для наркобарона он исключительно образован: он получил магистерскую степень в престижной Северо-Западной школе менеджмента. Наденьте на него костюм от Армани, и он легко сойдет за крупного корпоративного хищника. Я чувствовала себя его добычей.

— Меня предупредили о твоем приходе. Ты боишься меня? — спросил он с легким итальянским акцентом. Я попыталась справиться с паникой, но мышцы лица меня не слушались.

На миг мне показалось, что он видит меня насквозь и знает, что полчаса назад меня тошнило над фотографией девчушки, которую он убил.

В имейле Лайла говорилось, что «технику» сразу же удалось справиться с изображением, понадобилась пара минут с фотошопом. «Техник» смог отследить, откуда отправитель загрузил это фото: с развлекательного сайта, предлагавшего фотографии с мест преступлений за месячную плату в размере двадцати долларов.

Алиса Беннет, маленькая девочка в памяти моего телефона, заработала сайту пятьсот двадцать семь тысяч четыреста пятьдесят три посещения. Она была дочерью агента ФБР, Фреда Беннета, чью семью уничтожили более тридцати лет назад.

Maddog12296 пока что неуловим, писал мне Лайл. Отследить его не удалось.

Лайл никогда не подслащивает пилюлю, говорил папа. Чаще всего мне это нравилось, но именно сейчас — не особо, потому что я не могла выбросить из головы эту девочку, а Марчетти все смотрел на меня, расслабленно опираясь на решетку и скрестив руки.

Рафаэль беспокойно заерзал рядом со мной.

— Задавай вопросы, — напомнил он мне.

Речь, которую я готовила, как одержимая, внезапно разлетелась на осколки.

— Я хочу знать… знаете ли вы мою маму, — начала я нервно, обкусывая сухую кожу вокруг ногтя на большом пальце, — привычка, которая преследовала меня с детства во всех неудобных ситуациях. Я видела, что Марчетти обратил на это внимание, и ждала, что он сделает замечание, которое окончательно растреплет мне нервы.

— В последние тридцать лет у меня было не так уж много возможностей познакомиться, — он обвел жестом крошечную камеру.

— Ваша жена… Розалина Марчетти утверждает, что я ее дочь, — выпалила я. — Она написала мне. — Я сунула руку в карман за письмом, единственной вещью, которую охрана разрешила мне пронести сюда.

Я протянула ему письмо, свернутое и скомканное столько раз, что теперь оно напоминало маленький бумажный мячик. Символ моего желания сжаться и стать незаметной, насколько это возможно.

— Мне нужна ваша помощь, — сказала я Марчетти. — Мне нужно знать, правда ли это.

Только проговорив это вслух, я осознала всю нелепость ситуации — я стою здесь и буквально умоляю убийцу, незнакомца. Он посмотрел на меня с выражением, похожим на жалость, если такое возможно для человека, придумавшего особую пытку с использованием воды и электричества от своего сделанного на заказ серебристого «порше».

Он посмотрел на Рафаэля, игнорируя комок бумаги в моей протянутой руке.

— Зачем вы ее сюда пустили? Девочка явно не в себе. Что же до Розалины, она лгунья. И шлюха. — Он натянуто улыбнулся. — Разговор окончен. — И затем, кивая уже мне: — Береги себя.

Угроза? Или предупреждение? Я не могла понять.

Он отошел от решетки и рухнул на койку, выкручивая громкость настолько, что до меня донеслись звуки сонаты. И отмахнулся от меня рукой, словно отгоняя надоедливое насекомое. Прогнал. Интересно, сколько жизней, кроме жизни Алисы, он оборвал этим простым жестом.