На грани фола (Крутые аргументы)

- Что ты имеешь в виду под "корректным"?

- Прежде всего уважительный профессионализм, что проявляется даже в том, как ты вел автомашину, когда за тобой по пятам следовала бригада сотрудников наружного наблюдения. Из их донесений явствовало: ты не заставлял людей дергаться демонстрацией своих лихих выкрутас на колесах, никогда не подставлял их под удар встречного движения. Некоторые даже отмечали, будто ездить за тобой одно удовольствие. Как это у тебя получалось? Расскажи, если не секрет.

- По правде, я исходил из того, что за мной следят люди, у которых есть семьи и дети. Они выполняли свою работу, я - свою. Чья важнее или рискованнее, зависит от точки отсчета. Не хамить, когда мне не хамят, это, вероятно, у меня в генах заложено.

- Вот это я и хотел услышать, - глубокомысленно заметил Фрэнк. - Ты знал и любил свое дело. Но почему, позволь спросить, ушел в отставку чуть раньше обычного? По здоровью? Если хочешь напустить тумана, лучше промолчи. Я отнесусь с пониманием.

- В инвалиды меня ещё рано записывать, хотя былой прыти уже нет. Ушел я без обиды и злобы. Никто меня не выгонял, даже наоборот. Как тебе сказать, просто у каждого кем-то заранее отмечены этапы его жизни. Кончился у меня один, начался другой. Впрочем, о минувшем вспоминаю без сожалений. Что было, то было. А как у тебя?

- Тоже ушел без обиды. Меня никто не вытряхивал, как гнилое яблоко из корзины. И вообще нет повода выражать бурную радость или тоску от завершения моего тесного общения с криминалом. Утешать меня не надо. Но вот отчего я действительно расстраиваюсь, так это оттого, что вижу сейчас в открытой продаже все больше беллетристических пособий по обстоятельному обучению граждан новейшим приемам вымогательства, грабежа, подлога, терроризма. Раз так, ловите мошенников и бандитов без меня.

- Но ведь у тебя, Фрэнк, есть свое детективное агентство. Тоже, по-видимому, интересная работа.

- Так-то оно так, однако не открывает мне ничего нового. К тому же, я сворачиваю этот бизнес и хочу завести свой челн куда-нибудь в глухие места Британской Колумбии. Словно гренландский тюлень, залягу там в стороне от всеобщего безумия и беспричинного смеха. Устал я от всего, Алексей, чертовски устал. Пора и о себе подумать, заниматься любовью, рыбалкой, выращивать цветы. То есть поставить другую сторону своей "пластинки", если знаешь, что я имею в виду.

Фрэнк как-то сразу сник, устало облокотился на подлокотник кресла. В глазах его лишь остался огонек, который трудно спутать с другим, огонек поиска чего-то в сидевшем напротив него человеке. Выглядел он изможденным, чуть затравленным, но не жалким.

- Я слышал, вы сочиняете там что-то в Вене, - сказал он, не меняя позы. - Тут порыскал у себя и принес вам некоторую пищу для размышлений. Мне больше не нужна, вам может пригодиться.

Вынув из кармана пиджака небольшой желтый канцелярский пакетик, Фрэнк положил его на стол перед Алексеем и пояснил:

- Дискетки, постарайтесь на них не садиться. Среди них я отложил две эксклюзивных для тебя только. Знаю, ребята ваши упорно ищут уплывшие из страны "русские" доллары. Их самому дьяволу трудно найти. Но мы нашли. Не все, конечно, но кое-что. Тебе это тоже может пригодиться. Разумеется, без ссылки на источник.

- Фрэнк, искренне признателен тебе, - сказал Алексей. - Но не попаду ли я своим двусмысленным положением в историю, когда мне придется обращаться за помощью в российское консульство?

- Не понял. Ты что, меня принимаешь за провокатора или подставу? Думаешь, сейчас появятся агенты ФБР и возьмут тебя наконец-то тепленького?

- Ну не совсем так мрачно, конечно.

- Явно не тот случай, Алексей. Делаю это из христианского милосердия, из сочувствия к твоему народу. А потом, подсказываю вам, как легче всего с внешними долгами расплатиться, хотя вы смекалисты и без меня. Пошлю к черту всех, кто посчитает иначе. Не ищу и повод действовать по принципу "почеши мне спинку, я почешу твою". Надеюсь, улавливаешь?

- Я не новичок на стадионе, Фрэнк.

- О, это уже сигнал выпить за наши новые этапы жизни.

- Не такой уж бессмысленной, как кто-то может подумать.

- Да кому мы сейчас нужны, Алексей...

Если прикинуть, сколько ещё было тостов, можно удивиться их выходу из "Таверны на лужайке" без посторонней помощи. Простившись, один тяжело плюхнулся на заднее сидение такси, другой побрел тяжелой походкой в направлении к тому месту, где его обещал подхватить Джордж.

*

Вернувшись в Рай-Бич, они включили компьютер, вставили дискетку. На экране замелькали названия разных высоких инстанций вместе с достаточно интересными материалами на общую тему. При виде всего этого у обоих из-за ушей потекли струйки пота.

- Фрэнк явно спятил, - заметил Джордж. - Такие вещи держать при себе крайне рискованно. Прочтем, а дискетки я ему верну или, при случае, выброшу в океан.

Читать им пришлось несколько дней, отрываясь на покраску дома, сон и еду. Закончив работу, они даже засомневались, чем больше удовлетворены: тем, что узнали, или сделали вместе с руками.

В пятницу вечером Джордж проводил Алексея в аэропорт. Дискетки решили выбросить в океан, но так и не выбросили.

Да, чуть не упустил. Из затеи Памелы по поводу международного сочинения о правде и лжи у них троих получился вот такой кусочек виртуальной действительности:

"Никому не отдам своего права гонять шарики в собственной голове как мне заблагорассудится. Ни Господу Богу, ни всеблагими провидениям, ни Сатане с его подручными на земле. Знаю, что живем не в раю. Был бы рай, о Всевышнем никто бы не думал, просто жил бы и давал жить другим. Знаю также, что здесь на Земле подтвердить свою честность можно лишь практическим делами. Истинная же правда безмолвна. Не потому ли устав иезуитов разрешает им, в случае необходимости, прибегать к двусмысленным выражениям и не считать это ложью, а на суде даже уклоняться от дачи свидетельских показаний, если речь идет о поступке, в понимании Ордена, безгрешном. Истинная правда где-то скрывается от праздного взора, однако вряд ли стоит за каждым секретом отыскивать достойную внимания правду. В общем, не истину заветную нам приходится находить,, а чаще всего подтверждение своим догадкам, не совершенно новое, а обновленное уже известное. Веря в чудеса, каждый раз цепляемся за обещания счастливой жизни. Благость же обещаний всегда приятна, но слишком обманчива, как дезодорант.

Непогрешимую правду-истину трудно найти в книгах, пусть даже самых великих. Видимо, нет такой всеобъемлющей истины, которая принималась бы всеми народами единогласно и безоговорочно. В действительности, встречается лишь смесь из истины и заблуждения, правды и лжи в различных пропорциях. Например, говорят, будто Господь Бог учил любить ближнего как самого себя. А кто был при этом свидетелем? Моисей. Ему якобы выпала честь оказаться избранником Божиим. Но не могло ли пророку просто почудиться? Не прибегал ли он к святой лжи во спасение? Все возможно, ибо ещё за многие века до христианства обман в благих целях приобрел законное право на существование и не считался обманом. Как бы то ни было, даже из сотворенного в назидательных целях вымысла вырисовывается и своя правда. Не бытовая или историческая, а больше психологическая, сознаваемая лишь интуитивно. Она парадоксально совмещает в себе несовместимые вещи и показывает, почему ложь может восприниматься чуть ли не слаще правды или совершенно невинной, как у детей. Мы сами часто рады обмануться и любую нелепость в отношении какой-нибудь исторической личности воспринимаем тем охотнее, чем крупнее эта личность...

Безусловная правда в том, что все мы без исключений, чаще или реже, обманываем, но некоторые от этого, помимо личной выгоды, получают ещё и моральное удовлетворение. Явная ложь таится в утверждении, будто есть на свете кристально честные люди, ни разу в жизни не поступившиеся своей совестью. Христианство вообще исходит из того, что согрешение неизбежно, равно как и сокрытие греха, однако грехопадение не должно доставлять человеку удовольствие. Такое благонамеренное лицедейство напоминает один исторический казус в истории Англии: в свое время власти считали преступлением лишь определенный вид пиратства, когда нападение совершалось на суда британской короны, но если королевские подданные грабили иностранные корабли, их называли уже не пиратами, а каперами, и предоставляли им возможность избежать правосудия путем передачи части добычи в казну государства. Обман, увенчанный лаврами большой победы, не принято называть своим именем, также как и обман, при котором властитель говорит правду с целью ввести в заблуждение иностранное правительство из расчета, что оно примет правду за ложь. С другой стороны, если граждане обманывают свое собственное государство, в их представлении грабительское и несправедливое, то обманом это тоже считать не принято.