Мориарти. Последняя глава

Предателем должен быть один из них. Пробыв вдалеке от Англии долгих три года, он понял это сразу же, в тот самый момент, когда, сойдя с пакетбота, ступил на английскую землю в Дувре и сел на поезд, следующий в Лондон. Лишь четыре человека знали время его приезда. Не знала даже Сэл Ходжес, вернувшаяся десятью днями ранее. И тем не менее еще спускаясь по трапу, Мориарти понял, что за ним наблюдают, и что эти растворившиеся в толпе встречающих наблюдатели ничем не хуже его собственных.

Вокруг сновали десятки людей, смутно знакомых и не знакомых вовсе; они были на платформе, они проходили по коридору поезда. «Я же не параноик», — подумал Мориарти, примеряя на себя новый, недавно вошедший в употребление термин, обозначавший тех, кто боится самого страха; тех, кто боится быть замеченным в момент совершения самого невинного поступка. Видит бог, ему Джеймсу Мориарти, есть что скрывать, на нем много грехов — взять хотя бы то, что он сделал со своим братом, — но ведь не может быть, чтобы воображение рисовало этих незаметных, молчаливых наблюдателей только потому лишь, что его совесть обременена сознанием вины?

За ним действительно следили, и он знал это. Кто-то из приближенных, один из четырех, сообщил посторонним дату и время его прибытия. Quod erat demonstrandum. [35] Но кто?

Может быть, Ли Чоу? Нет, вряд ли. Конечно, заглянуть в мысли китайца невозможно, а прочесть выражение лица очень трудно — как у всех представителей этой расы, за улыбающейся змеиной маской могло скрываться все, что угодно. Его натуре были свойственны безжалостность и жестокость, что отвечало нуждам и потребностям Профессора. Мориарти очень сомневался, что у китайца может быть достаточно сильный мотив для предательства.

То же относилось и к скользкому проныре Эмберу. Эмбер был вполне доволен своим нынешним положением и вовсе не стремился к каким-то улучшениям; в отличие от многих, он не предавался мечтам о больших успехах, о звездном будущем — ему хватало того, что есть. Если Эмбер и просил о чем-то, то лишь о том, чтобы и дальше иметь возможность служить Мориарти за умеренное вознаграждение. Говоря проще, Эмбер знал свое место.

Оставались двое, Терремант и Альберт Спир. Терремант тоже заметил слежку еще в Дувре, а потом обнаружил наблюдателей в поезде. Не ускользнули от его цепкого взгляда и некие темные личности, появившиеся у их дома на окраине Уайтчепела. Человек, склонный к обману и двуличию, предпочел бы не замечать постоянно, тенью следующих за Профессором и его прислугой шпиков. Терремант быстро обнаруживал все подозрительное и сразу же докладывал о всяческого рода переменах. Разве так ведет себя человек с нечистой совестью?

«Это кто-то из троих, или Спир», — так он сказал Дэниелу Карбонардо.

И что же Спир?

Альберт Спир был с Профессором с самого начала. Вместе с Пипом Пейджетом он годами составлял верную опору и хорошо знал — в буквальном, а не только фигуральном смысле, — где захоронены трупы.

Мориарти считал Спира самым умным из ближайшего окружения и, следовательно, как подсказывала логика его собственных рассуждений, самым вероятным кандидатом на роль предателя, хотя допустить такую возможность с каждым днем становилось все труднее. Он наверняка затрясся бы от гнева и злости, получив неопровержимые доказательства измены, но в глубине души признавал, что такое может случиться и даже случилось однажды, когда его предал Пип Пейджет.

Как часто бывало, когда Мориарти задумывался о возможном двуличии Альберта Спира, мысль отклонилась от предмета и ушла в сторону.

Он провел ногтем через щеку, от уголка глаза к скуле, словно подводя черту под вопросом о предательстве Спира.

Профессор допил оставшийся бренди — как говорили тогда, «посмотрел имя изготовителя», — поднялся, прошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик и достал небольшую книжицу в кожаном переплете. Книжица это содержала сведения о полученных им за последние три года денежных средствах. Одного взгляда хватило, чтобы постичь простую и, увы, печальную истину — со времени его отъезда доходы в одном только Лондоне сократились на тридцать, а то и сорок процентов. Да, он неплохо заработал в Америке; используя поддельные бонды и акции несуществующих английских банков, таких как «Ройял Инглиш Бэнк» и «Бритиш Бэнк оф Манчестер», им удалось нанести серьезный ущерб нью-йоркским и бостонским банкам. Спир показал себя с самой лучшей стороны в роли представителя финансового мира, и они все немало посмеялись, выдавая себя за богатых бизнесменов в лучших отелях, живя на широкую ногу и ни в чем себе не отказывая.

Хорошие, обильные годы. Там, вдалеке от детективов Скотланд-Ярда, они чувствовали себя в безопасности и имели все возможности проворачивать разнообразные трюки и гарантированно получать приличный доход. Увы, даже те доходы не могли восполнить урон от сокращения ежедневных поступлений от криминальной деятельности в Лондоне.

Финансами и бухгалтерией занимался адвокат Джеймса Мориарти, солиситор Перри Гуайзер. Дел у него хватало, даже с учетом значительного сокращения поступлений наличности в период отсутствия Профессора в Лондоне.

Мориарти получал солидный процент от каждого ограбления, каждой кражи, каждой аферы, совершенной в столице и окрестностях. Доход приносили также проституция, уличное мошенничество, азартные игры. Все вступавшие на криминальную стезю мужчины и женщины, члены большого уголовного сообщества, приносили ему клятву личной верности, выраженную в строго определенной формуле:

Некоторые из них нарушили клятву, предпочли сменить хозяина и перешли на сторону Беспечного Джека. Теперь их предстояло призвать к ответу и заставить заплатить намного больше первоначально установленной дани.

Каждый будний день два прилично одетых молодых человека (один из них с саквояжем «гладстон») проходили по улицам Лондона, останавливаясь у магазинчиков и лотков, таверн и пабов, воровских кухонь и борделей и с вежливой улыбкой, на чем настаивал Профессор, произносили следующие слова: «Мы пришли от Профессора. Мы пришли за его долей». Собранные сотни, а то и тысячи фунтов попадали в конце концов к Перри Гуайзеру, который клал их на специальные счета Джеймса Мориарти.

Солиситор частенько подтрунивал над Профессором, говоря, что, вообще-то, тот может прекрасно обойтись без денег, поступающих от противозаконных и преступных предприятий его криминальной семьи. Действительно, Мориарти получал вполне достаточный доход от легальных видов деятельности. Он был владельцем коммерческой компании под названием «Академик вендинг энд сервис компани», управлявшей доходами от шести мюзик-холлов и нескольких относительно новых столовых и таверн, разбросанных по всему Лондону. Во всех этих заведениях Мориарти значился директором-распорядителем. Самыми успешными столовыми, предлагавшими ланч и обед из четырех-пяти блюд, были «Пресса» на Флит-стрит, «Ройял Боро» в Челси и «Стокс» в Сити, которые успешно соперничали с ресторанами больших отелей и такими популярными заведениями, как «Кафе Ройяль».

Кроме того, Мориарти владел несколькими чопхаузами и пайшопами, [36] предоставлявшими своим клиентам простую, здоровую английскую пищу. Вместе взятые они приносили от пятисот до шестисот фунтов в неделю — весьма солидную сумму, большую часть которой Мориарти вкладывал в криминальный бизнес.

Не зная ни в чем нужды, Профессор был щедр и милостив по отношению к тем, кто работал на него. Не кто иной, как Спир, частенько говаривал, что хозяин слишком добр, и что ничего хорошего из этого не будет.

И вот теперь, сидя во временном жилище на краю Вестминстера, сам Мориарти приходил к такому же выводу: да, он слишком щедр и добр. А разве нет, если несколько лет назад простил предательство Пипу Пейджету?