Удар из прошлого

Раз нельзя… Значит, так тому и быть.
* * * *

Девяткин достал из сумки видеокамеру, пульт дистанционного управления и соединительный шнур. Через минуту он подключил камеру к телевизору. Взволнованный Казакевич хлебнул коньяка, развалился в кресле и впился глазами в экран.

Все та же полная женщина, связанная веревками, бьется на кровати. Крупным планом взят нож. Острое лезвие касается груди, делает надрез кожи. Еще один надрез. Кто держит в руках холодное оружие? Отснятый материал не дает ответа на этот вопрос. Вот женщина затихла, кажется, смирилась с близкой смертью. Полные бедра порезаны вдоль и поперек. Кровь стекает на скомканную простыню. Лицо искажается от боли. Тошнотворное, омерзительное зрелище. А вот Тимонин в обнимку с каким-то бритым наголо сукиным сыном вливают в себя стопки с водкой.

– Что это за лысый хрен?

– Боюсь, личности тех мужиков, что оказалась рядом с Тимониным в тот роковой вечер, трудно будет установить. Судя по виду, какие-то пропойцы.

– Или уголовники со стажем.

– Прошу обратить внимание на одну очень важную тонкость, – вставил слово Девяткин. – Снимали относительно недорогой видеокамерой на восьмимиллиметровую пленку. Формант аналоговый, а не цифровой. При съемках на цифровую камеру можно смонтировать все, что угодно. А здесь монтаж полностью исключен.

Казакевич, стараясь не моргать глазами, неотрывно смотрел на телевизионный экран. Девяткин прав, запись подлинная, это без очков видно. Крыть нечем. Но какая же мерзость на кассете. А Тимонин каков… Вроде, изучаешь человека вдоль и поперек, работаешь с ним годами. А потом выясняется, что ты был слеп, ни черта не разглядел.

Господи, спаси. Вот Тимонин сидит на кровати рядом с умирающей женщиной. Вертит в руках страшный охотничий нож с изогнутым клинком. Подносит клинок к губам, слизывает языком кровь. И улыбается… По спине Казакевича пробежали такие крупные мурашки, что их, пожалуй, килограммами собирать можно.

– Хватит, – сказал Казакевич. – Хватит этого. Я не извращенец, не ловлю кайф от таких зрелищ. И ещё я недавно позавтракал.

– Возможно, вся эта резня – не что иное, как приступ болезни. Следствие сильной контузии, которую Тимонин получил в Афганистане.

– Контузии? Странно, он ничего не рассказывал мне о контузии. Но как бы то ни было, существа дела его болезнь не меняет. И ту женщину уже не воскресишь.

Девяткин отсоединил камеру от телевизора, положил её в сумку, туда же отправил пачку фотографий.

– Как вы понимаете, не могу вам оставить эти сувениры, – сказал он.

– Разумеется, – вздохнул Казакевич.

– И ещё один момент, – Девяткин уставился в потолок, изображая напряженную работу мысли. – Я долго не мог понять, откуда взялись эти кавказцы, которые охотились на Тимонина. Я встретил их в больнице. Там у нас случалась перестрелка. Затем наши пути пересеклись в Волгограде. На мое счастье, все кавказцы подорвались на гранате. Но только теперь, когда мне стали известны обстоятельства дела, все встало на свои места. Думаю, один