Банда - 4

- Вы что, в самом деле не знаете?

- Понятия не имею.

- Убили Петра Ивановича.

- За что?

- Подзадержался он на этом свете, подзатянул с уходом. Вот его и поторопили.

- А вам кукиш от него?

- Да... Намекнули, что и мне пора в дорогу. А я не внял. Не пожелал их намеки понять.

- А штык откуда?

- С войны еще остался,- голос Чувыорова неожиданно потеплел. - Он был в хорошем состоянии, я его берег. Все-таки память... А тут еще и для дела сгодился,- старик улыбнулся и не было в его улыбке ни сожаления, ни раскаяния. Так может улыбаться человек, который, сделав большую тяжелую работу, усталый и спокойный присел отдохнуть.

- А теперь, дорогой Сергей Степанович, расскажите толком, что произошло, что за всем этим стоит?

- А скажите и вы, мил человек, откровенно... Мне что, расстрел светит?

- Нет,- твердо сказал Пафнутьев.

- Почему? Ведь я сознательно и злоумышленно отправил на тот свет двух молодых здоровых членов общества? - в глазах у старика засверкали озорные огоньки.

- А потому, мил человек,- ответил Пафнутьев,- что следствие веду я, я же буду писать и обвинительное заключение. И пока не вижу необходимости предлагать высшую меру наказания.

- Прокурор вас поправит.

- А поправит - будет другой разговор.

- Ну, что ж,- Чувыоров вздохнул.- Вы и сами обо всем догадываетесь, но если уж требуется для протокола... Дом наш видели? Сталинской еще постройки. Когда-то он был на окраине города, а сейчас оказался в самом центре. Большие квартиры, высокие потолки, удобное расположение... Хороший дом. И жили в нем люди, которые очень давно, за какие-то свои смешные заслуги, вроде спасения Родины или разгром фашизма получили там жилье. А сейчас, когда состарились, многим и жить оказалось не на что, поскольку пришли такие счастливые, такие свободные времена, что можно и не питаться вовсе. Пенсии хватает на неделю... И появляются однажды молодые, улыбчивые люди, долго извиняются за беспокойство и, в конце концов, говорят... Петр Иванович, ну что ты, бедолага, маешься? Хочешь жить по-человечески? Без забот и хлопот? Хочешь? Живи. Каждую неделю будешь получать коробку с продуктами, с хорошими продуктами. Штаны прохудились - вот тебе штаны. Шапка протерлась и облезла - бери новую шапку. И пусть твои последние годы будут светлы и веселы. А ты сделай самую малость - завещай нам свою квартиру. И долгих тебе лет жизни. Так примерно говорили очаровательные молодые люди. Подсунули моему Петру Ивановичу какие-то бумаги, подписали какие-то обязательства, договоры составили... Туфта все, липа. Да и эти документы почему-то стали пропадать. То одной не найдет, то другая затеряется...

- А коробки с продуктами? - спросил Пафнутьев.

- Приносили. Все честь по чести. Первый месяц, второй... Полгода... Цветет Петр Иванович, щечки румянцем налились, голосом окреп, сделался бодрым, уверенным. К нему уж и другие старички потянулись, дескать, и нам бы так устроиться в жизни. А эти самые молодые да улыбчивые уж тут как тут... Ради Бога, говорят, всегда готовы, понимаем ваши жизненные трудности. И опять бумаги, договоры, коробки с кефиром и сосисками, мороженной рыбой да пряниками к чаю.

- А вы, Сергей Степанович, не хотели коробки получать?

- Не хотел. Не хотел и все. Знаю давно и накрепко - бесплатным сыр бывает только в мышеловках. Признаюсь, была мысль, были колебания, да и Петр Иванович доставал меня уговорами... А вот что-то в душе стало комом и ни в какую. Вокруг на площадке уже все договоры позаключали и жили припеваючи, пряниками меня угощали, когда зайду. Да и эти улыбчивые проходу не давали - моя квартира у них, как кость в горле... Вся площадка уже, считай, ихняя, можно стены между квартирами рушить, а моя комната, как помеха непреодолимая. Потом пошло чудное...

- Что чудное? - негромко спросил Пафнутьев.

- Все они начали умирать...

Пафнутьев замер от напряжения - он совсем недавно слышал эти же слова, произнесенные с таким же выражением. Где? Кто ему их сказал? Прошло еще какое-то время, старик продолжал невеселый свой рассказ, магнитофон исправно записывал каждое его слово, и, наконец, Пафнутьев вспомнил - Халандовский. Аркаша во время их дружеского застолья произнес эти же слова - все они почему-то умирали. Но тогда речь шла о врагах Бевзлина Анатолия Матвеевича.

- Вы говорите, что все они почему-то умирали... А как они умирали? спросил Пафнутьев.- Что было причиной?

- По-разному... Двое поехали на дачу и угорели. Так было сказано в заключении. Один утонул. Пошел за грибами и непонятно зачем решил в речке искупаться... Одежда осталась на берегу, а он остался в речке. Старушку из соседнего подъезда машина сшибла. Водитель с места происшествия скрылся, его так и не нашли. Двое исчезли.

- Как исчезли?

- А вот так! Вышли из дому и не вернулись. И никаких следов. И до сих пор. А Спиридонов вот изловчился с того света весточку прислать, напомнил о себе. Еще один вроде бы к родне в деревню поехал. Нет его и нет... Приезжает родня, выясняется - не было его в деревне. Не доехал, видать.

- А улыбчивые?

- А им что? Быстренько оформляют документы, есть у них шустрый такой юрист, все ходы-выходы у него, везде друзья-приятели... И на законных основаниях вступают во владение.

- Так это вы улыбчивых порешили? - спросил Пафнутьев.

- Их, родимых, их, касатиков. Ну что,- старик усмехнулся,- задал я вам работы?

- Разберемся,- Пафнутьев выглянул в коридор и позвал конвоира.- Завтра опять встретимся, Сергей Степанович.

- Бог даст, встретимся...- Чувьюров тяжело поднялся со стула и заведя руки за спину, протянул их конвоиру для наручников.

***

Старика Чувьюрова убили в камере в первую же ночь после его разговора с Пафнутьевым.

Когда он не поднялся утром, на это никто не обратил внимания, лежит старик и лежит. Значит, так ему хочется. Но когда и к баланде он не спустился с нар, кто-то позвал его, кто-то попытался растолкать и только тогда обнаружилось, что вместо зека Чувьюрова лежит холодное мертвое тело. Глаза его были раскрыты и смотрели в потолок, руки прижаты к груди, рот полуоткрыт, железные вставные зубы в тусклом свете камеры посверкивали мертво и жутковато.

При первом осмотре никаких видимых причин насильственной смерти не обнаружили. Труп положили на носилки и снесли в тюремный морг. Глаза прикрыли, подбородок подтянули, чтобы придать лицу выражение, приличествующее смерти.