Университетский детектив

— More Blank Thank Frank!

— Да ну тебя, — махнул рукой Франк. — Давайте лучше вмажем белого!

В комнате начали обсуждать его предложение.

— Маловат ты еще для таких развлечений, — вынес решение бородатый парень в рваных одеяниях. — А нам самим не фиг белым с утра пораньше вмазываться.

В комнате согласно закивали головами, бородами, серьгами и фенечками.

— Но и на семинар идти еще рано, — продолжил бородатый. — Поэтому пусть лучше за бухаловом сгоняет, — он кивнул на Франка.

— Вот так всегда: как в киоск сгонять — так сразу Франка вспоминают! — начал возмущаться тот. — Почему винтом вмазаться — молод еще, а за бухаловом идти — в самый раз?

— "Слишком стар для рок-н-ролла, слишком молод, чтобы умереть", — пояснил бородатый.

Пока Франк возмущался ущемлением своих прав, среди возлежащих на полу завязался разговор: сначала — о том, кто для чего молод, потом — о том, кто чего достоин, а потом — о массовой и элитарной культурах. Александра продолжала нерешительно топтаться у двери, Алексис же в это время говорил внушающим голосом:

— Массовая культура искусственным, насильственным образом насаждает заурядное, усредненное сознание. А все потому, что такими усредненными людьми легче управлять, легче вычислять их реакции на какие-то политические решения и события, легче ими манипулировать и т. д. Вот мы и получаем человека, ориентированного на штампы, устоявшиеся стереотипы мышления и поведения. Ориентированного на познание простого и доступного, и абстрагирующегося от сложного и непонятного. Такому человеку гораздо легче и приятней посмотреть примитивный американский боевик, а потом взахлеб пересказать его другу примитивным же языком по принципу "а тот его — по кумполу, а этот его — по чайнику". А попробуйте пересказать содержание фильмов Сокурова или Параджанова!..

— Бьюсь об заклад, что это доступно немногим! — подтвердила девица с огромным кольцом в носу.

— И только мы, аристократы духа, гурманы интеллекта и гении вкуса…

После смачного обсуждения собственных замечательных качеств Алексис для сравнения переключился на анализ американской киноиндустрии:

— Судя по обилию фильмов, которыми Голливуд щедро испражняется каждый год, американцы пытаются компенсировать отсутствие у них истории.

— И культуры, — подхватил один из присутствующих, страстно обнимающий лысую девушку, — которая в Европе, например, создавалась долго, с течением множества веков.

— Но в Европе культура шедевральна, — включилась в беседу Александра, немного успокоившись и с облегчением почувствовав под ногами знакомую почву (беседы под девизом "Американцы — примитивная нация, долой вестернизацию!" были ее коньком), — а в Голливуде количество идет в ущерб качеству.

Произнося эту фразу, она даже расслабилась настолько, что начала стягивать с ног уличные туфли, чтобы поближе подойти к Алексису, сидящему в глубине комнаты.

— Вы только подумайте, — нарочито вежливо откликнулся Алексис, — мадемуазель разбирается в кинопродукции? Или только в голливудской продукции? А, может, у мадемуазель вообще широкая эрудиция? И, может, она еще и с древневосточной философией знакома? Это ведь так модно сейчас среди… среди… — он задумался, пытаясь вспомнить такую социальную группу, упоминание которой в устах представителя интеллектуальной элиты прозвучало бы наиболее глумливо.

— Ага, — поддержал его парень в кожаных одеждах, — по принципу: "и у кого с собою лотос — а ну, садись в него…"

Кажется, это был стеб высшей марки. Александра застыла на месте с широко открытыми глазами.

— Ага, "и душами совместно воспарим "… — продолжил Франк.

Александра не успела обиженно нахмуриться, как Алексис продолжил цитату, не скрываясь, разглядывая Александрины ноги:

— "А к практике мы перейдем потом".

— Вот тогда-то точно "душами совместно воспарим", — не унимался Франк.

Вообще-то Александра сама любила к месту и не к месту вставлять в свою речь так называемые крылатые фразы из самых разных источников. Но от такой перенасыщенности разговора цитатами, которая царила в этой кампании, даже у нее голова пошла кругом.

Отсмеявшись, Франк все-таки стал собираться в поход за «бухаловом». Александра, окончательно оскорбленная, молча потянулась за своей обувью.

Когда Франк наклонился, чтобы обуть ботинки, из его нагрудного кармана выпал бумажный пакетик. Франк почему-то сделал страшное лицо и резко дернул рукой, пытаясь поймать пакетик на лету. Но только ухудшил ситуацию: ударившись о его руку, пакетик совершил замысловатый кульбит, наткнулся на один из ножей, висевших на стене и, разрываясь на ходу и сыпля белым порошком, шмякнулся в банку, служившую вазой для цветов. На несколько секунд в комнате воцарилась пронзительная тишина. Потом кто-то громко скрипнул стулом, кто-то смачно выдохнул "чм-м-мо!", и все оглушительно заржали. Очнувшись, Франк упал на колени перед тумбочкой, схватил банку, выбросил дурацкие желтенькие цветочки прямо на пол и принялся руками вычерпывать порошок из воды.

Кампания все никак не могла отвеселиться. Утирая выступившие от смеха слезы, подбадривали:

— Ложкой ее, ложкой!

— Глотай, глотарь! — и стебались над пикантностью ситуации:

— Травка в цветах!

— Трава к траве!

— Тут тебе и прикурить, и запить!

— И нож, как ружье на стене, стреляет!

Александре стало противно.

Белый порошок стремительно растворялся в воде, напоминая стиральный порошок в действии.

— О-о, мерзопакость какая! — в отчаянии взвыл Франк, исследуя жалкие остатки порошка. — У меня еще две недели денег не будет! Это была последняя травка! — он удрученно потряс мокрым пакетиком. — И что, что я теперь должен делать?!

Ему сообща сразу же дали несколько дружеских советов:

— Пусти себе пулю в лоб!

— Поцелуй небо!

— Заткнись и играй!

— Остановись и понюхай розы!

— Возьми то, что тебе нужно!

— Съешь персик!

Подними кулак и крикни!

И, наконец, просто:

— Сними штаны и бегай!

— Смешно, правда? — обратился Франк озлобленным голосом к Александре. — Наверное, в Вашей, мадемуазель, тусовке — я имею в виду тусовку добропорядочных домохозяек с банальным ассоциативным мышлением — таких ситуаций не случается? Ваш юмор, должно быть, выражается как-то по-другому?

— Если хотите посмеяться, — сказала ему Александра тихим голосом, — то могу порекомендовать одну американскую комедию. Называется "Тупой, еще тупее", — название она произнесла с особым акцентом, тщательно выговаривая каждую букву и прожигая Франка взглядом. — Как раз для вас, — и она нервно дернула, развязывая, шнурок на своей туфле.

В комнате опять замолчали, только со стороны подоконника послышалось хихиканье.

Пока Александра обувалась, а Франк размышлял, как бы подостойней ответить этой неугомонной девице, Алексис проницательно заметил:

— А насчет знания голливудской продукции я все-таки был прав.

Александра, вспыхнув, забыла про обувь и пулей вылетела из комнаты, наступая на собственные шнурки. Алексис подбежал к двери и крикнул вдогонку:

— Не скучай, крошка! Когда-нибудь ты тоже найдешь свою элиту. А для нас — извини — на роль идеального интеллектуального собеседника ты не тянешь.

"Вот так вот, так тебе и надо, — думала Александра в приступе самобичевания, нервным бегом продвигаясь по улице, не замечая окружившей ее вечерней темноты, луж и грязи под ногами. — А то возомнила себя невесть знает кем: великим сыщиком и гениальным философом в одном флаконе".

Пробежав несколько кварталов, она выскочила на спортивную площадку. На площадке играли в футбол, но Александра ничего вокруг не замечала и лавировала между снующими туда-сюда игроками с упорством слепого сталкера. "Что ж, голубчик, — думала она, вспоминая ухмыляющуюся физиономию Алексиса. — Посмотрела бы я, как бы ты себя повел в отрыве от своей драгоценной кампании! А я-то — дура: сломя голову побежала в логово этих циничных наркоманов, вместо того, чтобы подкараулить где-нибудь этого Алексиса и пообщаться с ним наедине. Надо бы на него какой-нибудь компромат собрать, что ли… Может, он тогда охотнее разговаривать с простыми смертными будет…" В данный момент она как раз пробегала через детскую площадку, где ее почтил своим вниманием и потом долго еще сопровождал огромный бульдог. Пробежав за ней с хриплым лаем пару кварталов, он обиделся на столь невежливое игнорирование своего лая, недовольно вильнул обрубком хвоста и вернулся обратно к хозяину.