Удар из прошлого

Тимонина откатилась в сторону.

Тут Казакевич, вышедший из столбняка, бросился вперед. Но Тимонина успела встать. Подбежавший Казакевич наскочил на нее, толкнул плечом, сбил с ног. Падая на землю, Ирина Павловна, увлекла за собой и бывшего любовника. Вцепилась острыми когтями в его грудь, разорвала рубашку в лоскуты. Казакевич, оказавшись сверху, изо всех сил вывернул руку женщины, но Тимонина даже не вскрикнула от боли.

Вся эта дикость происходила в полной тишине. Только Клычков, старый козел, тяжело сопел, он бегал вокруг сцепившихся на земле людей, выбирая позицию, чтобы не промахнуться, половчее двинуть женщину железякой по голове. Тимонина оказалась настолько сильной бабой, что с ней не всякий мужик смог бы тягаться. Она освободила запястья из медвежьих объятий Казакевича, коротко размахнувшись, несколько раз больно ударила его кулаком в лицо.

Мелькнула мысль, что Тимонина высадила ему левый глаз. Он схватился за разбитое лицо. Ирана Павловна, как змея, выскользнула из-под него, вскочила на ноги, метнулась в темноту. Но тут Степаныч, наконец-таки не промахнулся.

Лежа на земле носом вниз, Казакевич услышал хруст сломанной кости, словно сухая ветка на яблоне обломилась. Он отжался от земли, сел, рукавом вытер кровь с лица. Тимонина ползла, приволакивая за собой сломанную ногу. Стоявший над ней Степаныч методично наносил удары железной палкой. По спине, по боку, по рукам. Один, другой, третий… Тимонина распласталась, замерла на горячей земле. Степаныч размахнулся…

Через пару минут все было кончено. Трясущимися руками Казакевич вытащил из кармана пачку сигарет, насилу прикурил от вибрирующего огонька зажигалки. Он встал с земли.

– Что же ты, Степаныч, – Казакевич не нашел нужных слов, чтобы выразить свои эмоции, свое недовольство, свое возмущение неуклюжими действиями Клычкова. – Что же ты наделал, мать твою в душу. Ты ведь чуть её не упустил…

Клычков хотел ответить, что «чуть» не считается. Но неожиданно для самого себя сделал горькое признание.

– Стар я стал, – развел руками сторож. – Глаз уже не тот. И рука не та. А она молодая сука, здоровая, ловкая.

Степаныч исчез в темноте и вернулся с двумя лопатами, заступом и большим электрическим фонарем. Сторож осветил тело Ирины Павловны, Казакевич отвернулся.

– Вон там, за домом, для могилы место хорошее, – Степаныч показал пальцем куда-то в темноту. – Никто туда сроду не ходил.

– А свинья могилу не разроет? – спросил Казакевич.

– Болеет моя Белянка, – жалобно шмыгнул носом сторож. – Не встает. Он корыта не отходит.

Минут сорок они на пару ковыряли лопатами и заступом теплую сухую землю. Степаныч обливался потом, он работал не разгибаясь, как заводной, видимо, решил загладить свою вину. Казакевич тоже торопился, хотелось, чтобы это мучение скорее закончилось. Наконец, могила, не слишком глубокая и не слишком мелкая, была готова. Степаныч один приволок труп, сбросил тело в яму.

– Может, соляркой её полить и сжечь в чертовой матери? – усердствовал Степаныч. – Чтобы