Удар из прошлого

е это ему не приснилось, не привиделось в страшном сне? Он бы дорого отдал, чтобы забыть ночной кошмар. Но жизнь не ученическая тетрадка, испорченных страниц из неё не выдерешь, не перепишешь.

Он вышел на кухню, устроился за столом. Чайник ещё теплый, жена ушла на работу четверть часа назад. Передвигаясь неслышными кошачьими шагами, из коридора прокрался брат жены Петя. И что это человек, находясь в отпуске, поднимается такую рань? Сейчас начнет приставать с вопросами и просьбами.

– Что это у тебя с глазом? – спросил Петя.

– Ночью в ванне на куске мыла поскользнулся, – бездумно соврал Казакевич. – Я думал, ты уже домой улетел.

– Еще не вся культурная программа выполнена.

Петя уселся напротив родственника, уставился на него и начал грызть печенье. Казакевич налил себе чаю и расплескал воду. Болезненная внутренняя дрожь, засевшая в нем со вчерашней ночи, не отпускала.

– И куда думаешь сегодня двинуть? – спросил Казакевич.

Очень хотелось отправить Петю куда-нибудь подальше со своих глаз, чтобы не раздражал бессмысленным мельтешением по квартире, глупыми расспросами и жалобами на угнездившуюся в нем дурную болезнь.

– Пока не знаю. Думал, ты чего предложишь.

– Ну вот, опять начинается. Дай говна, дай ложку…

– Я серьезно.

– У тебя триппер, ты живешь на уколах, – отрезал Казакевич. – Подумай, что я могу предложить? К женщинам лучше не приближаться. Кабаки мы уже все обошли. Везде одно и то же. Представь ненадолго, что ты порядочный человек, и сходи в Большой театр. Там на венерические заболевания не проверяют. Посмотри балет или оперу послушай. Что там в программе?

– Не интересовался.

Петя кисло улыбался. Проскучать весь вечер в партере Большого, разглядывая костлявую балерину, изображающую лебедя, или наблюдать какой-то танец с картонными саблями под музыку Хачатуряна… Такая перспектива не будоражила воображение, не раздвигала горизонты, а выглядела унылой и даже пошлой.

– Мне поработать надо.

Казакевич встал, вышел из кухни, заперевшись в кабинете, лег на диван. Он закрыл глаза и накрыл голову подушкой. Но картины вчерашней ночи, словно кинокадры, проплывали перед глазами. Картины яркие и выпуклые.

Вот он стоит на воздухе, отвернувшись в сторону, ждет, когда Клычков закончит разбираться с Тимониной. Но что-то пошло не по сценарию, что-то сорвалось. Возможно, Тимонина увидела занесенный над головой обрезок водопроводной трубы. Успела увернуться. До Казакевича донесся истошный тонкий крик, звон разбитой посуды. Казакевич поднял глаза, Ирина Павловна выскочила из дома. Следом за ней кинулся Клычков с обрезком трубы.

– Держи суку, – заорал он.
* * * *

Пара секунд – и женщина исчезла бы в темноте ночи. Ищи её потом, свищи. Но Ирина Павловна, отбежав два десятка метров от сторожки, споткнулась. Высокий каблук свернулся на сторону, сломался, Тимонина упала на землю. Лежа на боку, она сбросила туфли, чтобы вскочить и дальше бежать босиком. Но Клычков уже подоспел. Обрезок трубы описал в воздухе полукруг.