Валютная могила

– Меня интересует вагон с евро.

– Всего лишь? – как-то странно посмотрел на меня Гришка.

– Да, всего лишь, – ответил я.

– А зачем он тебе? Живи бедным, хе-хе!

– Надо, – как можно убедительнее проговорил я.

– Ты, часом, не мент? – подозрительно посмотрел на меня Гришка.

– Клим, наверное, уже тебе сказал, что я не мент… – буркнул я. – И не из фээсбэ…

Он глянул мне в глаза, потом потянул носом, словно принюхиваясь, и покачал головой:

– Да, ты не из этих… Я их за версту чую. Тогда зачем тебе знать про вагон-то?

– Ты уже спрашивал, – заметил я.

– Ах, да, надо… Что ж, – Гришка-пройдоха взял нож и положил его передо мной, – тогда – на, держи. Это тебе…

– Зачем это? – посмотрел я на нож.

– Сам себя кончай. Режь себе вены, полосни себя по горлу, харакири сделай, на худой конец.

– Зачем? – спросил я, догадываясь уже, что хочет мне сказать таким демаршем Гришка-пройдоха.

– А затем, что я резать тебя не буду. Поэтому кончай себя, дружочек, сам.

– Ну, кончать себя сам я не собираюсь, – более-менее спокойно отреагировал я. – Да и грех это…

– Вот именно, что грех! – Гришка-пройдоха разлил остатки водки по стаканам. – И я его на душу брать не хочу! Сказать тебе про этот вагон – все равно что взять тебя, да и зарезать на хрен… А я не желаю участвовать в «мокрухе». Так что бери ножик и режь себя сам.

– Понятно, – кивнул я. – Знать об этом вагоне крайне опасно. И те бомжи, кто знал, где он стоит, и попользовался его содержимым, поплатились за это жизнями. Так?

– Так, – ответил Гришка-пройдоха. – Только жизнями поплатились не только бомжи…

– А кто еще? – Я весь обратился во внимание.

Гришка посмотрел на меня, раздумывая, наверное, говорить мне это или не говорить, но слово, данное Климу поговорить-таки со мной, пересилило. И он рассказал мне весьма интересную историю, которую мое воображение раскрасило в надлежащие цвета и дополнило подробностями, которые либо имели место быть на самом деле, либо могли бы быть именно такими, какими я их и описал.

И вот что у нас с Гришкой получилось…

Жил-был в Москве участковый. Точнее, старший участковый уполномоченный капитан полиции Лакшин Александр Александрович, Сан Саныч иначе. Участок его находился в Центральном округе Москвы, в Тверском районе, аккурат недалече от Белорусского вокзала, а его участковый пункт – на улице Новослободской. А поскольку вокзальные бомжи в поисках добычи и пропитания просачивались на его землю, на которой и своих бомжей имелось в полном достатке, приходилось Сан Санычу с ними всяческим образом бороться, а попросту – гнать взашей.

Седьмого мая в середине дня старший участковый уполномоченный Сан Саныч Лакшин, проходя по Миусскому скверу по служебной надобности, заметил двух бомжей, вернее, бомжа и бомжиху, славно расположившихся закусить и выпить на травке за густыми кустиками, венчающими детскую площадку. Так как Миусская площадь и сквер находились на его участке, Сан Саныч не преминул проявить свой служебный долг, тем паче что бомжи были не с его земли, а явно какие-то приблудные. Он подошел к ним со строгим видом и хотел было гаркнуть, чтобы они убирались с его территории подобру-поздорову, однако что-то его остановило. Это «что-то» заключалось в том, что бомж и бомжиха пили коньяк «Хеннесси» 4-летней выдержки стоимостью три с половиной тысячи целковых и закусывали его настоящей черной осетровой икрой, черпая ее небрежно алюминиевой столовой ложкой из наполовину заполненной пол-литровой банки. Рядом, на глянцевом журнале с полуголой теткой на обложке, лежали целый ананас и раскрытая коробка австрийских шоколадных конфет «Моцарт». Словом, зрелище было поистине фантастическое.

Бомж и бомжиха были уже в достаточной степени пьяны, отчего появление участкового они восприняли как явление званого и долгожданного гостя. Без всякого намека на испуг и даже растерянность бомжиха радушно предложила Сан Санычу присоединиться к ним и выпить коньяку, закусив, по желанию, икрой или конфетками. Ну, будто бы Лакшин заглянул «на огонек» к своим хорошим знакомым и был не против разделить с ними трапезу.

Что подумать полицейскому, глядя на такое пиршество бомжей? Только две вещи. Первая, это то, что жизнь участковых уполномоченных до того жалка, уныла и бесперспективна, а еще столь мало оплачиваема, что вот даже бомжи живут намного лучше и могут себе позволить дорогущий коньячок с ананасами, конфетами и черной икоркой, а он ничего этого позволить себе, увы, не может. Второе же, о чем обязательно должен был подумать капитан полиции, так это то, что все это означенные бомжи откуда-то сперли. И узнать, откуда – наиглавнейшая задача и наипервейший долг служителя благочиния и порядка, тем более его, старшего участкового уполномоченного капитана Лакшина, как представителя начальствующего состава органов внутренних дел. А раскрытие преступления – это галочка в послужном списке, полный респект и уважуха от начальства территориального отдела, а возможно, и денежная премия (на коньяк «Хеннесси» 4-летней выдержки, конечно же, не наскребешь, но купить полкило копченой колбасы вполне рельно). Посему приглашение выпить и закусить старший участковый уполномоченный Сан Саныч Лакшин с негодованием отверг и произнес поистине сакраментальную фразу:

– А ну-ка…

Бомж и бомжиха, глядя на капитана полиции, быстренько допили коньяк и доели икру. Бомжиха зацепила горсть конфет и отправила их в рот, а бомж сунул ананас под мышку и принялся вставать. Получилось это у него не сразу, и он сказал:

– Любка, помоги.

Любка, жуя конфеты, подала ему руку, потянула ее, но, не соблюдя равновесия, упала вместе с ним в траву.

Касаться бомжей неприятно. Хватать их и поднимать с травы – тем более. Чувство брезгливости к этой группе людей, многие из которых потеряли человеческий облик, присуще многим нормальным людям и вполне понятно. А полицейские зачастую – тоже люди…

Старший участковый уполномоченный капитан полиции Лакшин был нормальным человеком. Поэтому он не стал помогать бомжам, а просто проследил, чтобы они все же поднялись. А когда это произошло, повел их к себе в участковый пункт, благо, что находился он через два дома от 1-й Миусской улицы. Войдя во двор, он раскрыл перед бомжами дверь и запустил их в предбанник участкового пункта с двумя дверьми: своего кабинета и кабинета участкового уполномоченного старшего лейтенанта полиции Воронцова. Старлей находился у себя и вышел на шум…

– Зачем это ты их… сюда? – удивленно спросил он.

– Надо, – степенно ответил Сан Саныч. И со значением добавил: – Они в Миусском сквере коньяк пили и черной икрой его закусывали.

– Они всегда чего-нибудь пьют и всегда чего-то закусывают, – резонно заметил Воронцов.

– Да, но коньяк «Хеннесси» они пьют все же не всегда, – улыбнувшись, парировал замечание участкового капитан. – И осетровой икрой из пол-литровой банки они тоже закусывают не всегда, согласись?

– Согласен, – ответил Воронцов и с интересом посмотрел на бомжей, рядком сидевших на лавке с блаженными и спокойными лицами. – Честно говоря, вообще ни разу такого не видел. Откуда у них такие яства?

– Во-о-от, – протянул Сан Саныч и поднял вверх вытянутый указательный палец. – В этом-то и весь вопрос – откуда?

– Думаешь, сперли где-нибудь?

– Думаю. А иначе-то у них и не бывает…

– Ну, так можно было прямо там, в сквере их расколоть, – недоуменно посмотрел на капитана Лакшина Воронцов.

– Как это, в сквере? Ты что такое говоришь? Будто только что из школы милиции… тьфу ты, из полицейского колледжа вылупился. Нам и отделу галочка нужна? Нужна! Стало быть, все должно быть чин по чину: дознание под протокол и прочие формальности. Без них – никуда. Тебя все учить надо?

– Не надо, товарищ капитан, – ответил участковый уполномоченный и свел брови к переносице. – Я все понимаю.

– Ну а раз все понимаешь, тогда я буду их допрашивать, а ты веди протокол. Не люблю я всю эту писанину, знаешь…