Образцовая подделка

— Боюсь, Джордж тоже ослеплен горем, — произнесла Фиделити. — Я не арендую землю у его светлости — она, как и дом, принадлежит мне. И никакой железной дороги, обещаю вам, миссис Джорман, на ней не будет.

— Ох, как вы меня успокоили, мисс, — посветлела миссис Джорман. — А ведь я ему говорила, Джорджу, говорила: ты только подожди, вот приедет мисс Доув! Боже правый, да вот же он! То есть не Джордж, а…

Мимо них проехала желтая спортивная машина. За рулем сидел шофер в желтой ливрее — миссис Джорман приниженно поклонилась, а Фиделити пристально взглянула на пассажира из-под полей шляпки. Машина покатила дальше и через полмили свернула на дорогу, ведущую к дому Фиделити.

— Миссис Джорман, он едет повидаться со мной. До свидания. Я не подведу вас — и Своллоусбат.

Машина мистера Стрэнека медленно выезжала из ворот, когда Фиделити подошла к дому. Перевесившись через борт, он окинул оценивающим взглядом стройную фигурку в сером.

— Не подскажешь, где тут мисс Доув?

— Конечно, сэр. — Фиделити присела в реверансе.

— Ну так где она? Давай говори, я не слышу.

— Я здесь, сэр, — кротко ответила Фиделити.

— Что-что? Это ты? То есть — прошу прощения, мисс. — Мистер Стрэнек сорвал шляпу и выскочил из машины. — Я надеялся повидаться с вами, мисс Доув. Как вы, посмею предположить, уже слышали, Своллоусбат теперь принадлежит мне. Поэтому я и пришел с вами поговорить — и вам, смею сказать, от этого разговора кое-что перепадет.

— Мне? Перепадет? — изумленно произнесла Фиделити. — Вы очень щедры, мистер Стрэнек. Не откажетесь ли зайти в мое скромное жилище?

Мистер Стрэнек зашел в дом. Он настолько мало знал о деревянных панелях, резьбе, апостольских ложках [2] и веджвудском фарфоре [3], что продолжал считать Фиделити простодушной дочерью почившего фермера.

— Пустая болтовня мне не по нраву, мисс Доув, — объяснил он. — Все кругом я уже купил, за исключением вашей земли. А теперь и вашу землю хочу купить. Признаю это без лукавства. А теперь вы, наверное, затребуете за нее баснословную цену.

Фиделити всегда думала молниеносными вспышками. Судьбу мистера Стрэнека она решила еще на подъездной дорожке. Ее лицо приобрело выражение почти неземной невинности.

— Баснословную цену! — повторила она. — То есть больше, чем все это стоит на самом деле? Ах, я никогда бы так не поступила! Неужели вы могли подумать, что я потребую больше денег потому, что вы так честно признались в желании приобрести мою собственность?

На лице мистера Стрэнека появилось сначала озадаченное выражение, потом — подозрительное, а затем, после испытующего взгляда, — крайне довольное.

— Что ж, подобная порядочность делает вам честь, конечно, — пробормотал он. — Теперь, наверное, пора договориться о цене. Пять тысяч фунтов — и вы подписываете договор. Что скажете?

Именно за столько лорд Кэрронмер продал имение Фиделити — потому что знал, как хорошо она понимает Своллоусбат. Она могла легко удвоить сумму.

Шляпка Фиделити упала ей на спину. Золотые локоны сияли, словно ангельский нимб. Ее голос был звонок и нежен.

— Пять тысяч фунтов! Но это наверняка слишком много. Я не могу злоупотребить вашей щедростью, мистер Стрэнек. Вы специально предложили больше, потому что я женщина. Если моя земля действительно вам нужна, цена ей — три тысячи.

Мистер Стрэнек был почти испуган. Фиделити могла представить, как он щиплет себя, желая удостовериться, что все это не привиделось ему во сне. Спустя несколько секунд он взял себя в руки.

— Мисс Доув, вы — первая леди, да и вообще первый человек, если уж так подумать, кто не попытался злоупотребить моей добросердечностью. Договорились. Так что насчет владенной [4]? Могу я сегодня вечером прислать за ней своего стряпчего?

— Ах, пожалуйста, не надо! — взмолилась Фиделити. — Я так боюсь стряпчих! Это дело касается только меня и вас, мистер Стрэнек. Завтра вечером, если вы вновь приедете, я лично передам вам документы. Потом ваши стряпчие могут проделать все необходимое, а вы передадите мне оставшиеся бумаги на подпись.

Мистер Стрэнек согласился. Он бы согласился на что угодно. Фиделити понимала, что просить его до поры до времени хранить молчание об условиях сделки будет излишне. Вместо этого она рассказала о Своллоусбатской гильдии юных девиц, судьба которой необычайно ее занимала. Оказалось, что их салону не хватало пианино. Мистер Стрэнек достал чековую книжку, выписал Фиделити чек на пятьдесят фунтов и сказал себе, что никогда не видел подобных глаз.

Когда он уехал, Фиделити позвонила в Лондон и спустя полчаса говорила с Эпплби, ученым, быть может самым блистательным из тех блистательных людей, которые вверили ей свою жизнь и честь.

— Эпплби, мой друг, способны вы совершить чудо и пропустить свет через пергамент — так, чтобы он стал прозрачным, как папиросная бумага? Тогда приезжайте. И захватите с собой трех наших приятелей и те несимпатичные ломы и паяльные лампы, какие бывают у взломщиков. Приезжайте завтра в полночь в строжайшей тайне.

Следующим вечером, в половине десятого, мистер Стрэнек ушел от Фиделити с владенной на дом и семь акров земли. Ему предстояло составить договор и через три дня вернуться за подписью. Фиделити мягко выразила неприязнь к чрезмерной спешке.

В полночь, когда весь Своллоусбат спал, Эпплби прибыл с тремя подручными. Он привез с собой сложную конструкцию, напоминавшую раму, и чертежную доску, а также мощную электрическую лампу. Варли, Мейнс и Гарфилд были вооружены несимпатичными атрибутами профессиональных взломщиков.

Поприветствовав гостей, Фиделити раскрыла им тайные закоулки своего сердца.

На следующий день, оставшись дома в компании старой тетушки, она вновь позвонила в Лондон. На этот раз ей был нужен Скотленд-Ярд.

— Доброе утро, мистер Рейсон. Это Фиделити Доув. Не могли бы вы мне помочь?

На другом конце провода воцарилось потрясенное молчание.

— По-моему, мисс Доув, я только и делаю, что вам помогаю, — произнес Рейсон — человек достаточно большой, чтобы не бояться шутить над самим собой.

— Но на этот раз дело серьезное! — взмолилась Фиделити. — Я у себя в Своллоусбате. Прошлой ночью взломщики проникли в дом и вскрыли мой сейф. Я ничего не стала говорить местной полиции, потому что не питаю к ней особого доверия. Полисменов всего двое, и их подготовка…

— Я приеду, мисс Доув, — сказал Рейсон.

Его голос прозвучал весьма мрачно. Фиделити вздохнула и закрыла глаза, словно молилась.

Рейсон прибыл днем. Фиделити встретила его на станции и подвезла. В тот день она была хороша, как ангел, и Рейсон поневоле обратил на это внимание. По дороге к Фермерскому дому они говорили о погоде, посевах и пчелах.

— Не желаете ли выпить чаю перед тем, как приступить? — спросила Фиделити.

— Нет, благодарю, — ответил Рейсон, и Фиделити вновь вздохнула.

Она проводила его в кабинет, показала грубо вскрытый сейф, следы ботинок на приоконнике [5] и прочие неотъемлемые признаки кражи со взломом. Рейсон несколько секунд изучал детали. Потом он кивнул и усмехнулся.

— Позвольте заметить: вы немного перестарались, мисс Доув, — произнес он спокойно. — Десять лет назад истоптанный приоконник выглядел бы убедительно, но сегодня грабители научились заметать следы.

В пустой комнате не было никого, кроме них.

— Пожалуйста, не обижайтесь, мистер Рейсон, — умоляюще произнесла Фиделити, и голос ее был нежен, как пение птиц в серебристых сумерках.

— Я не обижаюсь, — не переставая улыбаться, ответил Рейсон. — Напротив, мне лестно, что вы не стали себя особенно утруждать. Вы понимали, что я распознаю инсценировку в любом случае. Долгие ночи, что я пролежал без сна, размышляя о ваших методах, кое-чему меня научили. Вы в точности знаете, как работает управление, и строите свои планы соответственно. Вы знаете, что служебные инструкции обязывают меня относиться к произошедшему как к ограблению. Это и дает вам преимущество. Мы не можем сражаться с вами на равных, разум против разума. Полицию связывают устав и доказательное право. А ведь сколько раз я думал, что вы у меня в руках! Это помогло мне кое-что понять — в том числе и поговорку о кувшине, который повадился по воду ходить.